Вперёд к Гомеру
«Новое – это хорошо забытое старое». Мысль, казалось бы, затёртая. Но когда в руки попадает произведение серьёзного автора на тему, корни которой кроются в глубокой древности, и ты невольно отмечаешь её отголоски в том, что переживается здесь и сейчас, то ещё и ещё раз убеждаешься, насколько полезно время от времени погружаться в «дела давно минувших дней», в «преданья старины глубокой», чтобы лучше ориентироваться в настоящем.
Таково и новое стихотворение Константина Фёдоровича Ковалёва "В то, что не было Гомера..." (опубл. на Стихи.ру), начинающееся на первый взгляд с чуждого для сегодняшнего обывателя вопроса: так ли уж важно, был ли на самом деле Гомер? Но по мере погружения в смысловую ткань произведения проникаешься пониманием того, что вопрос этот далеко не праздный, и возникает желание глубже разобраться в том, что взволновало автора. И почему вдруг именно Гомер?
Ковалёв не ставит впрямую вопрос об истоках появления таких гениев казалось бы в абсолютно неблагоприятное для поэтического творчества время. Но что-то, видимо, носится в воздухе, что заставило его интуитивно обратиться к этой теме в наше не менее смутное, чем в гомеровскую эпоху, время, когда подобно Трое горят различные здания, а вместе с ними люди, тонут суда, а в них люди, падают самолёты вместе с заточёнными в них, заcтывшими от предсмертного ужаса людьми, нашими людьми; взрываются бомбы с целью унести на тот свет как можно больше ни в чём не повинных людcких жертв. И виновники всех этих происшествий – доморощенные «греки» или «дорийцы», а не «пиндосы», англичане и прочие европейцы; и странным образом желания последних совпадают с деяниями первых. И первые и вторые ДОЛЖНЫ бы сознавать, что являются наследниками блестящих сторон античной культуры и умерить свои дикие нравы. Но, увы, не осознают. И невольно соглашаешься с автором, что, как Гомеру, нам выпало жить «в очень варварскую эру» и что
«Зло в любом ликует веке…
Трою всю спалили греки,
В жертву принеся богам».
Слово «бог» здесь не случайно употреблено во множественном числе, чтобы подчеркнуть, что признаком варварского, или «тёмного времени» является фактическое многобожие, а не монотеизм, который провозглашён, но не действует, ибо враждующие стороны во всём их многообразии всё ещё молятся своим богам и божкам, а, в сущности, - дьяволу наживы, разврата и нетерпимости. И приходится трезво признать, что мы не рухнули в дохристианские времена, а ещё не дожили до реального христианства, и нами правят не светлые идеи античной культуры и «Нового завета», а тёмные инстинкты и безнравственные с высоты позднейших понятий о нравственности мотивы действий в доисторическую эпоху, рельефно и ярко отражённые в эпосе Гомера. Вот вам и символы этого бедлама, чутко уловленные Ковалёвым:
«При правлении железа
Мудрость, грамотность исчезла,
Одичал и гордый грек…»
«Языком торговой прозы
Разговаривали все
Про бабло, про зад девицы,
Иномарки-колесницы –
Жизнь вертелась в колесе,
Наподобье жизни нашей,
Дом одних был полной чашей,
А пустою – бедных дом,»
Непостижимо, но факт, как и почему среди всего этого мрака миру явился светлый гений Гомера:
«Триста лет тот сумрак длился,
И в том сумраке родился
На Хиосе человек.
То Гомер был, и при этом
Первым греческим поэтом
Он явился в этот мир,
И его нездешний гений
Темами своих творений
Тронул струны сотен лир».
Невольно рождается вопрос, не является ли общественный мрак условием и причиной возникновения света поэзии и высокого искусства, равным образом зло – предшественником представлений о добре и их материализации в фактах материальной и духовной культуры и их персонификации в лице реальных творцов прекрасного и вечного? Может статься, что Гомер был и первым романтическим поэтом Греции и планеты, не осознавая этого факта? Не случайно, думаю, гомеровскую Грецию Героической эпохи, которую он подробно описывал в «Илиаде» и «Одиссее», населяют несказанно прекрасные женщины (kalligynaika), а мужчины тоже красавцы. «Если верить Гомеру, - пишет американский культуролог Вилл Дюрант, - мы должны будем предположить, что в ахейском обществе Зевс воплотил мечту одного американского поэта, который написал, что, будь он Богом, он сделал бы всех мужчин сильными, всех женщин прекрасными, а затем сам стал бы человеком» («Жизнь Греции», стр. 53).
