Курилка Брюньон.
По мотивам повести Р. Роллана «Кола Брюньон».
“Жив курилка!”
Глава 1.
Повеселимся же друзья!
Наивностью попытки блесну я.
Своей бравадою густой…
Забылся снова… Ой, постой!
Хотел про книжку рассказать.
Вам ведь теперь её читать.
Скажу: без лишнего, проста,
Не стоит рыбьего хвоста,
Не хочет мир преобразить
Или, хотя бы, объяснить.
Скушна (политики здесь нет).
Лишь взгляд на сумасшедший свет,
Смеющийся над жизнью всласть,
Чтоб от депрессий не пропасть.
Всем землякам моим с поклоном.
Примите труд сей благосклонно.
Кола Брюньон я, старый воробей,
Бургундией заваренных кровей,
Не первой молодости ухарь,
Зато владею языком и слухом,
Порою, даже, независим духом,
Люблю похохотать обширным брюхом.
В руке моей стамеска и резцы.
Плоды их обожают все купцы.
Работал много на своём веку
И от работы не имел тоску.
Теперь решил дать передышку,
Пощекотать своей мыслишкой.
И пусть: внизу ругается жена,
А на пороге ухает война.
Хочу уйти в своё изгнанье:
Запоем пить воспоминанья.
Иным, возможно, был финал:
Лопнул бы, если б не писал.
И ежели всего бояться,
От страха можно потеряться.
Глава 2.
Да, у меня добротная жена
(Таких побольше и держалась бы страна).
Дом наполняет сухопарым телом,
Ворчит, бормочет, всюду шаря делом,
Лет тридцать создаёт волну,
Из дома гонит пыль и тишину.
Как так случилось, не пойму,
Любил другую, а с моей живу?
А та смеялась надо мной
В далёкой юности, весной.
Набитый дополна злословьем рот.
И от ворот – на поворот.
Но, бог с ней, с шельмою такой.
Опять я сбился…Стой-постой!
Да, вспомнил, я завёл жену
(забудь друзей, флирт, тишину).
Зачем мы спорим всякий раз?
Огнём пылают тонны фраз…
Что-то опять я не о том
(Всё бьюсь о стены звонким лбом).
В одном с моей сыграли в лад,
Чему я бесконечно рад:
Исполнили не раз вещицу.
Теперь полна наша светлица:
Четыре парня-молодца
И дочка Марта моего лица.
Моя плутовка ты, Мартинка,
Мой ангел, дочка и… скотинка!
Какого стоило мне мужества
Тебя доставить до замужества!
Тебя я пристально стерёг
И от самой себя берёг.
Пора зятёк, твой час стеречь.
Да, Флоримон, пылает печь.
Мартинка любит эту жизнь.
Плюс моя кровь. А ты держись.
Похоже, что когда её я создавал,
Слишком расщедрился на карнавал.
Зато не страшен ей тяжелый труд.
Она сама себе: и плуг, и кнут.
С парнями нам не так везло:
От них зевает ремесло.
Бесцветны, словно пыль, как паузы в делах.
Хотя витают дружно в облаках,
Всё жалуясь на сумрачность времён.
Не признают, что мрак есть лишь среди имён.
Жена меня всё время ими попрекает.
Гул напряженья постоянно возрастает.
Глава 3.
Эх, засиделся с вами взаперти.
Дух рвётся (как тут запретишь?)
Уйти дорогами мечтаний,
Дебри кроша воспоминаний.
Помню, в тот раз пошёл один.
Кружочки дождичка, полёт равнин.
Вдруг что-то дёрнулось в бровях:
Белка мяукнула в ветвях.
Затараторили голодные гусята:
“Ти-тю, ти-тю” – как малые ребята.
Дорогой я решил остановиться,
Мэтра Пайара обществом напиться.
Меня завидев, друг мой просиял.
Опять от суеты его отнял.
Он (без меня) вечно брюзжащий на погоду
И на людскую жалкую породу.
Со мной: затейник, весельчак и зубоскал,
Хотя всю жизнь твердит, что истину искал.
По-своему ценя общенье (продовольствие),
Нектар снимая (истинное удовольствие),
Со строгим видом, повторяя пули вой.
Ловя момент, чудовищною загогулиной,
Неважно, что давно просрочен шутке срок,
Любого подловить и огорошить мог.
Привычки ради, жаловался он
На то, на сё (знакомый мне поклон).
Доктор Всехул его я называл.
Меня ж, в отместку, он нарёк Всехвал.
Пароли это или наши роли?
Но, всё равно, скрипят за тридцать лет от соли.
Перчинки в отношенья с каждым годом
Сложнее находить с нашим народом.
