Шторм на Тролливали

В начале сотворил Бог небо и землю.

Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.

 

Опять мотнуло. Порыв ветра поддел тяжёлую машину под крыло, собираясь завертеть, как гусар гимназистку в польке, но движок чихнул компенсатором и флайер выровнялся. Я выдохнул, чуть расслабил побелевшие пальцы на штурвале - автопилот справлялся и сам, но неистребимая обезьяна, сидящая в подкорке всякого человека, доверяет мышцам сильнее чем электронике, глазам - больше чем радару, хотя тут, в болтанке шторма, толку больше было бы от сонара - воды одинаково что вверху, что внизу. Сезон штормов на Тролливали не лучшее время для полётов, и хрен бы меня кто выдернул с моего острова, но тут случай особый.

 

- Подлетаю, - бросив короткий взгляд на приборы, сообщил я Пашке в коммуникатор и включил прожектор. И стал свет. Луч плазменной лампы взрезал потоки ливня. В трёхстах метрах внизу они сливались воедино с океаном, вздувающим навстречу непомерной высоты седые валы. Я не мог видеть их сейчас, но за два года вахты насмотрелся по самое не хочу. Не видел я и островка: умная машина замедлилась сама, заложила вираж, снижаясь. Купол проступил сквозь ночь пятном желтоватого света, принятого мной сперва за отражение луча прожектора от воды, но по мере приближения пятно распалось на секции, заиграло оттенками, очертило синими проблесковыми маячками посадочную площадку на верхушке и одинокую человеческую фигурку, шатающуюся под порывами ветра, но продолжающую размахивать руками так, будто я мог не заметить базу и пронестись мимо.

 

- Быстро внутрь! - глупо орать в коммуникатор, но я не сдержался. Втопил рычаг так, что флайер клюнул носом, едва не обрушившись в бочку: рискованный манёвр, но зато секунду спустя машина смачно шлёпнула о купол всеми четырьмя фиксаторами и застыла, защищая от бури бестолкового человечка. Впрочем, теперь я видел страховочный фал, тянущийся от пояса его костюма к шлюзу, и несколько успокоился.

 

- Ну как она? - спросил я уже по ту сторону шлюза, десяток метров до которого мы не прошли - преодолели, цепляясь за фал в отчаянной схватке со стихией, так что не до разговоров было, особенно когда небо решило подсветить нам дорогу молнией - молнии на планете с испорченным терраформированием характером та ещё жуть, тут с перепугу молиться начнёшь, громоотводам ли, Перуну, Зевсу - кто раньше услышит.

 

- Вроде нормально.

 

Пашка стянул шлем. Теперь понятно стало, что лицо его отдаёт синевой не из-за неоновых светодиодов. Чёрные круги под глазами выдавали не одну бессонную ночь. Я заметил, как дрожат его пальцы, когда он отстёгивал от пояса карабин фала.

 

- Теперь всё будет хорошо.

 

Я произнёс эту мантру с уверенностью, сдобрив улыбкой, даже похлопал парня по мокрому плечу костюма. Тут главное - самому верить в то что говоришь, а дальше уже всё работает, как электродвижущая сила в катушке, вера на веру: зацепилось, закрутилось, пошёл ток, и вот уже зажигается свет в глазах, слабенький пока, но ровный - надежда. Потому что чудеса случаются. И одно происходит прямо сейчас совсем близко от нас, на пару уровней ниже, где очень старается появиться на свет первый гражданин Тролливали.

 

На всю планету полторы сотни населения, разбросанного по полутысяче островков калибра от "маленький" до "крохотный". А больше и не нужно. Пока на бывших полюсах гигантские машины заканчивают плавить лёд, отделяют воду от тверди, высвобождая континенты, тоже не особо большие, но всё же. Пока другие машины на другой стороне планеты управляют тектоникой, взращивая острова из вулканической магмы, понемногу смещают ось вращения, образуя полюса новые, превращая климат в приемлемый. Пока люди играют в богов... Процесс, рассчитанный на миллиарды лет, пройдёт за пару сотен, и теперь дело за малым...

