Тишайшая мелодия печали

Тишайшая мелодия  печали
Посвящается талантливому мастеру кисти, члену ассоциации европейских художников Анатолию Шавлову
 
Мне кажется, о нём я знаю много и... ничего. Хотя много лет нас связывала хорошая, светлая дружба. И теперь, когда его нет, вспоминается он светло и добро.
Конечно, можно гордиться тем, что ты близко знакома с человеком неординарным, художником, большим талантом светлым, членом ассоциации европейских художников. А я горжусь тем, что была близко знакома просто с хорошим, юморным мужиком, который писал великолепные акварели, бредил рыбалкой и просто был душой любой компании.
Он не был как все. Это объяснимо - любой талант всегда выпадает из общего строя, на то он и талант. Даже я, много лет тесно общавшаяся с ним, попав на его выставку, была просто поражена : а я-то его и не знаю! И в книге отзывов о выставке я написала то, что чувствовала в тот момент, когда его акварели буквально затопили, захлестнули меня :
«Какой Вы, Шавлов? Каков Ваш талант, язык? Изменчивый, переливчатый. Как цветные стёклышки из детского калейдоскопа, помните? Иногда - спокойный, расслабленный, иногда - натянутый лук. Если можно сказать об акварелях так - пластика. От чёткой, ритмичной графики до обречённости жёлтого падающего листа... И как-то вам удаётся?
Тона, ах, тона! Дробящиеся на сотни и тысячи полутонов, оттенков, звуков... От детской угловатости до трубного зова оленя. Каждая работа - мир новый, неосознанный, вычурный и... трагический. Для меня Вы открыватель тёмной половины луны. У Вас свой лад и тон, Вас ни с кем не спутать, не смешать. Вы не всеядны. Отнюдь. Ибо любая всеядность ведёт к банальности. А Вы - фигура! Самобытная, большая, молодая... душой.,мыслями, красками. И всё же, перевидав десятки Ваших акварелей, я жду каждой встречи с каждой новой, как первого свидания, И мучает меня всё та же мысль : какой будет новая работа, что я увижу? Каким будете в ней Вы, художник, поэт, человек?»
Больше в его жизни выставок не было. Когда он ушёл, друзья выпустили сборник его стихов. И многие с удивлением узнали, что он, оказывается, писал ТАКИЕ стихи! Для меня его поэзия была знакома давно, для некоторых же стала откровением.
Он был таким человеком, что просто равнодушно нельзя было относиться.
И я дарила ему свои стихи. И при жизни, и потом, такие вот рождались строчки:
 
...Едва ли мастерская. Так, чердак...
И не по стенам, по полу картины.
Художник, гениальнейший чудак
Горбатит тут и дни, и ночи спину.
Ему совсем входить не нужно в раж.
Он пишет то, что только сердцу любо.
Сейм, монастырь — обычнейший пейзаж,
И ни к чему фанфары здесь и трубы.
Но как люблю я приходить сюда!
Приду, притихну. И оттает сердце.
Обычный холст, на нём — трава, вода,
А будто в рай мне приоткрылась дверца.
Стесняется художник, вот чудак,
Боится продавать сбои творенья.
А сколько тайн хранит в себе чердак,
Какую мощь, какое вдохновенье!
...Берёзка, монастырь, храм Покрова.
Художник вопрошает: «Как, похоже?»
Я говорю, и в том сто раз права:
”Быть ничего прекраснее не может!»
 
Когда его не стало, родились другие строчки, напоённые болью, такие :
 
Жил поэт, каких на свете мало,
Был мужик он, я скажу вам, чудо!
Я его совсем не «с боку» знала.
Я его до смерти не забуду.
Он мне ни любовником, ни братом,
Другом был - таких уже не будет.
Серую больничную палату
Больше чистый голос не разбудит.
Словно чуя то, что путь короткий,
Жил он ярко, жарко, торопливо.
Оставлял для разумных, кротких,
Серых будней тихие заливы.
Он ушёл в серебряном апреле,
Бал окончен. Догорели свечи.
Соловьи художника отпели...
А такой был, братцы, человече!
Больше жилка на виске не бьётся,
Руки на груди крест-накрест... Боже!
Что мне, как не плакать, остаётся?
Всё на сон кошмарный так похоже.
Вот проснусь, и... он проснётся тоже,
Улыбнётся, как большой ребёнок.
Догорели свечи. Подытожен
Путь его, что был так чист и звонок...
 
При жизни он очень любил писать цветы. Особенно удачно получались тюльпаны, тяжёлые, росные... Когда весь город провожал его, то море тюльпанов плыло по улицам вслед за ним, просто поток тюльпанов... Тяжёлых и росных... Он ушёл, а память о нём осталась. И очень часто хочется взять в руки ручку и рассказать другим, каким же он был. А знаю я о нём, кажется, так много и так мало...