Сашатка Егоров прекрасный и смешной поэт

Ромм Михаил

Александр Петрович Егоров прожил не слишком долгую жизнь (1956-1993). Публикаций у него немного, творчество малоизвестно. Тем не менее, на мой взгляд, это поэт исключительного таланта, и потомки еще оценят его вклад в большую литературу. Его произведения это удивительный сплав поэзии иронической, концептуальной и куртуазной, через которую то и дело пробиваются трагические нотки реализма. При том, что речь идет не о эпигонстве, а об отдельном внестилевом пути. Ведь ни Пригова, ни Иртеньева, ни Еременко, тогда еще никто не знал.

Все это заслуживает серьезного анализа, пока же хочу просто привлечь к некоторым стихам ваше внимание, и поделится тем, что составляет неотъемлемую часть моей жизни. Именно его стихи я вспоминаю, когда мне трудно. Здесь я отобрал несколько, возможно не лучших.

Однако почти все им написанное опубликовано на странице автора:

Наш характер

Люблю читать я в книге милой,

Что в мире нету лучше нас.

Вот как-то раз, зимой унылой,

Зашел в магазин в поздний час.

А за прилавком продавщица

С глазами цвета всех Россий.

Не то чтоб важную вещицу —

Я скромно рыбы попросил.

Она взглянула очень гордо,

Схватила рыбину, притом

В мою испуганную морду

Чуть не заехала хвостом.

Швырнула сдачу мне с размаху,

Так, что прилавок задрожал,

Да послала вдогонку на *** —

Спасибо, тут же отбежал;

В дверях мгновение помедлил

И, от обиды без лица,

Ее назвал я «сукой бледной»,

Скатившись кубарем с крыльца.

«Ну, что за хамы есть в народе, —

Подумал, кутаясь в пальто, —

Однако же, медали вроде,

Какая искренность зато!

А вот, положим, иностранец —

Любезна речь, приветлив взгляд...

Но лжет, конечно, внешний глянец, —

В душе, собака, копит яд!»

*******************************************

Страх

Я — безвольная кукла событий,

Я теряю присутствие духа.

Если хочется вам, то возьмите,

Откусите мне правое ухо.

Если надо — кусайте другое,

Ешьте с маслом, с горчицею, с перцем.

Ведь, конечно же, все дорогое

Не в ушах человека, а в сердце.

Без ушей — оно легче и проще.

Это — символ борьбы с показухой.

Можно выйти на самую площадь

И гулять по ней Пьером Безухим,

Рассуждая о жизни и смысле,

Восхищаясь сиреневой ночью.

Хорошо, когда уши не виснут

И торчком не стоят, между прочим.

***********************************************

Письмо в редакцию

Все не выходит из ума тот случай,

Когда впервые, в Дмитрове, у морга,

Увидел я в реальности бесстыдной

Труп человека... Нет, сперва — учуял,

Когда, согнувшись, в низкие воротца

Я проходил, и мне вдруг показалось,

Что в воздухе пахнуло чем-то сладким.

Но нет, не показалось! Прокатился

Смешок в толпе: «Да вон лежит, воняет»

И, оглянувшись, тут же я увидел

Едва полузасыпанный щебенкой,

Прикрытый рваным полиэтиленом

Труп человека... Зрелище на редкость! —

Нога, полуистлевшая, чернела,

Чернело также то, что раньше было '

Лицом. Лежали рядом доски,

Заране припасенные для гроба.

А в синем небе расцветало солнце,

А по деревьям птахи щебетали,

Стояли люди, среди них — и дети,

И все бы было очень даже просто,

Когда бы не лежащий у забора

Труп человека, полиэтиленом

Прикрытый жалко, да еще щебенкой

Полузасыпанный...

**************************************************

Ностальгия

Этот город, растараканенный

Фонарейно-литыми бульварами,

По ночам напевал мне израненно

Золотыми, как солнце, гитарами.

Но порою, покинувши площади,

Меж теней приозерного вечера

Мы с подругой резвились, как лошади,

Оставаясь никем не замеченными.

В небесах изумрудные звездочки,

Облака, разбежавшися-синие;

Платье белое, губки — как розочки,

И лесов почерневшие линии.

*****************************************************

По невскому проспекту

Где плясали ветра под трамвайный аккорд,

Монументы шагали в снегу, —

В хороводе неясно-расплывчивых морд

Осознал я, что жить не могу.