 

И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так. И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду ее, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его на земле. И увидел Бог, что это хорошо.

 

- Хорошая оранжерея, - я одобрительно окинул взглядом огромное помещение за внутренним шлюзом. Воздух тут тяжёлый, влажный, пропитанный испарениями и запахами удобрений, и находиться здесь долго нельзя - опьянеешь от избытка кислорода.

 

- А? Д-да, - рассеянно кивнув в ответ на комплимент, Паша нырнул под низко нависшую над дорожкой ветку неведомого мне генмодифицированного растения, придержал её, как вежливый хозяин дверь перед гостем: - Сюда, Юрий Михалыч.

 

Глаза испуганного мальчика-подростка на совсем молодом лице, смотришь в них - и легко забыть, что не Пашка он, а Пол, что за плечами - две докторских и четыре терраформированных планеты. Умнейший парень, а слабину дал там же, где и почти все прокалываемся - с женщиной. Потому что я руку на отсечение положу, что всё это - идея Евы: и беременность скрывать до последнего, чтобы не выслали рожать в места более цивилизованные, и меня сюда притащить в шторм, потому что единственный на Тролливали врач. А то что гробануться мог при перелёте, Еве в хорошенькую головку не пришло, потому что мир вокруг неё вертится, и раз Ева решила, то будет именно так, как ей нужно, непременно получится. И ведь получается, что самое смешное.

 

Женщины.

 

- Знаю. Базы все по единому проекту.

 

А океан беснуется... Шума волн и ветра в куполе не слышно, его чувствуешь иначе - костями, по едва ощутимой вибрации, от которой ноют зубы. Всего острова - километр на километр, на скальном основании - решетчатая надстройка, на ней купол, повыше над водой, иначе бы волны перехлёстывали - но иногда и такое случается. В тихие дни такие островные базы похожи на выпрыгивающие из воды скелеты огромных рыб. И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их. Сотворил и выпустил... Пока, правда, только рыб, вслед за водорослями и планктоном. И птицы да полетят над землею, по тверди небесной - когда-нибудь. Но это я уже вряд ли увижу.

 

- Ребёнка-то как назвать решили?

 

- Арчи. Арчибальдом, - Пашка улыбнулся неловкой, извиняющейся какой-то улыбкой, будто ему стыдно за нелепое имя. Я вскинул бровь:

 

- Почему не Адамом?

 

На миг Пашка в замешательстве.

 

- В честь евиного прадеда.

 

- Паш, я тебе уже говорил, что ты подкаблучник? А если девочка?

 

Ответить он не успел: пришли.

 

А всё же какая она красивая... Даже сейчас, придавленная к койке громадным животом, бледная, с прилипшими к потному лбу прядками волос - невероятно хороша. И смотрит так этими своими глазищами, что враз прощаешь все капризы и глупости, прошлые и будущие, ныне, присно и вовеки.

 

Бедный Пашка.

 

- Привет, Юрий Михайлович.

 

- Ох, Ева... Какая неделя хоть?

 

- Тридцать восьмая. Всё в порядке.

 

В порядке у неё всё... Рейсовые транспортники у нас появляются раз в полгода - это у нас вроде праздника, повод собраться вместе, тогда-то я её в последний раз и видел вживую, не по коммуникатору - и не заметил ничегошеньки, хотя, выходит, первый триместр уже кончался. Ладно, я всё же не акушер, простительно.

 

- Воды давно отошли? - я деловито раскладывал на столике инструменты, иногда поглядывая то на бледное личико, то на прикрытый одеялом холмик живота. Пашка мялся в дверях, как нерешительный кот, что никак не определится, хочет ли погулять или лучше останется в тепле. - Паш! Мне нужен кипяток, тазик и чистые простыни. Бегом.

 

На самом деле мне всё это совершенно без надобности, просто повод отправить его подальше, чтобы не путался под ногами, а заодно и занять делом - лучшее лекарство от волнения.

 

- Часа четыре назад. А можно Паша останется?

 

И опять эта её просящая улыбка... Что меня в ней смутило? Какая-то странность...

 

- Нет. Частота схваток?

