Счастье в дом
Этот июль Людмила Владимировна хотела провести совсем по-другому. Но как говорится, хотеть не вредно. Все планы в мгновенье ока сожгла небывалая жара. Солнце возлежало на безоблачно-голубом небе, нагревая просеки улиц, превращая монументальные здания в раскалённые печи. С утра до вечера царственно удостаивало аудиенции всех проходящих, растущих и стоящих. Нежные цветы покорно склонились в реверансах первыми. За ними поникла ершистая трава. Коты сдались на милость Светила без сопротивления: вытянув лапы, запекали себя на лужайках. Прохожие ни за какие плодо-овощные дары становиться верноподданными не желали. Прятались в утробах душных квартир, возмущённо ропща: «Ну и жара!»
Словно строптивая девчонка увиливала от горячих объятий и Люся. Хотя назвать её девчонкой в данный момент язык не поворачивался. Яркая, статная женщина тридцати двух лет была сейчас немного беременна. «Близнецы», – порадовал гинеколог два месяца назад. Эта радость ещё тогда чуть не сшибла с ног. Но близнецы мирно играли в прятки и Люся подуспокоилась.
А зря! В июле эти озорники увлеклись, по-видимому, боксом. Увиливать от жары мешали страшно. Тихохонько в животе сидеть уже не хотели. Ощущая тычки, желудок любимый кофе с прежним удовольствием принимать не мог. Создалась революционная ситуация: верхи не могут, а низы не хотят. И это стало ударом по жизненным устоям. А тут вдруг стали малы любимые брюки!
В боях за гармонию Люся проявляла чудеса героизма. Но ежеутренние медитации: «У меня всё хорошо, а завтра будет гораздо лучше!» – помогали мало. Кардинальные меры (было оставлено место учителя рисования в школе) ожидаемых результатов не принесли. Гормональный фон зашкаливал. Настроение менялось хаотично.
Муж Пётр Алексеевич на работе настраивал сложнейшую медицинскую технику, что подразумевало полную отдачу сил. Приходя домой, он естественно хотел усыпляющего покоя. Но дома, по мановению жены превращаясь из Петра Алексеевича в Петечку, покой ему только снился. Подстроиться к суетным переменам Люсиного настроения не получалось. В расцвете лет начал чахнуть, всё чаще подумывая: «А не выкопать ли землянку где-нибудь во дворе?» Перед молодой ячейкой общества, которой отроду было всего десять месяцев, замаячил вопрос: «Быть или не быть?»
Как на него ответила бы «ячейка», неизвестно: внезапно, будто призрак отца Гамлета, вмешалась соседка по площадке Тамара Львовна. Была она исключительно умудрённой жизнью женщиной, рано овдовевшей и воспитавшей сына одна. В прошлом педиатр, а ныне почётная пенсионерка, страстно мечтавшая о внуках. Но сын Боря не торопился одарить её таким счастьем. Подозрительно долго выбирал мать своих будущих детей. Весь дом без зазрения совести пользовался этим фактом, вызывая Тамару Львовну к своим заболевшим сорванцам днём и ночью. Помогала всем, свято выполняя клятву Гиппократа, данную в мединституте.
Петенька в те далёкие времена стал её первым пациентом. Сын Боренька счастливо избежал этой чести, появившись на свет годом позже. Но и ему досталось. Будущее светило педиатрии Тамара Львовна, делая уколы, «набивала руку» на попках обоих.
Эти тренировки врачевания не пропали втуне. Встретив Петеньку нынче у подъезда, признаки нездоровья выявила в нём моментально: удручённый вид вкупе с грустными глазами настораживал. Для уточнения диагноза немедленно пригласила на чай. Жалобы больного, уплетающего пирожки с капустой за обе щеки, выслушала спокойно, можно даже сказать, чёрство. Раздумывая, тихо произнесла:
– Здесь без эндорфинов не обойтись.
Но Петя был на чеку и услышал.
– Надеюсь, не в у-кх-о-лах, кх, кх… – закашлялся, поперхнувшись пирожком.
– Не волнуйтесь, больной, – улыбнулась Тамара Львовна, – недуг не настолько запущен. Но гормоны счастья в данной ситуации просто необходимы!
