Три богатыря и "Орден узорниц". Глава четвёртая "Скрипач Зикзик"

Глава четвёртая. "Скрипач Зикзик"

 

— Илья, не спишь? – Ван Ваныч дотронулся до плеча Муромова, — Разговор есть.

 

— Мммм? – прикосновение прапорщика выдернуло Илью из сна, похожего на забытьё. Он сдёрнул с головы одеяло, перевернулся, осмотрел пустое купе и грузно слез со своей полки.

 

За окном шумел вокзал. Наклонившись над столом, Илья посмотрел за окно. Ярко горевшие буквы образовывали название станции. «Тюмень» — прочёл Муромов и застонал. Его тело каждой клеточкой напоминало о недавнем путешествии в «Неведомо куда». Мышцы болели, как после хорошего спарринга. Голова была тяжёлая, как после затянувшейся далеко заполночь попойки. В ушах стояло противное шипение огненного змея, сквозь которое пробивались частые и тяжёлые удары сердца. Илья сел на нижнюю полку, взял непочатую «полторашку» «минералки» со стола и, жадно глотая, опустошил её почти до конца. Остатки воды он вылил себе прямо на голову. Вода немного освежила Муромова и, почувствовав, что сильно голоден, он стал искать на столе что-нибудь из съестного.

 

— Что, Илюша – есть хочется? – со знанием дела спросил прапорщик парня, — Это с непривычки. Ничего – пообвыкнешь скоро. Держи кулебяки — специально для тебя на станции купил. У меня тоже после первого раза жор такой напал, что мама, не горюй! Не знал с чем ты любишь, поэтому взял и с рыбой, и с мясом, — Ван Ваныч протянул парню бумажный пакет с едой и сел, напротив.

 

Илья тут-же разодрал пакет, взял внушительных размеров пироги и проявил недюжинный аппетит. Он жадно, начал есть с двух рук, откусывая большие куски то от рыбной, то от мясной кулебяки.

 

— Ну стрелять «по-македонски» это я еще могу понять, но, чтобы есть! – засмеялся Черноморов.

 

Илья даже не заметил шутки прапорщика — он продолжал уминать угощение. Начинка падала на импровизированную скатерть-газету. Когда пироги были съедены он взял её «лодочкой» и вытряхнул остатки еды в рот. Давешняя бутылка из-под «минералки» была пуста. Парень вытряс из неё несколько капель — вода буквально впитались в язык, так и не попав в горло.

 

— Чайку? – в купе зашла Веда – Вижу, что я вовремя, — сказала она и поставила на стол два стакана чая.

 

— Еще как вовремя! – Илья стал пить чай большими глотками, не замечая, как тот обжигает нёбо, — Может вы мне что-нибудь объясните? — допивая первый стакан, спросил Муромов, — И где Лёшка с Ником?

 

— Орлы твои на станции. Никита помогает пассажирам вынести багаж, а Лёшка снова помчался за мороженым, — Веда плотнее прикрыла дверь купе и присела рядом с Черноморовым.

 

В купе воцарилась тишина, изредка нарушаемая шумом вокзала.

 

— Понимаешь, Илюша, мы – это не совсем те, кем ты нас видишь, — начал свой рассказ Черноморов, — Нет, я, конечно настоящий прапорщик и Веда настоящая проводница. Но только в этом мире. В Засторонье, откуда мы с тобой недавно вернулись, меня кличут дядькой Черномором, а гостеприимную хозяйку нашего вагона Ведуницей. Я над добрыми молодцами начальником поставлен, а Веда над кореньями и травами. Да еще и проводницей между мирами служит. Чай её фирменный помнишь? Так вот – это не чай вовсе. Это Напиток Истины. Видения странные были после чая? Так вот — это Истина. «У Лукоморья дуб зелёный» Пушкина читал? Так это только часть правды о Засторонье.

 

Илья поперхнулся, прыснул чаем и закашлялся.

 

— Однако! – выдавил он из себя, продолжая кашлять, — Ну и шуточки у вас. Сказочники, блин! – иронично добавил Муромов когда кашель отпустил его.