 

- Где-то раз в двадцать минут. Сейчас уже лучше. Час назад было очень плохо, схватки были чаще, я боялась, что уже и вас не дождусь, рожу тут сама, а малыш будто услышал, успокоился. Как долетели? Сильный шторм?

 

Она говорила что-то ещё, а я всё смотрел на её губы, чувствуя, как меня накрывает паника. Недопустимая, губительная для врача паника - страх человека, который ни разу в жизни не принимал роды иначе как на учебном симуляторе, и внезапно узнавшего, что сейчас ему предстоит главный экзамен по акушерству, от итога которого будет зависеть жизнь, а то и две. Потому что схватки не должны становиться реже - естественный процесс идёт наоборот. И потому что я наконец понял, что не так с евиной улыбкой. Слишком яркая для бледного лица.

 

Я шагнул к Еве, наклонился, уголком пододеяльника отёр розовый рот, освобождая от помады искусанные синеватые губы. Твою ж мать.

 

- Это вы зачем? - Ева опешила.

 

- Отвлекает, - выдал я первую же пришедшую в голову отговорку. - Тебе не холодно?

 

- Немножко. Всё в порядке, Юрий Михайлович?

 

- Конечно. Всё хорошо. Вот так не больно? А так?

 

А так - больно. Я видел это по её лицу, по дрогнувшему уголку синюшных губ. Отслоение плаценты, внутреннее кровотечение. Ребёнок задыхается, оттого и схватки всё реже.

 

- Встать сможешь?

 

Ева неуверенно кивнула, приподнялась на локтях. Я откинул одеяло, заодно убедившись, что кровавых следов на простынях нет. Вот сейчас впервые пожалел, что не крепыш - поднял бы Еву на руки и понёс к флайеру, а так - придётся ножками. Ничего, справлюсь. Я ВШП, врач широкого профиля - такое обучение в ущерб специализации, зато могу хоть зубы рвать, хоть кесарево сделать. В теории... Главное - довести сейчас Еву до флайера, где есть всё необходимое, он у меня - не просто транспорт, а карета скорой помощи.

 

- Считай вслух. Попробуем определить время между схватками.

 

Ева, кивнув, принялась считать. Это мне не нужнее кипятка, но избавит от "почему" и "зачем". На Пашку с простынями мы наткнулись на "сорок два", уже в оранжерее.

 

- А вода ещё не вскипела, - растерянно сообщил он.

 

- Не страшно. Там, в комнате, мои инструменты. Собери и давай за нами. Мы к флайеру.

 

- Зачем? - нахмурившись, спросил парень. Понятное дело: перспектива вытаскивать беременную женщину в бурю из безопасного купола меня тоже пугала. А ведь ещё предстоит как-то натянуть на неё защитный костюм... В принципе, в обычный день хватило бы и дыхательной маски, идти всего ничего, но сейчас снаружи всего плюс три по Цельсию, да и фал к чему-то пристегнуть придётся.

 

- Надо, Паша, надо! Давай по...

 

Вопль сирены системы раннего предупреждения оборвал меня на полуслове. Пару секунд мы втроём так и стояли, переглядываясь, потом синхронно уставились в прозрачный потолок оранжереи.

 

Есть волны - и волны...

 

Базы строились с огромным запасом прочности - в разы превышающим расчётные для известных коэффициентов. На планетах со стабильным климатом можно было составить карту ветров, прикинуть длину разгона волны, глубину шельфа, но на Тролливали это не работало, потому что менялось год от года, и километровой высоты волны тут не были ни особой редкостью, ни особой бедой: по всей поверхности океана расположена сеть плавучих маячков, которые отправляли находящимся на пути такого океанского монстра сигнал, позволяя персоналу заблаговременно приготовиться, задраить шлюзы, загнать в ангар транспорт и тому подобное. Причём вот такая сирена включалась лишь если приближалось нечто очень серьёзное, грозящее захлестнуть базу "с головой". На моей памяти волна лишь раз повредила опоры одного из куполов. Но сейчас снаружи был мой флайер...

 

- Пятьдесят три... Пятьдесят четыре...