Последние полчаса своего пребывания в гостях у тёти Тамары Петя сам для себя определил как гипноз или наваждение. Иначе он не мог объяснить своё согласие с её авантюрным планом: «Счастье в дом». А ведь после озвученного названия хотел сказать: «И жили они долго и счастливо и умерли в один день, поев грибков». Это он точно помнил! Но произнёс только безобидное «пожалуй», которое удивительно быстро привело к необратимым последствиям.
На следующее утро, как обычно без десяти восемь, Пётр Алексеевич ушёл на работу. А без семи восемь Тамара Львовна постучала в Люсину дверь: «За солью». И занял этот визит весь день. Ненароком заданный вопрос о здоровье оказался последней каплей, что рвёт плотины и срывает лавину со склона горы. Тамара Львовна вникла досконально во все перипетии жизни соседки в сторонке, чтобы не смыло. А когда напор слезливой воды немного ослаб, сочувственно произнесла:
– Людочка, у меня к вам возникло предложение, не руки и сердца, конечно, но, я думаю, тоже достойное вашего внимания. Вы же знаете моего сына Борю?
Этот любвеобильный весельчак, фонтанирующий шутками и комплиментам, проскользнуть мимо незамеченным не мог никогда. Сочтя вопрос риторическим, Люся не стала сбивать с заданного темпа повествования Тамару Львовну. О сыне она могла говорить часами!
Не дождавшись ответа, та разочарованно продолжила:
– Правда, в последнее время он ко мне не часто заглядывает. Занят: перестраивает дом в деревне. Моя свекровь ему перед смертью отписала. Как всегда размахнулся широко. Но буквально вчера заезжал справиться о моём здоровье и меня огорошил: сказал, что едет по контракту на три года в Канаду. Условия очень выгодные. Боренька – высококлассный программист! И сейчас хочет, – перешла она неожиданно быстро к сути, – чтобы я пожила в этом доме. А я жить почти что в лесу побаиваюсь. Хотя места там замечательные. Воздух не чета здешнему! Под окном сад яблоневый большущий, через дорогу озеро, а прямо за забором лесная опушка. Бери лукошко да по грибы.
И так захотелось Люсе вдруг этих грибов, что взмолилась:
– Не томите, ради грибов готова отдать полцарства и кошку в придачу!
Кошка Бетси, мирно дремавшая у ног, приоткрыла глаза. Сладко зевнув, показала ряд превосходных зубов.
– Ну, если кошку, буду без обиняков, – засмеялась Тамара Львовна. – А не хотели бы вы с Петей там пожить?
– Да хоть завтра! – загорелась Люся. Но потом, ругая себя за излишнюю импульсивность, спросила: – А что это будет нам стоить?
– В том и прелесть, что ничего, – бодро отозвалась Тамара Львовна и, подбирая нужные слова, проворковала, – или почти ничего. Есть две маленькие заковырки: в доме нет мебели и отремонтирован только первый этаж. На втором – конь не валялся!
Этот «конь» тотчас заставил Люсю призадуматься. Шахматистом была она неважнецким. Загоняя в цейтнот, Тамара Львовна продолжила незамедлительно:
– А удобства все в доме. Вы же понимаете, как это важно?! Ванная комната и туалет по последнему слову техники. Боря любит удобные новшества. Зал с камином. На кухне русская печь. Еда из неё – просто сказка!
В воображении Люси скатерть-самобранка волшебным взмахом накрыла на стол. Рассыпчатая каша с духмяным борщом манили. Близнецы активно задвигались, требуя своё. Как все дети, они верили в сказки!
Словно опытный гроссмейстер, Тамара Львовна объявила мат:
– Я вас не тороплю, но жара…
Партия была выиграна просто и убедительно. На слово «жара» Люся отреагировала моментально. Согласие было готово сорваться с её губ, но в благодушном состоянии вдруг подумалось: «Надо всё же и Петечке дать право голоса. Шанс проявить благородство!»
– Мне надо посоветоваться с мужем, – изрекла вслух, экспромтом выдав коронное Тамары Львовны: – Вы же понимаете, как это важно?
Тамара Львовна поняла сразу. Быстро засобиралась домой. С Петей всё было оговорено ещё вчера. Но Люся, решили они, должна была сама возжелать переезда. Её гормональный фон не стоило игнорировать.
