Метель

МЕТЕЛЬ

 

Валюше в день рождения

 

“Эй, ямщик, неси вовсю!

Чай, рожден неслабым!

Душу вытряхнуть не жаль

по таким ухабам”.

 

А ямщик в ответ одно:

“По такой метели

Очень страшно, чтоб в пути

лошади вспотели”...

 

С. ЕСЕНИН.

“Годы молодые...”

 

Жгучий дух февральский сник.

Солнце смотрит тускло.

Мы идём с отцом в тальник

вдоль речного русла.

 

По дороге ледяной,

занесённой снегом.

Санки лёгкие за мной.

В сумке сало с хлебом.

 

Да еще топор остёр.

Да еще бечёвка.

Шаг наш ровен и не скор.

Говорим о чём-то.

 

Я уж с круч береговых

накатался вволю.

И бреду с санями тих,

словно конь по полю.

 

Мне отец: “Давай сменю.

Отдохни немного”.

И сменённому коню

вновь легка дорога.

 

А речные берега

выгнулись излукой,

И тальник издалека

полосой упругой.

 

Звонок посвист топора

в ивняковой чаще.

Хлеб у терпкого костра

и взаправду слаще.

 

Сало талое с дымком.

Горький запах ивы.

И обрубки под снежком,

словно луки кривы.

 

Разопреют в кипятке,

да приложишь руки,

На рыбацком языке –

вот тебе и дуги.

 

Ну а к дугам тем бока –

плахи плотно-плотно,

Вот тебе для рыбака

и готова лодка!..

 

А пока, перекусив,

я преображался,

С тьмою тем разбойных сил,

Как Илья, сражался.

 

И такой лихой была

сабля в вихре боя,

Что бесславно полегла

рать из травостоя.

 

И, закончив славный бой

(век, пришелец, ведай!),

Отправляюсь я домой

с громкою победой.

 

И в санях – не просто клад,

а, величьем вея,

Тяжким золотом лежат

новые трофеи.

 

И тащу я их, тяну

по реке белёсой –

Через каждую волну

снежного заноса.

 

Я бы так и дальше мог.

Но отец, на жалость:

“Ну-ка дай и мне, сынок,

поработать малость!

 

Ветер, что твоя свирель.

Ишь, клубиться стало.

Как бы нас с тобой метель

Нынче не застала”.

 

И косится на обрыв

берега речного,

Где дымится снежный свив,

осыпаясь снова.

 

Вот уж ветер наверху

завивает круче.

Завывает на слуху,

завихряет тучи.

Первой колкой пеленой

прошуршал над нами.

И улёгся, как ручной,

между берегами.

 

И такая тишина

встала над поречьем,

Что одна она слышна –

и разрушить нечем.

 

Словно разом всё вокруг,

что дышало, жило,

Непомерным слоем вдруг

вата заложила.

 

И в тишайшей тишине, –

будто впрямь из ваты,

Повалил шуршащий снег,

крупный, сыроватый.

 

И река, прибрежье, лес,

всё без исключенья,

Превратилось в шум небес –

в снежное теченье.

 

А отец идет, молчит.

Где-то рядом, с краю.

“Дай-ка руку, – говорит. –

Я дорогу знаю.

 

Здесь по этой по реке –

сплошь мои стоянки...”

Так и шли – рука в руке.

А за нами – санки.

 

Было весело шагать.

Но на полдороги

В вязком снеге утопать

стали наши ноги.

 

Ветер пылью снеговой

забивает ворот.

“Ну, кажись, дошли с тобой,

за излукой – город...”

 

Но не видно берегов.

Только снег и ветер.

Словно ставни ста веков

так и рвутся с петель.

 

И напор в лицо такой,

что крута дорога.

“Дай-ка, папка, за тобой

я пройдусь немного”.

 

“А, давай! – кричит отец. –

За спиной потише.

Ишь, скумекал. Молодец.

Видно, в деда вышел...”

 

Путь намного полегчал,

я в сугроб сначала

Прыгал в каждый, да устал,

быстро прыть пропала.

 

А метель кружит темно.

Никакого света.

Санок серое пятно –

лишь одна примета.

 

“Ладно, – думаю, – разок

Сигану в сугроб я,

Чтоб надольше помнить впрок,

как взметнутся хлопья”.

 

И взметнулись хлопья!.. Но

как-то страшновато

Под собой не чую дно,

Падаю куда-то.

 

Вроде, хлюпает вода...

Прорубь?.. Только чудо

вышло чудное тогда –

Легкой пробкой без труда

вылетел оттуда.

 

В полсекунды от беды,

но, скажи на милость,

В правый валенок воды

струйка лишь скатилась.

 

А снаружи всё в броне –

валенки и шуба.

Вновь по снежной пелене,

любо ли не любо.

 

И сквозь ветра шум и гам

зов отца надсадно:

– Эй, ведомый, где ты там?

– Здесь я. – Вот и ладно!”

 

“Будь, что будет, промолчу”, –

про себя решаю,

И хочу ли, не хочу,

за отцом шагаю.

 

Припустить бы мне бегом,

да не разбежаться.

В цепком панцире с врагом

только и сражаться.

 

Так бы сталью и сиять,

не пробить до кожи.

Но уж саблю не поднять,

да и руку тоже...

 

Ветер выл, как провода,

вихрем снег кружился.

Не припомню, как тогда

дома очутился.

 

Мать встречает на крыльце

после долгой стужи.

И улыбка на лице,

А в улыбке ужас.

 

– Ах ты, милый мой пострел!..

Да ведь ты, сердечко,

Весь как есть заледенел!

Ну-ка марш на печку!

 

И лежу я на печи,

под тулупом белым.

И живые кирпичи

греют душу с телом.

 

И лежу я как во сне,

а передо мною

Свищет ветер, хлещет снег

жаркой пеленою.

 

* * *

 

Знаю я, жена моя,

любишь ты метели,

Что похлеще соловья

раньше песни пели.

 

В чуткой памяти они

нежатся, хранятся,

Ждут, когда наступят дни

новых сил набраться.

Только дней пропал и след,

веры нет неделям, –

уж зима, а снега нет,

где уж быть метелям!

 

Но поскольку я в долгу

перед всеми вечно,

Я метелям помогу,

и тебе, конечно.

 

О причудах давних лет

напрягу я память,

чтоб на весь крещёный свет

петь пургу заставить.

 

О метели прошлых дней

Напишу до света,

Чтоб в коллекции твоей

прижилась и эта.

 

26 ноября 2008 года,

свт. Иоанна Златоустого,

архиепископа Константинопольского.