 

— Ну почему же сказочники? – Веда достала из кармана маленькую шкатулку, открыла её и поставила на стол перед Ильёй – Помнишь этого парня?

 

Из шкатулки на него смотрел улыбающийся светлячок и приветливо махал ему фонариком, внутри которого поблёскивал маленький зелёный изумруд. Ошарашенный Муромов вскочил и, ударившись головой об верхнюю полку, сразу сел на место.

 

— Я… думал… у меня глюки, — приходя в себя и, потирая ушибленное место, промямлил Илья, — Я думал это мои глюки – уж сильно башкой треснулся в Ишиме, — продолжая недоумевать, сказал Муромов.

 

Свист, доносившийся из шкатулки, привлёк внимание парня. Светлячок сидел на её краю, закинув задние лапки одна на другую и посвистывал. Передней лапкой он потирал лоб, копируя Илью, а среднюю пару лапок сложил на брюшке.

 

— Зикзик, ну я же тебе говорила, что негоже передразнивать людей, — с напускной строгостью, сказала улыбающаяся Веда светлячку, – Воспитанные парни так не поступают.

 

Светлячок показал Илье язык, отвернулся и залез обратно в шкатулку. Там он расправил крылышки так, будто это вовсе не крылышки, а фалды концертного фрака. Из-под правого крылышка Зикзик достал маленький смычок, из-под левого такую же маленькую скрипку и упоённо заиграл на ней. Едва различаемые звуки скрипки скорее напоминали писк, нежели привычные упругие волны, похожие на человеческий голос.

 

— Мало того, что я ничего толком не понимаю, так еще и этот дразнится, — Илья кивнул в сторону Зикзика, — Тоже мне еще Паганини!

 

— Хм, «Паганини», он — один из детей Сварога! И хранитель одного из ключей, открывающих дверь между мирами, — серьёзно сказал Черноморов, — Со временем вы станете друзьями и Зикзик расскажет тебе много чего интересного. А теперь — по существу. Веда, покажи Илье то, что с ним произошло.

 

— Иван- чай, всю нам правду открывай! — Веда достала из волос шпильку, украшенную серебряным цветком Иван-чая и описала ею небольшой круг в воздухе.

 

Перед Ильёй, как на плоском экране кинотеатра, стали мелькать картинки его недавнего путешествия в Засторонье.

 

— Маруся! – вскрикнул Муромов, — Мы же оставили её там! – Илья посмотрел на Черноморова с такой тоской, что прапорщику стало не по себе.

 

— Не кручинься, Илюша, мы вызволим Марусю твою. Нам бы только понять – как она Мавкой стала, — Веда сделала движение рукой, будто собирала невидимый экран и картинки исчезли, — Может расскажешь о ней? Уж больно она отличается от остальных подружек Речкина.

 

— Мавка, Речкин! – обеими руками Илья схватился за голову, которая не успевала переваривать всё увиденное и услышанное, — Что Маруся делает в вашем Засторонье и как она там очутилась? И что значит Мавка? – Муромов даже не спрашивал – он требовал объяснений.

 

— Нам бы самим это понять. Видимо ты с ней давно знаком. Поведай – откуда ты её знаешь? – Черноморов приготовился слушать Илью.

 

— Да что тут рассказывать? – начал свой рассказ Муромов, — Невеста она моя. Только вот пропала полтора года назад. Взяла и исчезла. Как в воду канула. Летом мы с группой поехали в студенческую экспедицию по Уралу. Заканчивалось наше путешествие в городе Ишим. Уже должны были домой возвращаться. В последний вечер мы с ребятами договорились встретиться на берегу Ишима – речки, на левом берегу которой стоит город, и отпраздновать удачную поездку. Пришли все, кроме Маруси. Мы долго её искали на берегу, но тщетно. В номере Маруси тоже не оказалось, впрочем, как и её вещей. Только маленькие пяльцы, на которых она постоянно что-то вышивала. Я многократно звонил ей, но она не брала трубку. А потом мне пришла смс-ка с её номера. Странная такая: «Найди себе другую!». Я пытался дозвониться Марусе, но автоответчик постоянно сообщал: «Данного номера не существует». Вот и весь рассказ. Ребята разъехались по домам, а я буквально прописался в местном отделении полиции. Написал кучу заявлений, выслушал миллион: «Мы пытаемся сделать всё возможное», «А может твоя невеста просто сбежала от тебя?», «Не расстраивайся – найдёшь другую». Много раз пытался дозвониться маме Маруси, но снова слышал в трубке этот долбаный автоответчик. Деньги, отложенные на поездку, заканчивались и вот, когда их осталось ровно столько, чтобы хватило на билет домой, мне пришлось возвращаться в Советск. Хотя есть одна деталь, которая не даёт мне покоя по сей день. Там – на берегу реки – намного дальше от назначенного места встречи, мы с ребятами нашли одну из вышивок Маруси. Водолазы неделю прочёсывали дно реки, но поисковые работы не принесли никакого результата, — Илья глубоко вздохнул и отхлебнул едва тёплый чай из второго стакана, принесённого Ведой.