Вечером, придя с работы, Петечка был «несказанно удивлён», услышав сногсшибательную новость, коей явилось предложение Тамары Львовны. Полчаса выдвигал аргументы в противовес Люсиным доводам. Жаловался, с какими трудностями он столкнётся, согласившись на данную авантюру. Жена создавала невыносимые условия для любых «бацилл» сопротивления: была нежна, как шёлк! Петя наслаждался… и в конце концов сдался. Договорись выехать на рекогносцировку местности завтра. Отгул на работе Петром Алексеевичем был взят заранее.
Выехали рано. Солнце только просыпалось, сонно нежась в голубой постели. Спало оно, как и неделю назад, голым. На небе не наблюдалось ни облачка. Поэтому в дороге решено было не останавливаться. Боялись жары. Поездку планировали совместить с пикником. Для этого взяли всё самое необходимое.
Тамара Львовна сама назначила себя ответственною за стол. Женщина старой закалки, не доверяла она молодому поколению. Знала об их пристрастии к фастфудам. Её грузино-еврейские корни предопределяли: «Кушать надо дома! Стол – связь поколений, память о матери, о бабушке». Приготовлению еды отдавалась самозабвенно. Вкладывала в процесс всю душу. Хотела оставить память о себе, очевидно, на века!
Петя еле втащил в машину большую корзину со снедью, скромно прикрытую расшитой салфеткой. Носы почуяли запах сходу. Пахло восхитительно! Точно не стандартным дорожным набором из жареного цыпленка и крутых яиц. Люся сглотнула слюну. Почему-то вспомнилось словосочетание «манна небесная». Они с Петечкой перед отъездом позавтракали на скорую руку. Но сейчас их желудки в предвкушении продолжения банкета утробно взыграли одновременно. Пахучие пряности, словно сухие веточки, подброшенные в тлеющий костёр, разожгли огонь пищеварения.
Тамара Львовна, предложив холодный напиток с лимоном и мятой, прочла желудочно-спасительную лекцию:
– А с едой, дети мои, давайте повременим. Я, как врач, настоятельно вам рекомендую не перехватывать куски на ходу. Красиво оформленный стол создаёт особую атмосферу, не позволяющую переедать. Вы избежите многих проблем: начиная от тяжести желудка и кончая вздутием живота. Уж поверьте моему жизненному опыту.
Но аудитория слушала невнимательно. Заглушала урчанием. Верить мешала корзина! Видя всю тщетность своих усилий, Тамара Львовна поступилась принципами. Тяжело вздохнув, со словами «Ну, что с вами поделаешь…» отдала ещё тёплое хачапури на съедение чревоугодникам. Куски таяли во рту, врачуя эмоционально-расшатанные желудки. Это был тот редкий случай, когда лечение принесло удовольствие без лишений и насилия над собой. Умиротворённые, все блаженно наслаждались пейзажами за окном. Разговаривать не хотелось. Люся с Тамарой Львовной незаметно задремали.
Усиленно зевающий Петя вяло думал: «Дорога – удивительно усыпляющее средство. Как этого до сих пор не заметила медицина?» От «философских размышлений» отвлекал навигатор «Сусанин». Фамилию тот заслужил, когда однажды завёл его с машиной (любимым «аленьким цветочком») в лес.
«Аленький цветочек» – красная железяка весом в полторы тонны, была ещё резвой молодухой. Но по грунтовке тогда тащилась со скоростью катка, ворчливо дребезжа по-старушечьи «дорога – дрянь-дрянь-дрянь…» Петя, подпрыгивая на ухабах, клялся: «Чтобы я!.. Ещё хоть раз!..» И отборными ямбами выражал своё отношение к навигатору… Тот молча сносил словесные побои. Грунтовка меж тем перешла в лесную колею, а та внезапно уперлась в болото. День скорбно склонялся к умирающему закату. Деревья, словно в траурной процессии, надрывно стонали. Над болотом раздавалось птичье многоголосное отпевание. Навигатор вдруг выдал: «Ехать прямо 32 км». Пете тогда подумалось: «В последний путь отправляет, гад!» Он тут же, не раздумывая, пристрелил этого «Блин…Сусанина!» нецензурными оборотами речи... и поехал назад. В конечный пункт пока не хотелось.
Но «гад-Сусанин» оказался на редкость живучим гаджетом и сейчас, видимо мстя, опять направлял в тьму тараканью, экономя «гроши» – метры дороги! Петя, отбиваясь, тихонечко с ним переругивался. Сон сняло, как рукой.
