памяти Вл.Ив.Ив.-Сорокина
На учебной гитаре дека была в полпальца
канитель на басовых струнах могла болтаться
самой тонкой, сонорной был узок тяжёлой гриф,
что засажен был в корпус, будто колун в колоду:
очевидно халтурщик с мебельного завода
догадался гитары выпустить в перерыв.
Если брал её я, то играл как медведь на щепке,
а наставника руки были мужицки крепки,
желтоватые ногти драли сплетенье жил -
и гитара срывала плачем надсадный голос,
далеко за пределами вкуса, на форте, голо,
дребезжа на порожках, как ни держи нажим.
О, качание ре в каприччо гортанной дрёме!
Камнерезы Альгамбры не признавали кроме
паутинных ковров убора для крепостей.
Перебивчатый шёпот тремоло чем-то сходен
с выпеваньем цикадой высушенных мелодий:
никогда не бывав в Гранаде, прощайся с ней!
А потом его рак пожрал. Я стоял не плача
над цветами увитым гробом. Судьба, удача -
что свело меня с ним? я мог бы его не знать.
Мы кружили этюда сумрачную шарманку -
полотно самотканно грубое: на изнанку,
на лицо ли взглянуть, но так мы учились ткать.
Пёстрый цех инвалидов - тётки, студенты, дети;
он стежками скрывал огрехи, и шёлком эти
гладью по мешковине пущенные стежки
были отстранены и чисты, как размышленья
астрофизика разверувшего миг творенья
в туберозы галактик, в хрупкие звёзд снежки.
Хитроватый мужик - белёного льна белее
поседевшая шапка - он, извлекать умея
из дешёвой гитары вытканный нотный звук,
чаще самозабвенно врал: например о том, как
в гараже обнаружил выводок ос, потомков,
массу белых яиц в бумажном гнезде. Из рук
выпуская гитару, чтобы мою настроить
он показывал как нелепо гнездо без роя
распадалось в руках до белой, пустой трухи.
Резонансом, больные связки, дрожите в горле
и не думая, что там дальше - почёт, позор ли
строки-плакальщицы - рыдайте! Глаза сухи.
В деревнях так слепой грозой надрывались бабы,
вороньё подымалось, каркало - и хотя бы
тишина не висела моросью в молоке…
Нет! - гитара, цикады, небо как холст в красильне,
Андалусия в вызревающем апельсине,
бычьи жилы на каждом выструганном колке.
