Русь утренняя. Глава четвёртая
РУСЬ УТРЕННЯЯ
История в стихах
Глава четвёртая
Триада сжатия. Траур в Киеве. Сваты
от древлянского князя. С ладьями — в яму.
Огненная баня. О, тьмы языческая глубина!..
«Варите медЫ!» Пир. Страшная месть. Осада
Искоростеня. Хитрость. Гибельный пожар.
Размышление об уме и хирости. Изучение
языческого быта. Помощь селянам. Хозяйственное
правленье. Крещение Ольги. Попытка Русь
крестить. Ответ Святослава. Голос свыше.
«Ну что? — воскликнешь ты, читатель мой. —
Опять мудрит вселенская пружина?
Опять грозит нам сжатия волной?
А может, это бред христианина?»
В дискуссию мне незачем вступать.
Не стоит споров Истины познанье.
Оно себя докажет нам опять,
Лишь только мы начнём повествованье.
Докажет, что стремленья и дела,
Все окончания и все зачатья
До нужного предела довела
Надвинувшаяся триада сжатья.
Престольный Киев трауром объят.
А князь древлян, из торопливых хватов,
Княгине Ольге быстро шлёт отряд
Из двадцати послов, по-русски сватов.
Сверкая золотом и серебром,
И камнями, которых нет ценнее,
Они свалились, словно с неба гром,
И в тот же час добились встречи с нею.
«Великая княгиня! — говорит
Глава посольства. — Мы на днях убили
Лесного волка. Вечно был не сыт.
Мы, добрые, раз в год его кормили.
А нынче он пришёл повторно к нам
И вновь потребовал отборной пищи.
Его отправили мы к праотцам.
Не любим жадных. Впрочем, мы не нищи.
Наш мудрый и кормилец и вожак
Своим умом, удачливостью, волей
Устроил нашу жизнь, да ловко так,
Что мы во всём довольны нашей долей.
Тебе твоей потери не вернуть.
Но наш Перун судьбу разумно метит.
Ты князю нашему княгиней будь,
И заживёте лучше всех на свете».
«Вниманье князя вашего ценю, —
Она сказала. — Вас, гостей, уважу.
В ладьях ночуйте. Утром к вам пошлю
Моих дворцовых слуг. Они вам скажут:
«Последуйте за нами во дворец».
«Не едем на конях, — в ответ скажите, —
Не едем на санях, и, наконец,
Пешком не ходим. Нас в ладьях несите».
Так, сваты, будет вам большая честь
Оказана». И на другое утро
Посланников бунтарских, всех как есть,
Несут в ладьях, как дорогую утварь.
Но почему-то вдруг перед дворцом
Их сбрасывают в яму, засыпают
Землёй, песком, и каменным венцом
Навечно их могилу украшают.
Своих послов княгиня Ольга шлёт
В Искоростень, к убийцам окаянным.
Мол, самых знаменитых в гости ждёт,
Окажет честь великую древлянам.
Чтоб был доволен киевский народ,
И сын её, и знатные вельможи.
Без этого и замуж не пойдёт,
Поскольку по-другому и не гоже.
Вот понаехала чужая знать,
Знать русская, и всё-таки чужая.
А в Киеве умеют принимать,
Бушует пир от края и до края.
От изобилья ломятся столы,
И плещут переполненные чаши.
Так — говорят истории столпы —
Умели пировать лишь предки наши.
Но на задворьях шумного дворца
Уже прислуга растопила баню
(Оп-ля-ля-ля, ца-ца и дрис-ца-ца!
Позволь, читатель, я похулиганю.
Поскольку с тем, что будет, ровно пшик
Моё сегодняшнее хулиганство).
Вот гостя каждого ведёт мужик,
Уже осоловевшего от пьянства.
Заталкивает в баню нагишом
И веником берёзовым лупцует.
Потом запаливают сруб огнём,
И пламя пляшет, свищет, торжествует...
О, тьмы языческая глубина,
Которая жутка, слепа, утробна!
Пожалуй, только космосу она
Таинственно-бескрайнему подобна.
Она в себя вбирает, как дожди,
Что чисто и светло скользят с лазури,
Всё окружающее, но не жди
Ты ничего от моря, кроме бури.
Порой оно милейшего милей,
Но незаметно зло в себе накопит,
И тысячи потопит кораблей,
И миллионы душ людских потопит.