Черной пастью хватал меня грязный подъезд,

Двери лязгали злобой людской,

А оконная рама — осиновый крест —

Заполняла мне душу тоской.

По глубоким ущельям слепых площадей

Я мелодией страха кружил,

Меж совсем незнакомых и чуждых людей

Спотыкался, а все-таки — жил!

******************************************************

У полотен рубенса

Смотря на груды мяса пенного

Полотен Рубенса, был весел —

Презрев законы мира тленного

Он Тело по небу развесил!

Наверно, это все же женщины,

Но может быть — и облака...

Ведь в жизни все так переменчиво

Какая разница пока?

Пускай плывут, нежнея розово

(Что, мол, никто нам не указ!)

Ныряя в илистое озеро

Моих печальных синих глаз.

**********************************************************

Вуаер

Нет ничего печальнее картины:

Вот день погас, как бы навеки сгинув,

И кто-то молча смотрит на куртины

Окна чужого, голову закинув.

Оно высоко, ничего не видно,

А он стоит среди дерев безлистых

И выглядит наружно так невинно,

Как в пятьдесятых — группа футболистов.

Он привлечен невидимою тайной.

Весь мир вокруг как будто убывает,

Душа ж его в любви необычайной

К чужой судьбе пугливо пребывает.

************************************************

Рассуждение о котах

Коты — их кто не уважает?

Наверно, лишь на небе звезды.

Меня их наглость поражает —

Весь мир для них как будто создан!

Они уже мышей не ловят —

Собой дома они величат,

Когда сидят у изголовий

Или в ногах во тьме мурлычат.

Порой их гонят, с криком вроде:

«Пошел отсюда вон, скотина!» —

Но все равно они приходят,

И морды их невозмутимы.

****************************************************

Отпускание бороды

Я решил — отпущу себе бороду,

Буду гордо ходить с ней по городу,

Буду гордо ходить да похаживать,

Свою бороду чинно поглаживать.

Если спросит девчонка задорная:

«Почему борода твоя черная?» —

Я отвечу ей тут же с ухмылочкой:

«Не чернее души, моя милочка!

То-то пальцами длинными, ломкими

Эту бороду тискаю, комкаю,

Да брожу продолжением повести

О своей неразгаданной совести».

**********************************************

Инцидент

На улице задел я «дипломатом»

Прохожего, конечно, извинившись.

Был удивлен, когда, внезапно взвившись,

Посыпал тот в меня отборным матом.

Старик, в своей зачуханной тужурке,

Седой как лунь и невысокий ростом,

Шагал за мной, «скотиной» и «прохвостом»

Клеймя в каком-то исступленье жутком.

Я шаг ускорил, напрягая нервы.

Вослед неслось мне, мрачное, как фатум:

И что б со мной он сделал в сорок первом,

И что б со мной он сделал в сорок пятом,

Что в жизни горя я еще не видел,

Что рана у него в ноге сквозная...

Как тот Семей, спешащий за Давидом,

Злословил он меня. За что? Не знаю.

И помню, было нестерпимо жарко,

И помню, думал: «Что случилось с нами?»,

И как нырнул в спасительную арку,

Как, выхода ища, блуждал дворами.

***********************************************

Мой отец перед смертью читал Мопассана,

Католической грусти бессонно внимая —

И над домиком нашим, над призрачным садом

Ночь цвела до рассвета, недвижно немая!

Одиноко струился дымок сигареты.

Я смотрел на отца, и мне было так странно:

Книга нежно болтала про то и про это —

И плелись воедино столетья и страны

Между тем как слабели последние узы...

К окнам жизнь подступала, чего-то просила,

Повторяя словами больного француза,

Что внутри — тяжело, а снаружи — красиво.

*************************************************

Есть надежда

Когда сам сатана мою душу увлек

И с крутого обрыва в безумье швырнул,

Мои чувства в причудливый свиток свернул,

Над рассудком моим потешался, как мог —

Я в конторе дурил, отвечал невпопад,

В тот же час в психбольницу меня увезли.

Мне казалось — померкли все краски земли,

И остался вокруг только сумрачный ад...

Утром скопом в палату вошли доктора,

Мой был молод как ангел с лучами из глаз.

Я подумал: «Спрошу его прямо сейчас!»

Чей-то голос шепнул мне: «Давно бы пора!»

И, на вязках привстав, я решился тогда —

«Есть надежда?» — спросил, глядя прямо в глаза.

«Да, всегда есть надежда» — он тихо сказал

И плечами пожал: «Есть надежда всегда!»