Дорога весело бежала навстречу, приглашая поиграть в машинки. Интригуя, расставила у обочин дорожные знаки и полицейские видеокамеры. Петя в машинки играть любил с детства: заметив, что его обгоняет фура, поднаддал газу. И сразу был сфотографирован на память. Счёт за услугу должен был прийти позже. Мысли об этом письме «счастья» были неприятны. Проигрывать Пётр Алексеевич не выносил. В раздражении пропустил нужный поворот. Пришлось разворачиваться.
От резкого торможения проснулась Тамара Львовна. Спала она чутко. Не то, что молодые.
– Петенька, неужели забыл дорогу? – обеспокоенно спросила, видя незапланированные манёвры.
– Ну что вы, тётя Тамара, разве можно забыть дорогу в детство? – он глянул с усмешкой, – Монументом в памяти – физиопроцедуры бабушки Сони. Подъём с петухами, вместо зарядки – прополка грядок, полоскание горла парным молоком с мёдом и босиком от зари до зари.
– Да… физиотерапия была замечательная! – неожиданно произнесла тётя Тамара.
А раньше говорила, Петя это хорошо помнил, что её свекровь мальчиков загонит в могилу. Что делает с людьми время!
– Всё течет, всё меняется, – будто подслушав его мысли, продекламировала из цитатника жизни Тамара Львовна. – Ты и деревеньку «Хорошки» сейчас не узнаешь. Из девчонки в ситцевом платье превратилась в девицу на выданье. Женишков – очередь.
И это было чистою правдой. При въезде в деревню не было больше шалаша-таможни, построенного Борькой. На его месте красовался огромный домина. Назвать его деревенским можно было только с большой натяжкой. Босоногое детство ушло безвозвратно. Пете взгрустнулось: «Не будет больше таможенной пошлины: конфет и леденцов на палочке!»
– А не пора ли нам разбудить Людочку? – в ностальгический порыв вклинилась Тамара Львовна, – Пусть полюбуется местными красотами.
– Пожалуй… – произнёс машинально.
Но тут же мысленно себя одёрнул: «Надо срочно избавляться от этого слова-паразита. Из-за него потерян отгул, заработанный потом и кровью. Накрылась рыбалочка медным тазом!» В пессимистическом настроении побудкой для жены включил песенку профессора Лебединского:
А ты так прекрасна в наших глазах, маленькая Люся!
Куся-куся-куся, как ты хороша!
И хоть горит звезда счастья на небесах, маленькая Люся,
Куся-куся-куся, ха-ха, у нас не выйдет ни шиша.
– Ещё как выйдет, Петечка, – открыв глаза, промурлыкала Люся. – Ты меня плохо знаешь.
Петя благоразумно промолчал, выруливая на набережную деревни Хорошки. Взорам открылось великолепное озеро.
– Бог мой, какое чудо! – ахнула Люся.
– И вода здесь чистейшая! – восторженно подхватила тётя Тамара, – Родниковые ключи бьют. А наш участок – один из самых больших и на первой линии. Вон там… в конце улицы. Аккурат у лесной опушки.
– Вам бы гидом или риэлтором. Озолотились бы, – подзадорила её Люся.
– Друзья мои, посмотрите налево, – воодушевилась Тамара Львовна. – Это седьмое чудо света нужно увидеть хотя бы один раз в своей жизни каждому. Перед вами знаменитые, до недавнего времени считавшиеся погибшими, висячие сады Семирамиды! А по-простому – цветники бабы Симы.
– А вот и местные павлины, – притормаживая, озорно включился в игру Петечка.
Дорогу переходила утка с семейством. Шли друг за другом гуськом. Не бежали, как наши пешеходы, сломя голову. «В ластах» бодро подошли к придорожному бордюру. Дисциплинированные утята сходу брали высоченный барьер. У последнего не получилось. Смешно подпрыгивая, повторял попытки снова и снова. Утка меж тем, покрякивая походный марш, повела семейство к озеру, всем своим видом говоря: «Слабакам не место в строю!» Люся сжалилась и помогла горемычному. На прощанье погладила пухлые щёчки, за что и была клюнута в палец. Потирая его, воскликнула:
– Это не павлин, а настоящий гадкий утёнок! Может подождём его превращения в лебедя?
– Поехали, – поторопил Петя и, глядя на клюнутый палец, шутливо добавил: – Главное, что процесс трансформации утки в лебедя запущен.
– Можно было и подождать, – устраиваясь поудобней на заднем сидении, ответила Люся. – Он такой милашка-а-а… А с милым рай и в шалаше.