Не просто, чтобы угодить себе,
Не просто, чтобы сдуру или съюну,
Не просто, чтобы угодить судьбе,
А просто, чтобы угодить Нептуну...
Вот и княжна, Нептуну угодив,
Древлянам пишет новое посланье:
«Тоска-печаль, с дороги уходи!
МедЫ варите! Время для гулянья!
С дружиной тризну справлю — для людей,
Для совести, что так болит доныне.
А там древлянский пир на много дней.
А там раба я ваша и княгиня».
И пир языческий на все леса
Давно уж пьяным эхом отдаётся.
«А где, моя жёнушка-краса,
Мои посланцы? — хитро князь смеётся. —
Ни одного не вижу что-то тут.
Никак с похмелья бедные страдают?»
Взгляд у княгини чист, как изумруд:
«Из Киева подарки вам везут,
Мой караван немалый охраняют». —
А слуги Ольгины (знать, им одна
Поставлена владычицей задача)
Всё подливают воинам вина,
А князю мёда крепкого. Иначе
Они бы не заснули за столом.
«Всех зарубить!» — команда прозвучала.
И вот уж сон навечный. «Поделом!
Собакам смерть собачья!» — так сказала.
А через год дружину привела,
Усиленную, киевскую, мужью.
Князь начинал тогда свои дела
По чину первым. И из их числа
Все, связанные с воинским оружьем.
Две тучи встали. Небольшой просвет.
Их новый вождь сказал с коварным смехом:
«У них, у бедных, даже князя нет.
Сейчас княгиня выедет в доспехах!»
Но выехал малютка Святослав,
Сын Ольги с Игорем. По-детски грозен,
Все силы малолетние собрав,
Копьё отца перед собой он бросил.
Оно упало возле ног коня,
Полметра пролетев. Но это было
Острее воспылавшего огня,
Сильнее самой мощной в мире силы.
Воспрянула дружина киевлян,
Вонзилась яростно в живую гущу
(И щепки полетели от древлян,
Хотел сказал я, но, подумав пуще,
Решил, что это будет вульгаризм,
Пускай язычники — но всё же люди.
Не нами ведь даётся людям жизнь.
Не нами и судимы люди будут).
А между тем, как под косою хвощ
Враги легли, которые сражались.
Другие, видя киевскую мощь,
По крепостям надёжным разбежались.
«Теперь — Искоростень!» Идут войска
На место гибели собрата, князя.
Скользнут в легенды долгие века,
Пока моя неловская строка
Из своего далёка-далека
Опустится неприхотливо наземь.
И вот земля тугим нутром гудит
От тысячи шагов победоносных.
«Непросто будет взять их, — говорит
Княгиня, — наших жалких, наших злостных».
И в самом деле. Лето простояв
В осаде неподатливой, княгиня,
Перо с бумагой у служанки взяв,
Посланье шлёт противнику: «Как ныне
Надумали осаду нашу снять
И всё же в поученье вам решили
Оброк не лёкгий и не трудный взять,
А мы бы жертву Небу совершили
Дарами вашими. Трёх голубей
И воробьев по тройке от семейства
Пришлите нам живыми поскорей,
И мы уйдём в своё святое место».
До коликов искоростеньский князь
Над Ольгиной проделкою смеялся:
«Откуда только бабища взялась!
Род Рюриков донельзя измельчался...»
Но сдуло, словно пыль, ухмылку с лиц,
И окруженцы Бога зря молили,
Когда с трутОм и серой этих птиц
На волю киевляне отпустили.
Они вернулись в те свои дворы,
Где жизнь их родилась и продолжалась.
И не было еще такой жары,
Которая в ту осень разыгралась.
За час Искоростень сгорел до тла.
Кто выбегал за стены, тех добили.
Такою месть язычницы была.
Такие неприкрашенные были.
А летопись за хитрость и за ум
Присвоила ей звание «добрейшей
Жены властителя тогдашних дум»
И более — «от человек умнейшей».
Но думается — не за те черты,
В языческой проявленные мести,
А за деяний мощные пласты,
О чём расскажем ниже честь по чести.
Итак, шло время. Юный Святослав
На Игоря похожим быть старался.
Познал науку воина. А, став
Постарше, делом княжеским занялся.
