Вечер. Улица. 90-е

Там, где идут «быки», понтуются, швыряя мимо урн «бычки»,

башку втянула в плечи улица, в карманах сжавши кулачки.

И вдоль неё, активней трития, плывут, прогнав печаль взашей,

плоды нетрезвого соития со сквозняком промеж ушей.

 

Их речь, как шелуха арахиса, слух отравляет, как зарин;

и остаётся лишь шарахаться, спиной влипая в плоть витрин

пугливым пациентом Кащенко, с катушек съехавшим малёк,

нащупывать рукой дрожащею в кармане тощий кошелёк.

 

Расчертыхается уборщица, в их временной попав разлом.

Их куртки дутые топорщатся «пером», кастетом и стволом.

Спортивной поступью Газзаева по глянцу городских огней

они проходят, как хозяева объятной Родины своей.

 

В который раз разряд неоновый вольётся в пластик и гранит...

Утихнет гомон гегемоновый и гогот пьяных гоминид,

свершится ведьминское таинство, обряд, который всем знаком.

Они уйдут, а мы останемся, как валидол под языком.

 

Бывали беды и бедовее. Как прежде, шхуна на плаву.

Интеллигентское сословие, щипай привычную траву,

ведь выжило - как это здорово! - чтоб выдохнуть по счёту «три»

в седое небо, до которого не дотянуться, хоть умри.