Нам надлежит теперь осмысливать условия и возможности появления таких творцов и в наш «железный век» ракет, авто, роботов, гаджетов и прочей техники, без которой современный обитатель цивилизованных стран окажется рыбой на песке; постигать общие и особенные признаки их гениальности, ибо история повторяется и это обстоятельство является априори источником и пессимизма и оптимизма в наше тревожное время.
И тогда, может быть, и творения современных стихотворцев, удовлетворяющие высоким литературным критериям, будут иметь шанс на долгую жизнь в будущем. Ковалев ставит этот вопрос, оставляя его открытым, но сам Гомер своим примером дал на него положительный ответ.
Постараемся и мы ответить на него хотя бы в первом приближении, опираясь не на самостоятельное изучение его творчества, а на свидетельства таких авторитетов, как В. Г. Белинский (В. Г. Белинский, «Собрание сочинений в трёх томах», ОГИЗ, Москва, 1948 г.) и Вилл Дюрант («Жизнь Греции», перевод с англ., Москва, КРОН-ПРЕСС, 1997 г. ). Компетентность, добросовестность и вкус обоих авторов не вызывает никаких сомнений в точности их суждений, насколько она возможна за давностью времени рассматриваемой эпохи.
Читаем в стихотворении К. Ф. Ковалёва:
[Гомер]
«Собирал в народе крохи
Песен сгинувшей эпохи
И истории куски
Об Ахилле и о Трое,
И о Гекторе-герое –
Знаний скромные ростки.
Он потрогал Трои стены...
И великие поэмы –
Два сказанья написал».
Следует подчеркнуть, что для обоих названных нами исследователей факт существования или несуществования Гомера является не главным, а второстепенным. Они не уподобляются педантичным слепцам из тех же немцев, которые, по словам Белинского, выдумали, что Гомер – это миф, а все его творения – народные песни и рапсодии (проф. Вольф. Кстати, эту точку зрения разделял и Гёте. См. Белинский, том 3, стр 691). И Белинский и Дюрант прямо обращаются к свету и многоцветью Гомеровского мира и перед нами выступают в подробностях всё величие и творческий героизм создателя «Илиады» и «Одиссеи». Это тот случай, когда масштаб творца полностью соответствует грандиозности событий и героизму описываемого им бытия «младенчествующего народа» Греции, который «эпохою своего младенчества» под пером своего вначале непризнанного сына выразил «младенчество целого человечества». Потому что идеи древних греков «впоследствии сделались достоянием всего человечества» (Белинский, том 1, стр. 33).
Благодаря текстам Гомера стали возможны доказательства реальности Трои, Микен, Тиринфа, Кносса и других городов, описанных в «Илиаде». Другой немец Шлиман вёл свои раскопки, опираясь на Гомера, благодаря чему в историческую науку вошли такие понятия, как «гомеровский век», «гомеровская цивилизация», и, как пишет Дюрант, «мы склонны сегодня признавать историчность главных персонажей захватывающих сказаний Гомера» (стр. 53).
Со стороны поэтической Гомер также предстает настоящим титаном и первопроходцем-самородком, проделавшим колоссальный труд собирательства и обобщения собранного материала в картину «древнеэллинского миросозерцания» и «самого этого древнеэллинского мира» (Белинский, том 3, стр. 384). «Гомер, если верить преданиям, ревностно изучал природу и жизнь, обошёл почти весь известный тогда свет и сосредоточил в лице своем всю современную мудрость» (том 1, стр. 87).
Читая Гомера, мы теперь можем получить конкретные сведения о труде, нравах, отношениях между мужчинами и женщинами, их одеяниях и жилищах, предметах быта, искусствах, государственном устройстве ахейцев (Гомер часто пользуется этим именем для всех греков, Дюрант, стр. 47) и их военных кампаниях против Трои «в борьбе двух групп держав за обладание Геллеспонтом и богатыми землями вокруг Чёрного моря…Малые народности Греции пришли на помощь Агамемнону, а народы Малой Азии многократно посылали подкрепления в Трою» (стр. 64).