Пока Петя осмысливал, кто подразумевался под этим «милым» (он или утёнок?), приехали. «Шалаш» оказался прехорошеньким. Особенно радовали деревянные кружева ставен и резные перила на балконе. Из дома выбежал сияющий Борис, держа в руках стакан с белой жидкостью. Заговорчески подмигнув матери и другу, торжественно произнёс:
– Поприветствуем сеньору Люсинду на земле обетованной. В озере здесь бьют ключи молока и мёда. А, чтобы родники не иссякли, мы, как посвященные, просто обязаны совершить над вновь прибывшей ритуальный обряд.
– Надеюсь, не погребальный? – прыснула Люся.
– Мы не настолько кровожадны, сеньора! В ряды посвященных попадают, выпив парное молоко с мёдом. Всё до капли, – предупредил Борис, церемонно поднёся ей стакан.
По лицам окружающих Люся поняла: не отвертеться! Залпом опрокинула в себя содержимое под единодушный смех аудитории.
Копируя бабушку Соню, Петя завязал на голове воображаемый платок:
– А молоко-то парное, внучок, чай купленное? Тьфу… ша-ла-пут! – сплюнув, истово перекрестился. – Прости, Господи.
– Побойтесь Бога, бабуля! Зазря обижаете внучка-то. Соседка при мне доила козу. А СВЧ – это вам, между прочим, не хухры-мухры. Шеде-э-эвр цивилизации! В парное – за секунду, – Борис показал «бабуле» средний палец, но рука по наитию мухой перестроила пальцы в благопристойный жест «Виктория».
– Так оно было ещё и козьим! – запоздало возмутилась Люся.
– Мальчики, вам уж за тридцать. А всё шалите! Право слово… дети, – пожурила Тамара Львовна балагуров.
– На горох их поставить надо! – потребовала Люся и улыбнулась. – Но Люсинда сегодня добрая. Всех прощает. Ваше счастье, что молочко мне понравилось.
– Так может добавочки? Без «мухры»… холодненькое, – проникновенно глядя в глаза, стал уговаривать Борис.
Люся замялась… Выручая жену, Петя подначил:
– А пари! Литр залпом – небось кишка тонка?
– Это у меня тонка! Да я, брат, к молочку домашнему здесь попривык. А вот ты у нас – экстрема-а-л! Так и вижу твоё селфи в обнимку с унитазом, – зубоскалил Борис. – Ну что, если не передумал, по рукам?
– Пора штурмовать вершину просмотров, – взбодрил себя Петя, сопроводив слова разбиванием рук.
Спорщики резво устремились к дому, по дороге деловито оговаривая призовой фонд.
– А мы? – воскликнула Люся.
– Боря, что за манеры! – вознегодовала Тамара Львовна.
Её праведный гнев резко развернул Бориса в дверях, и сию секунду в его глазную впадину угодил лоб друга, бегущего за ним след в след. «Родился в рубашке», – говорила мама Петеньке не напрасно. Впадина оказалась неглубокой. А вот под глазом Бори ударными темпами наливался синяк. Петя внимательно посмотрел на «синий фонарь» и радостно загоготал:
– Жаль, что фонарь у тебя не красный… – и прерывающимся от хохота шёпотом, – у меня тут… две путаны… простаивают…
Поспешившие на помощь дамы к месту глазо-лобового столкновения подоспели вовремя:
– Это кто здесь путаны?! – возопили в один голос и переглянулись.
Одна в легкомысленном цветастом сарафанчике на бретельках с игриво торчащим вперёд животом. Другая в возрасте за шестьдесят с «хвостиком». Причём этот «хвостик» был тщательно завуалирован красной помадой на губах и фривольной шляпкой с ромашками на голове. Одного взгляда, мимоходом брошенного друг на друга, «путанам» хватило: зашлись в безудержном смехе разом. Хохочущую идиллию нарушала постная физиономия пострадавшего. Люся, томно вздохнув, пустила в ход своё главное оружие обольщения – живот. Им шаловливо стала оттеснять Бориса к двери:
– Милый, может уединимся?...
Последний несмеющийся бастион пал тут же. Бушевали минут пять.
Утирая выступившие от смеха слёзы, ввались в дом. С порога представшие «в чём мать родила» стены остались незамеченными: все искали лёд. Увы! Хозяин оказался непредусмотрительным. Зато в морозилке нашлась рыба. С ней на глазу Боренька всех повёл осматривать своё детище. Но делал это без должного энтузиазма. Хвастаться расхотелось.
