Две матери (новелла)
Всякое в войне прошлой бывало.
Я тогда ещё младенцем был.
В эвакуации с семьёю наша мама
с двумя, нами детьми. Такой вот тыл.
Работа по две смены. Всё для фронта!..
Нас поселили в деревянный дом,
где с внучкою бабуля, чья забота
меня спасла, возможно, лет… на сто.
Питались скудно. Молоко иссякло
у матери в груди, и только хлеб,
нажёванный, сквозь марлю, шёл, однако,
в моё питанье – вот и весь обед.
Но, к счастью, у бабули была, кстати,
одна коза, и козьим молоком
меня кормили днём и ночью, сластью –
без перерыва, спящим был при том.
И не могли меня и добудиться,
чтобы при этом снова накормить,
боялись, что могу не пробудиться,
что молоком тем можно… усыпить.
Бабуля часто маму подменяла,
а мама – на работе дотемна,
внучка бабуле тоже помогала,
со мной играла, весела была.
Я – исхудалый, враз стал поправляться,
стал улыбаться, гукать и играть.
Память моя из тех ассоциаций,
которые не можешь забывать.
Всё это от меня в тайне скрывали,
но память неусыпная моя
хранит в себе и радость, и печали,
их от других не сколько не тая.
Всё это может показаться странным,
но… помню, как рожала меня мать,
и то, что неожиданно и крайно,
следов не может в нас не оставлять.
И, как-то раз, когда все были где-то,
внучка меня не козьим молоком,
а грудью покормила, незаметно,
что мог я понимать тогда сам в том.
И стоило всем отойти от дома,
она меня так кормит каждый раз,
и ласковой такой была со мною,
что ждал уже я, видно, этот час.
Как ею был я сладко обцелован,
какая радость млела от неё,
чего младенец получал я снова,
и что младенцу надо, что с того…
Не знаю, что тому причиной было,
но, видно, был младенец у неё,
кого она, как и меня, любила,
что было с ним, не знаю ничего.
И с этого момента, как-то странно,
наши за мною стали наблюдать,
что стал я меньше есть, и постоянно
уж не хочу… «диету» принимать.
Стали следить за этим. Подозренье
на внучку пало. Скармливать меня
ей запретили. От бабули, верно,
досталось ей, и, кажется, сполна.
Была та внучка матери моложе,
но было столько жизни силы в ней,
которая не вырваться не может,
и в чём-то это и досталось мне.
Ко мне и подходить ей запретили.
И что тогда я этим ощущал,
младенцами мы все когда-то были –
что-то… ушло, и что я понимал.
Что после с теми женщинами стало…
Вернулись после с мамой мы домой,
жизнь неуёмно, властно всё смешала,
где отголоски жизни бурной той.
Не две ли всегда матери мне были,
обоими, вскормлённый, молоком,
меня такой любовью напоили,
что я всю жизнь –
поведаю о том.
