Ты слышишь рокот моря, гальки шорох...
Ты слышишь рокот моря, гальки шорох,
Что нежно, чётками, стучит по молу?
А гордых альбатросов крыльев всполох?
А весь в янтарных огоньках
вечерний город?
Прибрежное молчанье на закате, -
Уста безмолвны – говорили души, -
И ты в узорном шёлковом халате,
И тонкие следы,
забытые на суше.
О дикое смешенье! ты красива!
В твоей крови тёк Нил, бил ключ Печоры;
С какою, Боже, ревновали силой,
Тебя покинутые
северные горы.
А помнишь катакомбы пирамиды? -
Сырые, словно жало скорпиона;
Как шелестели белые хламиды,
На бурокожих дочерях
Тутанхамона.
Там, в оживляющей тени привалов,
Я робко целовал твои мизинцы,
На неизвестных тропах-перевалах,
Что проторяли ещё злые
абиссинцы.
Тот свежий бриз, что вместе был потроган,
Я с каждым днем вдыхаю всё острее!
И скрыта, и длинна к тебе дорога,
Как те пути, что мы когда-то
одолели.
Что нежно, чётками, стучит по молу?
А гордых альбатросов крыльев всполох?
А весь в янтарных огоньках
вечерний город?
Прибрежное молчанье на закате, -
Уста безмолвны – говорили души, -
И ты в узорном шёлковом халате,
И тонкие следы,
забытые на суше.
О дикое смешенье! ты красива!
В твоей крови тёк Нил, бил ключ Печоры;
С какою, Боже, ревновали силой,
Тебя покинутые
северные горы.
А помнишь катакомбы пирамиды? -
Сырые, словно жало скорпиона;
Как шелестели белые хламиды,
На бурокожих дочерях
Тутанхамона.
Там, в оживляющей тени привалов,
Я робко целовал твои мизинцы,
На неизвестных тропах-перевалах,
Что проторяли ещё злые
абиссинцы.
Тот свежий бриз, что вместе был потроган,
Я с каждым днем вдыхаю всё острее!
И скрыта, и длинна к тебе дорога,
Как те пути, что мы когда-то
одолели.