Люся взвалила долг гостеприимства на свои хрупкие плечи. Вышагивала впереди и хвалила прелестные цвета, чистоту линий, высокие дубовые окна и двери, чудо-печь, великолепный камин и стильную ванную… Хвалебных эпитетов не жалела. В дом она влюбилась ещё во дворе. Любовь с первого взгляда, что тут поделаешь!
Тамара Львовна, не скрываясь, гордилась сыном. Взгляд Бориса странно остекленел, вокруг головы появилось что-то вроде свечения. Это был перебор: сияющий нимб явно диссонировал с фонарём под глазом!
Ситуация выправилась, когда Люся утицею стала взбираться на второй этаж. Обогнать её не было никакой возможности. Друзья утятами переваливались сзади. Глаза Борьки оживила прежняя игривость. Согнув руки в локтях, бесшумно захлопал «крыльями». Песенка маленьких утят вот-вот готова была спорхнуть с его нагло улыбающихся уст. Предотвращая неизбежное, Петя решил к жене подластиться загодя:
– Устала, птичка моя? А ведь я обещал носить тебя на руках!
Ответить «птичка» не успела: не испрашивая соизволения, муж подхватил и понёс… Борис замер с открытым ртом. Тамара Львовна прижалась к перилам, в подкорке интуитивно сработало: «Под стрелой не стоять!» С трудом поднявшись наверх, Петя осторожно опустил драгоценную ношу на пол. «Уф…» – выдохнули все вчетвером. Отдуваясь, раскрасневшийся муженёк подумал: «Ох! Меньше надо было болтать языком. Боливар не выдержит троих».
Слава богу, гормональный фон женщины в интересном положении не был нарушен падением с лестницы. «Конь», увиденный на втором этаже после пережитого, Люсю ни чуточки не испугал. Окрылённая, потащила всех в сад. Высокая крапива воскресила в памяти давно забытые строчки. Она с настроением продекламировала:
У плетня заросшая крапива
Обрядилась ярким перламутром
И, качаясь, шепчет шаловливо:
«С добрым утром!»
«Доброе утро может стать грозовым», – встревожился Петя, заметив у забора вольер с симпатичным домиком. Мечту сына о собаке Тамара Львовна выкорчёвывала всегда с корнем.
– Боря, ты хочешь … – начала тётя Тамара… и не закончила, застыв соляным столбом.
Но что хочет Боря, не осталось тайною. Выдал упитанный щенок, колобком выкатившись из домика. Весь в кудряшках, расписанный чёрно-бело-рыжими красками нарядно, словно пасхальное яйцо.
– Это что за божий сюрприз?! – всплеснув руками, вскрикнула Тамара Львовна.
«Сюрприз» тут же от страха наделал лужу и жалобно заскулил. Мечта Борьки всё-таки проросла! Не дожидаясь допроса с пристрастием, рассказал всё сам как на духу:
– Прошу любить и жаловать. Бернский зенненхунд – Уна Глен Блэйд.
Петя весело затянул:
Уно-Уно-Уно-Ун-Момента…
Момент для пения выбран был явно неудачно. Люся ткнула мужа локтём в бок.
– А давайте её сократим, – предложила, заполняя наступившую паузу.
– Это как... – засмеялся Петечка, – обрежем ей хвост и задние лапы?
– Садист! – парировала жена. – Я имела ввиду кличку. Пусть будет Уночкой.
Петя зашёлся в конвульсиях, содрогаясь, сквозь хохот выдавил:
– Луч-ше… У-точ-кой…
Заразившись его весельем, все покатились со смеху. Полученный на лестнице краткосрочный стресс всё-таки оказал благотворное влияние на мозг. Тамара Львовна, отсмеявшись, произнесла:
– И всё же нужно вернуть её, Боря. Ты ведь уезжаешь.
«Гроза миновала, но лучше подстраховаться», – подумал Борис.
– Мамулечка, на голодный желудок нельзя принимать такие ответственные решения. А у меня с утра – ни крошки, – пожаловался он, затронув самые заветные струны.
Душа матери отозвалась мгновенно. Не могла она допустить, чтобы сын голодал. О собаке было на время забыто.
