Так ещё никто не рисовал. У него был особый дар. Уже в детстве, обратив внимание на его незаурядный талант, маститые художники одобрительно хлопали по плечу. Первые его детские рисунки до сих пор висели на стенах художественной школы как пример необыкновенной одаренности и тонкого поэтического чувствования мира.

 

Он видел свет, исходящий из каждого предмета. В этом свете были тысячи оттенков цветов, и до малейших нюансов Он мог их различать. Сколько тонов красного видит человеческий глаз? А глаз художника? Он видел больше чем художник и мог передать это свое видение легко, почти играя. Он смотрел на предмет, потом нечто озарялось в его голове, будто кто-то незримый наводил яркий прожектор, и картинка становилась объёмной, живой.

 

Когда Он почувствовал, что был не таким как все? Пожалуй, ещё в 18-ть. Была весна. Сотни пробуждающихся ароматов пьянили. Он был молод, и таким же молодым казалось всё вокруг. Солнце падало своими лучами на ещё не растаявшие комки слипшегося сероватого снега. Лишь кое-где по асфальту бежали ручейки, отражавшие блики весны. А облака, огромные облака на сине-бирюзово-фиолетовом небе висели низко. Так низко, что казалось, их можно было достать руками, обнять, вскочить как на ступеньку и пойти прямо по ним к солнцу.

 

Он вдруг осознал, что гений. Да-да. Он – гений.

 

Художественное училище закончил блестяще. Ему пророчили головокружительное будущее. Рекомендация в Академию Искусств была написана лично ректором училища. Но Он не стал поступать. Осознание того, что надо будет терять время на пустяки и суету подтолкнуло к сложному решению: остаться преподавать в художественном училище и рисовать.

 

В училище были рады оставить у себя педагогом молодого уникального художника. И хотя высшее образование было одним из основных требований принятия в педагогический состав, для него сделали исключение.

 

Родители спешили своих детей показать юному гению. Он тщательно выбирал себе учеников. Немного досадовал, что среди них нет уникально одаренных, способных принять его необычный талант видения цвета.

 

Прошли годы. Он все еще преподавал в училище, а в свободное время, удалившись от всех – рисовал. Какие это были картины! Живые, но будто рожденные в другом измерении, не подвластном влиянию человека, лишь Его гению.

 

Долгое время окружающие почитатели ждали индивидуальной выставки. Но Он отнекивался, объясняя, что свои работы готовит скрупулёзно, тщательно подбирая тематику, желая все картины выставить единым блоком.

 

Потом его все реже и реже спрашивали о новых работах, стесняясь неловкостью задеть выдающегося человека.

 

А потом и вовсе забыли.

 

Учеников Он не любил. Они его раздражали своей бездарностью. В училище Он оставил лишь пару дней для преподавания, где читал лекции про художников, историю их творческого пути.

 

В остальное же время Он бесцельно ходил по городу, иногда выискивая интересные сюжеты для картин. Забегал на выставки своих бывших коллег. Со знанием мастера отмечал в картинах недостатки. К нему всегда прислушивались, настолько его замечания были точны и профессиональны.

 

Он так и не женился, предпочитая одиночество семейной жизни. Он привык всё делать сам, подчиняя собственному распорядку и правилам. Чужие же люди его только раздражали.

 

Когда Он перестал радоваться жизни? Этот момент стерся из его памяти. Просто появилось тягучее ощущение серости будней. Он все чаще не выходил из дома. Пил чай, сидя у окна, и смотрел во двор.

 

Наступила весна. Как тогда, ровно 40 лет назад, светило яркое солнце. Не проклюнувшиеся почки уже набухли и вот-вот собирались ошеломить весь мир своей неуемной зеленью. Через окно квартиры солнце взглянуло на художника. Он зажмурился. И вдруг в голове возникла воистину божественная картина. Солнце. Огромное солнце мягко переливалось сотнями, тысячами невообразимых оттенков. Бесчисленными цветами оно проникало глубоко в сердце и озаряло каждую клетку его существа. Это было так ослепительно красиво. И так больно. Хотелось плакать. От счастья. Какое счастье увидеть солнце!

 

Он вскочил, судорожно стал искать краски и холст. С удивлением обнаружил, что в доме ничего подобного нет. Лишь огрызок карандаша и кусок ватмана завалялись на пыльных полках. Где же картины? Где его гениальные творения?

 

Дрожащей рукой Он взял огрызок карандаша и на обрывке ватмана нарисовал круг. Неровные края напоминали жалкую карикатуру солнца.

 

И тут Он осознал. Всё это время не прикасался ни к кистям, ни к краскам. Его картины, так изящно со вкусом нарисованные были лишь в его голове…

 

Еще не растворилась божественная солнечная картина, стоящая перед глазами. Ещё она жгла немыслимым желанием рисовать, но грифель карандаша был сломан и руки не слушались. В попытке наточить короткий огрызок, Он порезался.

 

-Прости меня, солнце… Прости!..

 

Художник впервые в жизни искренне заплакал.