Третья английская центурия
Ни одна страна, кроме Англии, так не обязана личным заслугам людей, не рождённым на её земле.
Сомерсет Бейтман
1.
Родитель, будь он трижды чист и свят,
лишил тебя всех вольностей, чем ранил:
и дух, и самолюбие, и грани
задатков, что правителю дороже
больших зеркал. Невидимая связь
с потусторонним мучила до дрожи
предшественников власти, чьим позором
покрыто всё. Хоть, впрочем, эта грязь
на теле старой Англии - особо
не мылит глаз.
Тебя терзает спесь
наглеющих баронов. Сколько хартий
бывало здесь доныне? Друг мой, хватит
терпеть их злопыхательство и дурость.
Хоть я, француз, но знаю вашу песнь
о наглости, которая раздулась -
и лопнула.
Ты думаешь о братстве,
коль приложил свой королевский перст
к великому строительству аббатства,
которому нет равных!
Знаешь, дух -
выносливее плоти. Мой, вне тела,
хватала смерть, и трижды так вертела,
что мир лишался всяческой опоры.
Нас не сломить. Не знаю что', мой друг,
способно нас раскинуть, чтобы порознь
мы пили одиночество на ужин.
Надень же власяницу! Будь из двух -
одним, кому, в известном мере, нужен,
для большей веры в Господа, тот зуд,
который заставляет думать только
о жертве Иисуса. Знаешь, тонкость
религии - в немыслимой отдаче.
Как говорят: "Теряешь первый зуб -
теряй же - все. Коль от утрат заплачешь,
то плачь свой завещай ветрам и птицам.
Оставь в себе последнюю слезу,
и береги в очищенной зенице
для самой страшной горести..."
На ум
идёт теперь лишь то, что было скрыто
под муками, под временем.
Постскриптум
всех наших мук зачтется после смерти.
Я избегал всю жизнь таких наук,
в которых нет сомнений: Не верьте,
тому, кто изобрёл часы и пушки!"
Я, де Монфор! Я знаю сотни мук
способных подавить - и зверя в пуще,
посредством лишь хорошей пары ран.
Так и людское - делится на сорок
под звонкими плетями. В крупных ссорах
уметь прощать - великое искусство.
Я, божий сын, но, в то же время -раб,
который был десятки раз искусан
клыками тёмных сил, что травят наших.
Женившись на сестре, я стану в ряд
с умами всей империи. Но знай же,
твоя сестра волшебна без прикрас,
своих великих титулов... Ей стоит
во времена всех битв и всех застоев
играть святого ангела, чей облик
способен усладить угасший глаз,
способен переправить душу. Ой ли,
я удержусь от ревности и страсти?
Нет, надо мной не крепнет её власть,
но я уже задумался о рабстве.
Теперь о главном, друг мой! Вся Гасконь
трепещет перед нами. Будь покоен!
Нас узнают за сотни верст по коням
и по клинкам (их заунывным звонам).
Примкни же, к нам! И подлинно освой
покорнейшие земли. Знаешь, в оном
пространстве я, как рыба в мелкой луже.
Нет сил терпеть. Верни меня домой!
В мой милый Лестер. Там намного лучше.
2.
Мой злейший враг! Возглавив подлый суд
над лучшим другом, ты лишился славы.
Твоя рука прельстила злых и слабых,
но сам ты задрожал пред грозным взглядом
моих очей. Ты, знаешь, божья суть -
карать лжецов, в одном отдельно взятом,
отрезке времени. Так пусть Его расправа
пребудет страшной. Ты сказал: "Не сунь
свой нос в дела, что превышают право
на взгляды эрлов..."
Что ж, теперь ты сыт
и королевским статусом, и кровью,
что пролилась в Сицилии. И кровель
которые ты снёс с придворной свитой
не сосчитать. Ты самый глупый сын
своей земли. Мне кажется, обидой
к ретивым предкам, ты погубишь стаю
своих птенцов. И блекнущая синь -
тебя разъест. И вот тогда ты станешь
взывать к богам. И хорошо. И пусть.
Взывай! но те твой крик расценят тщетным.
Да, я, француз. Но чувствую на четверть
себя и англичанином, и немцем.
Одно противно: мы делили путь
сейчас же делим воинство и дверцу
в один дворец, что жаждет нас превысить.
И посему, признай же, каждый пункт
написанных мной оксфордских провизий!