Тамара Львовна с Люсей спешно отправились в садовую беседку накрывать на стол. Мужчины пошли разжигать мангал. Щенок увязался следом. Уну назначили ответственною за мясо. От кастрюли с замаринованными шашлыками не отходила ни на минуту! А потом участвовала и в процессе готовки, путаясь под ногами. Под чётким руководством «шеф-повара» слюновызыващий запах жареного мяса быстро разнёсся по саду, созывая за стол.
– Сладкое получит тот, кто хорошо вымоет руки, – объявила Тамара Львовна.
К рукомойнику выстроилась очередь. Дурачась, брызгались минут десять. Смеясь, сели за стол, выглядевший в белой скатерти с розою в хрустальном кувшине по-царски. Баклажанная икра по бабушкиному рецепту точно дала бы фору чёрной, если бы таковая присутствовала. Трапезничали вначале молча, наслаждаясь изысканностью вкусов. Щенок, чувствуя грозность вожака стаи, сидел невдалеке, исходя слюною и гипнотизируя. Это сковывало процессы жевания!
Чтобы пищеварение окончательно не остановилось, Тамара Львовна собственноручно выдала Уне несколько кусков мяса. Обстановка сразу разрядилась. Шуточки-прибауточки посыпались словно из рога изобилия. Обед весело и непринуждённо перетекал в ужин. На десерт подавались всеми любимые творожные пончики. Солнце, казалось, склонилось к столу попробовать. Послевкусие было изумительным. Тихий вечер в нежно-розовых цветах заката преобразился. Жара, объевшись, откатилась в сторонку, уступив место освежающей прохладе с озера.
Люся предложила пройти прогуляться. Тамара Львовна с радостью согласилась, тем более что Боря любезно предложил вымыть посуду. Рвение сына было бальзамом на душу. «Пусть остаётся», – в благодатном состоянии решила Тамара Львовна, подумав о собаке. Но Боре ничего не сказала. Согласие нужно ещё хорошенько заслужить!
А стрелянный воробей Петя, скептически подняв бровь, подумал: «Посуду… без большущей дубины? Это что-то из области фантастики», – и вызвался другу помочь.
Оставшись одни, быстро сложили грязные тарелки в таз. Пряча его под стол, Борис сказал:
– Завтра соседка придёт убираться – помоет. Жалко, что ты за рулём, а то бы дёрнули по рюмашке. У меня тут припрятан замечательнейший ром.
– Ром, говоришь? – хитро ухмыляясь, переспросил Петя. – Меняю на жилетку. Так и быть, излей душеньку.
Борис с готовностью пошарил под лавкой и выставил замечательнейшую бутылку на стол.
– Ох, продешевил я, продешевил… – простонал, еле сдерживая смех, Петечка. – Помни мою доброту!
Дело в том, что Борис был постоянно кипящим горшочком любовных переживаний. Его чувства не были безответны, но все отношения из конфетно-букетного периода свиданий скачкообразно перепрыгивали в стадию агонии и маршем Мендельсона не заканчивались ни разу. «Это рок! Все имена его возлюбленных оканчиваются на «ина»: Алина, Василина, Карина… Я заглядывала в словарь. Имён этих – легион! Внуков не дождусь никогда», – как-то пожаловалась Тамара Львовна, капая в стакан валерьянку.
Потому сегодня Петя, не дослушав очередную историю о выловленной из озера девушке, спросил:
– А как звать-величать хоть, твою русалку?
– Эвелина, – ответил Борис.
– Увы, брат! Не твоё, – вынес суровый вердикт Петя. – Надеюсь, в Канаде не водятся какие-нибудь Анжелины или Наины, – добавил смеясь.
– Тебе бы только поржать, – обиделся ловелас.
– Лучше скажи, за сколько отдашь свой дом на три года? – спросил Петя, сбросив друга с Олимпа терзаний на землю.
Борька почесал потылицу. Грузино-еврейские корни затеяли спор меж собой. Грузинские восклицали:«Вах, генацвале, атдай дарам!» «Даром в карман не положишь», – вкрадчиво нашёптывали еврейские… и уговорили:
– Петюня, сам понимаешь, с двумя детьми в горнице у камина долго не протянешь. В общем, твой вклад в ремонт двух спален будет арендной платой. Придётся и тебе покрутиться. Станешь меньше смеяться над страданиями ближнего!
Условия были не драконовскими, и довольный Петюня, состроив серьёзную мину, предложил договор аренды скрепить кровью.