Вспоминаем попутно кровавую толчею современных держав на Ближнем Востоке и особенно в Сирии, чтобы подкрепить тезис о повторяемости истории, ужасов войны и её последствий. Так было и в пору троянской эпопеи. «…мы знаем, что война отвратительна и что «Илиада» прекрасна. Искусство (перефразируя Аристотеля) умеет делать прекрасным - и очищать – даже ужас, придавая ему смысл и форму» (стр. 64).
Таким образом, на примере Гомера мы можем сделать первый вывод о качестве поэта, претендующего на звание мирового, хотя и национального. Это способность вместить в свое сознание общечеловеческое содержание, быть выразителем полного духа времени. обладание всеохватывающим мировоззрением, стоящим на уровне своего времени. Но для этого сама национальная жизнь его народа, его деяния должны нести в себе черты, тенденции, общезначимые для всех народов. А дело поэта схватить их, вчувствоваться в них и мастерски отобразить в своих творениях. Именно поэтому Белинский очень придирчиво, а часто и насмешливо, относился к ребяческому самообольщению современных ему русских, которые хотели видеть во всяком русском писателе то Гомера, то Пиндара, то Вергилия и т. д. В этом отношении он не делал исключения даже для своих любимцев – Пушкина и Гоголя, всячески пестуя их таланты и даже с оговорками признавая их гениальность по части художества, но не содержания, в чём не было их вины. Так что придётся наших стихирским поэтам быть скромнее, расти вместе с Россией и не стараться бежать впереди паровоза, стремясь преуспеть только в части формальной.
Вторая особенность Гомера, имеющая, тем не менее, отношение ко всякому творчеству, достойному звания поэтического – это его непосредственность. Белинский выделял, прежде всего, естественность «вечного старца» Гомера в его творениях, называл его «первобытным поэтом», «старцем-ребёнком», выводил «девственную наивность его поэм» из доисторической эпохи, в которую судьба послала одинокого Поэта. «Гомер … не учился ни в Академии, ни в Портике; но это потому, что тогда их и не было; это потому, что тогда учились у великой книги природы и жизни» (том 1, стр. 87).
И далее: «История первобытной греческой поэзии достойна глубочайшего изучения… В самом деле, поэт, который сочиняет, не зная, что такое поэзия, что такое поэт, не зная, чтобы когда-нибудь и кто-нибудь, подобно ему, сочинял, который сочиняет по непреодолимому побуждению, которого не умеет ни понять, ни назвать, не есть ли он поэт по преимуществу? И такие поэты бывают только у народов младенчествующих, и их имена или исчезают для потомства, или передаются ему в мифических образах Гомеров, Оссианов. Создания таких поэтов суть типические, оригинальные и вечные. Они творят роды и формы искусства, ибо по странной ошибке человеческого ума служат образцами для последующих творцов. Они вполне принадлежат своему веку и народу, ибо творят свободно от всякого постороннего влияния. Тип эпических рапсод, тип эсхиловской драмы, есть тип истинный, естественный, законный, … ибо он найден в природе, а не выдуман. Можно ли усомниться в призвании первобытных поэтов?» (т. 1, с. 150).
В какой-то степени мы можем примерить на себя шкуру первобытных поэтов. Ведь, как представляется, мы откатились назад к переходной эпохе от страны высокой культуры с культом настоящего народного героизма с верой в Бога светлого будущего к «политеизму» общества потребления с его симулякрами, фейками и к идолопоклонству призрачных ценностей. Гомер, живя в смутное время, дал картину Эллады во время её энергичного перехода от высокоразвитой (доисторической) эгейской культуры к цивилизации исторической Греции. Изображённая им «ахейская культура является шагом назад, переходным моментом между блестящей Эгейской цивилизацией (критская культура возникла за тысячу лет до осады Трои, о ней тоже вспоминал Гомер) и Тёмными веками, которые последуют за дорийским завоеванием» (Дюрант, стр. 56).
Осознав, где мы с вами находимся, давайте же своими поэтическими средствами бороться за то, чтобы Россия не подверглась нашествию новоявленных дорийцев и её не постигла судьба классической Греции, как государственного образования.
1 апреля 2018 г.
