Полеты во сне и наяву
памяти Олега Янковского
Серый свитер
с голубым воротником.
Сырой день разлит
и выпит,
40-летним коньячком.
Во смятении глаголов,
настоящих,
прошлых глав:
раскладушечка на кухне,
шин скользящих поворот,
«Предъявите документы!» -
улетучился полет.
На кассете по-английски
звук предательски
орет.
Про любовь, которой было
невдомек…
Дочка рыжая, как пламя:
«Мама, мама кто пришел!?»
Серый свитер
с голубым воротником
щечку полную в веснушках
поцелует и пешком –
полетит улыбкой белой,
голубым воротником.
Ку-ка-рЕ-ку,
ку-ка-рЕ-ку
через реку -
у друзей разбудит совесть:
«Где же делся юбиляр?»
Будет скульптор
пошлый мастер,
тело стройное ваять,
ту забытую, как юность
обнимать и целовать.
Жизнь не держится в полетах
можно в сено с головой,
и укрывшись от народа,
УЛЕТАТЬ К ЗЕМЛЕ ДРУГОЙ…
Серый свитер
с голубым воротником.
Сырой день разлит
и выпит,
40-летним коньячком.
Во смятении глаголов,
настоящих,
прошлых глав:
раскладушечка на кухне,
шин скользящих поворот,
«Предъявите документы!» -
улетучился полет.
На кассете по-английски
звук предательски
орет.
Про любовь, которой было
невдомек…
Дочка рыжая, как пламя:
«Мама, мама кто пришел!?»
Серый свитер
с голубым воротником
щечку полную в веснушках
поцелует и пешком –
полетит улыбкой белой,
голубым воротником.
Ку-ка-рЕ-ку,
ку-ка-рЕ-ку
через реку -
у друзей разбудит совесть:
«Где же делся юбиляр?»
Будет скульптор
пошлый мастер,
тело стройное ваять,
ту забытую, как юность
обнимать и целовать.
Жизнь не держится в полетах
можно в сено с головой,
и укрывшись от народа,
УЛЕТАТЬ К ЗЕМЛЕ ДРУГОЙ…