– Дарам бэри, да-ра-гой! – взыграли грузинские корни Бориса. Но еврейские шутливо уточнили: – На месяцев пять… крови я боюсь с детства!
Петя на радостях, подняв стакан молока, произнёс тост алаверды:
– За Уну, да-ра-гой! Как сыр в масле кататься будет! Люсинда от этого «божьего сюрприза» уже без ума.
Уна, услышав своё имя, задвигала ушами и завиляла хвостом.
– Ты видишь, какая умница? Всё понимает! – восхитился Борис.
К концу вечера Петя знал практически всё об этой утончённой породе собак. Он послушно слушал, как нужно бернят выращивать, воспитывать и содержать. Но, когда речь зашла о лечении, взвыл:
– Только не это! Расскажешь Люське или матери: она же врач. Кстати, а где они? – всполошился Петя. – Темнеет.
Музыкой прозвучал протяжный скрип калитки. Пропустила во двор вернувшихся женщин с букетами бессмертника и воровато крадущуюся ночь. Щенок шустро спрятался в ногах мужчин.
– Уна хорошая девочка… сторож… – приласкал своего «сторожа» Борька и повёл в вольер.
Утомлённые долгим днём, домой собирались быстро. Тепло простившись с Борисом, сели в машину. Пристраивая цветы бессмертника в ногах, Тамара Львовна пошутила:
– Это для создания особой атмосферы, – и прилегла сзади.
Люся села вперед развлекать мужа. Не дай Бог, уснёт за рулём! Но развлекала от силы минут пятнадцать. Сон сморил и её. Петя, с нежностью взглянув на жену, прошептал:
– Старослужащий спит – служба идёт.
Будто в ответ, Люся негромко захрапела.
«Возмущается за старослужащую, – съюморил сам себе. И тут его мысленно осенило: «А ведь целый день – лапочка!» Чтоб не сглазить, три раза постучал по деревянному ангелочку, болтающемуся на зеркале, и подумал: «Надо срочно переезжать».
Весь оставшийся путь Петя без калькулятора, с трудом вспоминая азы арифметики, высчитывал, во что ему выльется переезд и ремонт. Пробок не было. Домой доехали за час. «Не очень далеко. И то хлеб», – констатировал он. Разбудил спящих женщин. Вышли из машины, сонно потягиваясь и разминая затёкшие ноги. Двор встретил горячим воздухом из неостывшего самовара-города. На скамейке гостеприимно лежал недоеденный бублик.
– Дом приветствует загулявших хлебом с солью, – облизнув чуть солоноватые от пота губы, прикололась Люся и загадала: – Бублик к счастью!
– А тебе – дырка от бублика! – подразнил Петя, проверяя её гормональный фон на устойчивость.
Фон не взорвался и даже не зашипел: хотелось спать. Петечка, обрадовавшись, снова подумал: «Надо срочно переезжать!»
Уже лёжа в постели, он продолжил подсчеты. Дебет с кредитом никак не сходились. Брешь в кредитовом сальдо была настолько большой, что в сердцах чертыхнулся:
– Чёрти что и сбоку бантик! Хоть шарашкину контору открывай.
– Не вспоминай чёрта к ночи, – сонно пробормотала Люся, сворачиваясь клубочком уютно, насколько позволяли близнецы.
Глядя на её манёвры, Петя улыбнулся.
– Ладно, подумаю об этом завтра, – сказал, целуя свою лапушку.
– Люблю тебя, мой О’Хара…
Роман «Унесённые ветром» Петечка не читал. Хотел уточнить, кто этот О’Хара. Но жена спала сном младенца, улыбаясь. Ей снился хорошенький домик с деревянными кружевными ставнями, на крыше которого почему-то сидела Уна, звенела-разливалась трелями и вдруг, смешно растопырив лапы, полетела к ней навстречу… чумная от восторга! Люся радостно распахнула объятия, чтобы поймать…
А наяву, раскинув руки, больно заехала мужу по носу. Петя мужественно смолчал, потирая ушибленное место. Нежно обняв жену, такую родную, закрыл глаза. В сознание вплывал шаловливый щенок: «божий сюрприз», свалившийся в руки откуда-то с неба, облизал ему нос слюнявым языком и… утираясь… Петечка, наверняка находясь ещё под гипнозом тёти Тамары, блаженно подумал: «Счастье в дом!»
