Х

...Над ним то ль вились тучки лунной пыли, собой почти скрывая синий круг

его планеты, то ль глаза заплыли предсмертной мутью. Тяжесть вместо рук,

не грудь, а вакуум — зарожденье смерти, не взгляд, а якорь в бездне черноты.

И в разум будто всажен грубый вертел, а губы тишиною налиты.

 

Земля едва сияла сквозь туманность полузакрытых безнадежных глаз,

с дрожащим веком вместе поднималась, спускалась в полусонной муки грязь.

Она плыла, наполненная жизнью, она жила, почти смеясь над ним,

закрытая проклятой мутной слизью, светясь существованием одним.

С ней плыли люди, люди тоже жили, глядели в небо так же, как и он,

но попадали под автомобили и падали на землю из окон,

и умирали в петлях и кроватях, к луне невзрачной закатив глаза...

 

На нём застыли взгляды. Закрывать их своим лицом, и в души заползать,

и жить в речах он, верно, долго будет, заваленный до пят цветов горой...

Там, на Земле, плывут в забвенье люди, и он для них почти уже герой.

А для него они — лишь туча взоров, к которым можно приковать себя.

 

Бледнеет в облаках земное море, бледнеют губы, слово теребя,

которое он сам уже не помнит, которое, возможно кто-то ждёт.

Но шёпот замирал, никем не понят. В губах остался лишь дыханья лёд,

осталась тишина.

 

Земля, как ватой, скрывает облаками шум и жизнь,

там гул несётся по горам горбатым, там шмель над полем клевера кружит,

там визг звонков и эхо гулких лестниц, там ветер оживает, застонав,

и воет пёс на белый полумесяц, где тихо умирает космонавт.