Других у нас тут маловато водится.
Порой лишь от залётных распогодится.
Тогда поспорил с мэтром о недавнем чуде
(Пламень меча явился в небе людям).
Знаменье каждый толковал по-своему.
Сошлись в итоге, что не видел ничего ни я, ни он.
Решили помириться винопийством,
Серьёзно утомясь от буйного витийства.
И понеслось: “Благословен господь небесный” –
Вдруг затянули в унисон мы песню.
Как хорошо нам жить в родном краю,
Неся поклажу дней в одном строю.
Глава 4.
Обыденность всю жизнь меси, меси…
Какое счастье: через наш Кламси,
Как водопадом свежих новостей,
Проезд двух именитейших гостей!
Мадмуазель де Терм в сопровожденье
Графа де Майбуа. Вот же везенье!
Даже от тени прихвостней Двора
Зажглась вестями наша горькая дыра.
И да простит нас Гёте-просветитель!
(Поэт его устами шепчет, словно обличитель:
“Наружный блеск рассчитан на мгновенья,
А правда переходит в поколенья”).
Тут так: откуда бы ты, дорогой, ни взялся
(Пусть даже врал и, не краснея, задавался),
Раз ты мне что-то новое несёшь,
То для меня достаточно хорош.
Готов тебя я слушать: всё подряд.
Как же приятно, когда люди говорят!
Лишь бы заняться тем, чем все века
Мечтает бесконечных толп река,
Перемывая всем безбожно кости.
Как раз такие ко двору мне гости.
Я сын Пандоры и приоткрывать люблю
Все ящички души. Молю, молю:
И чистые, и грязные,
Красивые и безобразные,
И жирные, и тощие…
Насытить бы мои позывы гончие!
Порыться только б тщательно в сердцах,
Ища, где в них трепещет страх.
Смотреть, что там в глубинах обретается
И заниматься тем, что меня не касается.
Всюду засовывать свой нос,
Разнюхивать и смаковать любой вопрос.
Даже готов отведать плети,
Лишь бы изведать всё на свете.
Глава 5.
Когда не думаешь, всей пропасти не видно.
Когда привыкнешь, вроде не обидно.
Ведь малый люд сплошь подчинён законам,
А все правители их пишут только личным лексиконом.
Что до меня, то нахожу весьма забавным,
Не поддаваясь чарам речи плавной,
Графа де Майбуа, развлечься и смотреть,
Как он пытается вниманьем завладеть.
Его развязно-церемонное высокомерие
Средневековой пахнет менестрелью.
Красавчики, все эти богачи,
Вранья повсюду сея калачи,
Нас просвещать считают нужным.
Порой с небес спускаясь к нам натужно,
С надменно гордым видом обращаться,
Стремясь задеть, но, чтобы не касаться,
Словно читая всем нравоучения
(Как-будто в этом есть хоть капелька значения).
- Любезнейший! – на мне вдруг граф остановился,
Через усилие в лице переменился,
Войдя в тон назидательной манеры,
Фальшивя струнами души и веры. -
Добрый католик вижу, знаешь ремесло.
Достаточно ли принесло тебе оно?
Тут я решил отвечу всё, как есть
(Пускай попробует он мою правду съесть):
- Что мне от дела? Да почти что ничего.
Вижу насупился. И поделом его!
Однако, не прошёл, продолжил: – Предан ли ты королю?
(С другого бока размотал петлю).
- Наш бог велик, да и король весьма.
(Придурковатости моей понравилась сурьма.)
Граф улыбнулся, щёлкая мизинцем.
- Милейший, что ты думаешь о принцах?
Я – с ходу: - Все они большие господа.
- Позволь, но так нельзя. Надо: туда или сюда.
Как же ты можешь, черт тебя возьми?
Ведь принцы все продажные враги.
- Ваше сиятельство, - успел я простонать. –
Да разве можно нам-то выбирать?
И как тут разобраться, кто из них
Почище будет? - вижу граф притих. –
Одно я знаю, аппетит у них хороший:
Не брезгуют последней у народа крошкой.
Но лично мне милее те “друзья”,
Которые, как правило, едят не у меня.
- Чудак, так для тебя ничто не свято?
- Мне, сударь, свята моя хата.
А также мне хотелось бы узнать, от чьей дубинки
Нашей народной легче было б спинке?
Граф долго морщил лоб, не понимая:
Смеяться ли ему или сердиться, всех пиная…
Меня какой-то малый спас из его свиты,
Сказав, что я отличный плотник, но бываю битым,
Когда оглохнув от всеобщей скуки,
Люблю послушать философий звуки.
…сурьма – в старину: краска для чернения волос, бровей, ресниц.
7.02.2018 г.