 

— Вот тебе и Зелёные святки! Ну, Водимушко, доплавался ты у меня, доигрался! Устрою я тебе Русальную неделю, да на свой лад! – выругался Черноморов и посмотрел на Веду, — Теперь понятно откуда Мавка появилась в Засторонье? А мы всё гадали – ну не похожа она на всех спутниц Речкина! Но что её толкнуло бросится в реку? – Ван Ваныч вопросительно посмотрел на Илью.

 

— Что значит бросится? Да и кто такой этот ваш Речкин? Или как там его – Водимушко? – негодовал Илья, — Уж не тот ли это старик с хвостом и рыбьими глазами, в которого я запулил монетой? И что ему надо от Маруси? И почему вы её всю дорогу Мавкой называете? – продолжал возмущаться Муромов.

 

— Да Водяной это, Илюша, самый обычный Водяной. Только много о себе возомнивший, – вздохнула Веда, — А Маруся твоя теперь русалка. Мавка по-застроньевски. В аккурат полтора года назад она и появилась в Засторонье. В то время Сход большой созвали – Водяную Чертовку, супружницу ирода этого, разбирать за деяния её гнусные, да постановили – семь календарей заточения в Порубе. А это ни много ни мало – семь веков, по-обычному летоисчеслению! А Поруб это тебе не изба с красным углом, а место страшное. Тюрьма это, Илюшенька. В Забытьи дальнем стоит, и никто дороги туда не знает. Только Мудры – волхвы наши. Из наших туда только праба моя хаживала, когда Погибель, на вечное заточение, туда отправили. Погибель ох и лютая была! Сколько люду в обоих мирах извела! Вот и сбрендил тогда Водимушко. Стал смуту чинить, да девушек в реки заманивать, чтоб себе новую супружницу выбрать. Но тут вот какое дело – без помощников девушку в реку не заманить. Тут либо любовь несчастная должна приключится, либо кто насильно их в реку затащит и потопит. И еще – самой сильной Мавкой считается та, которую гребень, дожди вызывающий, слушается. Много календарей русалки чесали им свои волосы, но никому так и не удалось заставить его подчиниться. А у твоей Маруси это сразу получилось. Вот и задумал этот старый чёрт водяной гребень заполучить, а вместе с ним и невесту твою. Ведь где гребень – там и Мавка. А Речкиным его в этом мире кличут. Задумал он дожди продавать тут, да золота побольше в Засторонье натягать, чтобы Погибель и прежнюю свою зазнобу вызволить из Поруба. Дюже они ему в делах его тёмных помогали. Да только не даём мы ему этого сделать. Вот и следим за Марусей твоей. Черномор ни один раз уже выручал её. Вот и весь сказ, Илюша.

 

— Ваныч, родненький, давай вернёмся туда! Давай заберём Марусю! – взмолился Муромов, не замечая, что перешёл на «ты», — Почему мы её не забрали? – Голова Ильи бессильно упала на грудь.