 

Ева продолжала считать. А тут бы в обратку - секунды до столкновения...

 

- Не пущу, - в голосе Паши слышалось напряжение. Я поймал его взгляд.

 

- Неси одеяло. Пашенька, бегом.

 

Видимо, что-то такое было в моих глазах...

 

- Пятьдесят девять. Шестьдесят.

 

Он догнал нас у шлюза. Мы завернули Еву в одеяло, обмотали фалом прямо поверх, вместе с руками, как завёрнутого в конверт младенца. Когда я натягивал на её лицо маску, счёт перевалил за двести. Сирена надрывалась.

 

Ветер сбивал с ног, но до флайера мы добрались быстрее, чем шли от него к шлюзу с Пашкой. Страх тоже умеет творить чудеса.

 

- Экстренный старт! - крикнул я автопилоту. Умная машина сомкнула створки люка, отрезая нас от ветра, загудели двигатели. Я замешкался, пытаясь сообразить, что стоит сделать раньше, пристегнуть Еву к откидной койке или схватиться за штурвал, но Пашка решил за меня - прыгнул в кресло, пробежал пальцами по клавишам, и машина, оттолкнувшись от площадки, взлетела, ускоряясь стремительно, но плавно, так, что я вполне успел перехватить Еву рукой и самортизировать удар о стену собственным телом.

 

- Триста шесть...

 

В тот короткий миг, пока флайер разворачивался хвостом к ветру, я успел увидеть, как океан встаёт вертикально. Как его пасть, полная белой пенистой слюны, проглатывает остров вместе со светящейся жемчужиной базы. Как тянется к флайеру мокрый язык, торопясь слизнуть ускользающую добычу... Я вжал лицо Евы в своё плечо, пряча от надвигающегося кошмара, пена захлестнула машину, полностью лишив нас обзора - а в следующую секунду флайер уже летел над водой, поднимаясь всё выше и выше, вперёд и вверх.

 

Потом я разматывал Еву, устраивал её на койке, подключал оборудование, ставил катетеры в вены и позвоночник, вполголоса ругая тряску и кривые пашкины руки, Ева продолжала считать, в какой-то момент обнулив счётчик из-за новой схватки. Кажется, Ева уже поняла, к чему идёт, но боялась спросить. А я не знал, как сказать, что вот сейчас, посреди шторма, когда флайер колотит так что зубы лязгают, мне придётся вскрыть ей живот скальпелем. Что иначе - никак, иначе - только смерть, и хорошо если лишь одного из них двоих.

 

- Ева...

 

Она смотрела куда-то мимо меня. На мужа? Я обернулся, проследив взгляд, и только потом понял, что тряски нет, а двигатели работают тихо и ровно.

 

В кабину заглядывали звёзды.

 

И Бог сказал: «Да будут светила на небесном своде, чтобы отделять день от ночи, и пусть они служат знаками, чтобы различать времена, дни и годы, и пусть они будут светильниками на небесном своде, чтобы светить на землю». И стало так.

 

- Мы в оке бури, - сказал Паша. - Господи...

 

Он убрал со штурвала ладони, напоследок задав флайеру курс - теперь мы могли спокойно лететь, выровняв скорость. Я смотрел на звёзды, узнавая знакомые. Почти в самом центре лобового стекла торжественно сиял Сириус. Собачья звезда - а вспомнилась почему-то вифлеемская. Я не религиозен, но в такие моменты, которые иначе как чудом не назовёшь, просыпается в человеке нечто мистическое, бесконечно далёкое от пресловутой обезьяны. И очень хочется верить, что бог, удалившийся на отдых на седьмой день, не забыл о нас потом насовсем в своих затянувшихся каникулах, а нет-нет да и поглядывает вполглаза, вот как сейчас, когда отдёрнул Еву и её ребёнка от краешка смертельно опасной ямы, в которую мы, мнящие себя равными богам люди, сами себя едва не загнали. Понимают ли они, Паша и Ева, что только что произошло?

 

Если нет - я расскажу им. Потом. Мне ещё нужно впустить в этот мир человека.