Вот тут Господь и дал ей тайных сил,
И полной мерою, отнюдь не малость.
Сын правил, а она по всей Руси
Хозяйственным правленьем занималась.
И раньше приходилось ей видать,
Как поселяне жили неумело.
Не то, чтоб не умели сеять-жать,
Но дикая вражда сердца их ела.
Казалось, вроде, из-за нечего
Раздор среди соседей зарождался,
И, словно, кто подкармливал его,
И продолжался всё, и разрастался.
Да часто и семейные дела
Дышали, как заморыши, на ладан.
«Давно я в русских сёлах не была.
Вот отомщу за мужа — съездить надо».
И, дань двойную закрепив с древлян,
По зову совести, по зову сердца,
Она уехала в страну крестьян,
В страну давно покинутого детства.
Как всё здесь лебедой позаросло!
Какие тут увязчивые грязи!
И лишь на взгорке украшал село
Дом княжеский, уже без слуг, без князя.
Она легонько спрыгнула с седла
Перед домишком ветхим, без ограды.
Там многодетная семья жила
Когда-то. И она туда вошла.
Старушка встретила: «Ах, как мы рады!
Княгиня, вы ли это? Боже мой!»
И начались печальные рассказы
О гибели семьи её родной
От посетившей их село проказы.
Так и живут, почти без мужиков,
Всё, как нарошно, обветшало разом.
Княгиня в стольный город шлёт гонцов
С коротким, но решительным приказом —
Слать больше брёвен, тёса и гвоздей,
Да работящих плотников бригаду.
Со звоном топоров на много дней
Не будет над рекой Великой сладу.
А Ольга потихоньку обошла
Владельцев позабытого селенья
И жизнь, едва заметную, нашла
Убогой, без духовного прозренья.
Ни книг и ни чернил. Лишь пауки
Свои ловушки тонкие сплетали,
Да идолов резные образки
В светлицах покосившихся стояли.
Везде и темнота, и нищета.
«А князь ваш где?» — княгинюшка спросила.
«Та-а! В Новгурод уехал. Кто куда». —
Полупонятное ответом было.
Когда-то говорил её отец:
«А что крестьянин? Сдал оброк, и ладно.
Он изворотлив и живуч, шельмец!
За ним надзора отродясь не надо».
И вот — богатство в княжеском дому
И хуже нищеты — в дому крестьянском.
И дьяволу лишь слава одному,
Язычеству с законом окаянским.
Потом, с годами, объезжая Русь
Воистину от края и до края,
Она оттачивала мысли груз,
Её к Христовой вере приближая.
В язычестве, как в смерти, нет любви.
Любовь в Христе, в живой звенящей жизни.
И только лишь она — огонь в крови,
И только лишь она нужна отчизне.
А надо вам сказать, священник жил
В Христе в то время в Киеве пристольном.
Он к таинствам крещенья приобщил
Княгиню Ольгу, так сказать, окольным,
Действительно, таинтвенным путём.
Узнав, что «в греки» караван торговый
Готовится, «Княгинюшка, идём, —
Сказал он, — за Христовым вечным Словом.
А может быть, ты и крестишься там.
Там не моё — всемирное крещенье».
И вот плывут к царьградским берегам,
И уж пролив темнеет в отдаленье...
Изображать крещения процесс,
Подобный лишь Божественному чуду,
Я, ощущая слов никчёмный вес,
Уж вы простите грешника, не буду.
Среди историков я не один.
Другие есть. И все они в почёте.
Есть НЕчволодов, Нестор, Карамзин.
У них вы все подробности прочтёте.
А я лишь вот на чём остановлюсь.
Домой вернувшись, так решила Ольга:
«Начну крестить языческую Русь,
Родного сына окрещу лишь только».
«Согласен, мать. Но слово не за мной.
С дружиной в клятве я. Одно мы, вроде. —
Поздней добавил: — Мой отет такой.
Я — как дружина. Но дружина — против».
Княгиня в горе. День, и два, и три.
План жизни разрушается нещадно.
Трава огнём языческим горит.
Дворец и княжества пылают жадно.
Но как-то слышит голос над собой:
«С тобой Христос. Откуда горю взяться?
Русь велика. Повсюду храмы строй.
Они твоим потомкам пригодятся».
11.08.16 г.,
Мученика Каллиника