 

— Не время еще, соколик, не время. Да не кручинься ты так, — Черноморов по-отечески потрепал Илью по плечу, подчеркивая этим искренность своих слов, — Вызволим мы твою Марусю. Я заговорил её недели на три. Будет корягой в камышах лежать. Ни чёрту водяному, ни зверю лесному, ни человеку её не видно будет. За это время мы что-то, да и придумаем. Надо только в Москву добраться и к Мудру сходить за советом. Тут надо действовать с осторожностью сапёра. У Водяного знаешь сколько помощников! О, други мои, пора закругляться, — прапорщик посмотрел на свои командирские часы, — скоро отправление. Илья, о том, что ты видел и слышал ни Лёшке, ни Никите ничего не рассказывай. Да и не поверят они тебе. Пока не поверят. Всему свой черёд.

 

— А где Зикзик? – Веда собралась было уходить, взяла шкатулку, но маленького скрипача в ней не оказалось, — Где ты, маленький проказник? Ах вот ты куда забрался!

 

Зикзик сидел на плече у Ильи и плакал, вытирая маленькие горошины изумрудных слёз передними лапками.

 

— Бегом в схрон! — Проводница поднесла открытую шкатулку ближе к светлячку – Не плач, малыш, мы поможем Илье. Обязательно поможем.

 

Зикзик нехотя запрыгнул в неё и посмотрел на Муромова. Тот продолжал сидеть с поникшей головой. Светлячок достал фонарик, потряс его и, вылетел из шкатулки. Он начал кружить вокруг Ильи, оставляя за собой искрящуюся дорожку. Когда парень наконец поднял голову — Зикзик завис в воздухе прямо пред его лицом. Он помахал Илье фонариком, улыбаясь подмигнул парню и что-то пропищал. Затем он полетел назад – в шкатулку, где затушил свой фонарик.

 

— Что это с ним? – удивлённо спросил Муромов, — Что он там пропищал?

 

— Зикзик говорит тебе, что всё сладится как нельзя лучше, — Веда закрыла шкатулку, взяла со стола пустые стаканы и открыла купе, — Главное верь нам, Илюша, — сказала она и вышла.

 

Шум вокзала ворвался в купе, разорвав царившую в нём недавно тишину.

 

— Лёха, ты что – всё это захомячишь? Куда ты столько мороженого набрал? Им же можно весь вагон накормить, — послышалось подтрунивание Никиты.

 

Из коридора доносился смех парней, шелест пакета и звуки дружеской потасовки.

 

— Веда, ну объясните Вы этому тёмному человеку, что мороженое это МОРОЖЕНОЕ! – тяжело дыша, видимо вырываясь из крепких объятий друга, весело сказал Лёшка.

 

В купе буквально ввалились два нарушителя спокойствия.

 

— Илюха, ты чего такой смурной? Не выспался что ли? – Лёшка плюхнулся рядом с Муромовым и толкнул его в плечо, — Мороженое будешь? Пломбир!

 

— Давай уже своё мороженое. Всё равно ведь не отстанешь, — появление друзей немного отвлекло Илью от грустных мыслей, — Где вас черти носили?

 

— Изучали окрестности на предмет появления в поле зрения лиц приятной девичьей наружности, — Никита смеялся, взбираясь на свою верхнюю полку, — Но, лицам приятной девичьей наружности, наш Алексей предпочёл лицо пышной буфетческой окружности, продающей мороженое в вокзальном ларьке.

 

— Никитос, да что ты понимаешь в изысканных блюдах! – Лёшка с нескрываемым наслаждением начал есть любимое лакомство, — Вот приедешь ко мне в гости я тебе такие угощения на стол поставлю – душа запоёт.

 

— Внимание, внимание! Поезд ноль, пять, пять, «Енисей», следующий по маршруту «Красноярск-Москва» отправляется со второго пути. Просьба провожающих покинуть вагоны – прокашлял станционный громкоговоритель.

 

Поезд набирал обороты. Илья вышел в пустой тамбур, опёрся лбом о стекло двери и бесцельно смотрел на проносящиеся тёмные и незнакомые пейзажи. «Сварог, Большой Сход, Поруб, Погибель, Дальнее Забытьё, Мудры, семь календарей… Откуда ему так знакомы эти слова? Где он их раньше слышал? И как спасти Марусю?» — который раз спрашивал себя Муромов.

 

Пейзажи менялись, ответы не находились, а, с каждым новым оборотом колёсной пары, поезд приближался всё ближе и ближе к Москве.