Афганские дневники

Из дневника полевого хирурга.

 

 

Сержант дышал, что было сил,

но угасал.

Иже еси на небеси тебе,

десант.

 

Осколком вмяло тельник в грудь.

Торчал лоскут.

- Ответь мне, док: я не умру?

По-честноку?

 

Он – не жилец, но я сказал:

- Не суетись!

И лишь предательски слеза

скатилась вниз.

 

Дес догадался про итог

и понял всё.

С таким раненьем даже Бог

уж не спасёт.

 

Но он себя перекрестил,

срывая бинт.

Хрипел: - Я мог его спасти,

но Стас – убит!

 

А Стаса лично я с утра

отправил в цинк.

Парням так тяжко умирать:

совсем юнцы!

 

Последний вздох… Смертельный штрих…

Обмяк сержант...

Сказал сестричке: - Не смотри!

А сам - дрожал…

 

 

Из дневника "трёхсотого".

 

 

В лазаретном чертоге, как в склепе,

я - бледный узник с зудящей культей.

Новую данность из гипса лепят

госпитальные скульпторы.

Предупрежденье было тревожным:

разворочена пятка

(не поставить никак заплатку).

Бывает – случается и невозможное…

Но не мой вариант, похоже.

Хоть хмурься, хоть плачь:

нет части ноги ниже колена

у левой. Так жалко…

Вот входит усталый хирург в палату.

Получается, что не палач он,

а спаситель или архангел.

Знаю, что доку тоже несладко…

Он мне - про осколки и про гангрену.

(Ему-то, здоровому – хрен ли!)

Всё, мол, в прошлом: война, ранение.

За судьбу надо, братец, драться.

Это слабое утешение:

мне ведь даже не девятнадцать…

 

Прим.

"Трёхсотый" - воин, получивший тяжёлое

ранение и прооперированный в условиях

полевого госпиталя.