ВОЛЕВОЕ РЕШЕНИЕ ХИРУРГА

(из цикла о врачебных ошибках)

 

"Воля определяется страстью или размышлением."

Фридрих Энгельс.

 

 

У меня ещё была жива память об операции по удалению почки, как случилась новая беда. Надо было удалять камень, образовавшийся в действующей почке. Информация от врачей была крайне неприятная. Я не встречал ни одного человека, который со спокойным сердцем шёл на операцию. Конечно, страшит сама операция, особенно общий наркоз. Мы спокойно засыпаем каждый вечер, считая сон естественным биологическим процессом. Другое дело, когда нас кто-то погружает в сон искусственным путём. Невольно возникает мысль, а сможет ли тот, кто погрузил в сон, успешно разбудить. Увы, есть в медицине трагические случаи, когда человека не смогли вывести из наркоза. В нашей семье была хорошая знакомая врач генеколог, проживавшая по-соседству. Потому встречи с ней были частыми. Она всегда переживала, что если когда-нибудь придётся принимать общий наркоз, то её не смогут из него вывести. Так и случилось. Ей сделали успешно операцию, связанную с женской болезнью. А вот вывести из наркоза коллеги не смогли. Знакомая умерла. Но мне кажется, что в данном случае вины врача-нарколога не было. Просто сработал запрограммированный самой женщиной мозг. Как считают врачи-специалисты, человек, длительное время, не выходящий из наркоза, в течение года может вообще умереть от какой-либо болезни. Из медицинской литературы следует, что процент летального исхода, связанного с наркозом, не велик, один случай на двести тысяч запланированных операций. Как бы там ни было, а каждый думает, почему не получится так, что именно он станет тем единственным случаем. Именно эта мысль пугает человека, идущего на операцию.

 

Я знал о том, что мой организм не реагирует на наркотики и плохо поддаётся общему наркозу. Первая операция на мне показала, что анестезиологу пришлось намучиться с введением меня в сон. Поэтому у хирургов, которые должны были меня оперировать, поинтересовался, какой очень хороший на данный момент существует анестетик. Они назвали такой препарат, который почему-то в Советском Союзе перестали выпускать. Но по их сведению, кое-где и кое у кого из анестезиологов он есть в загашнике. Заверили, что в нашем городе его найти невозможно. Мой товарищ юности, работавший тогда замполитом УВД, на розыск нужного препарата выехал в Симферополь. Через два дня нужный препарат был доставлен моим врачам. Я несказанно этому был рад, и искренне благодарен коллеге по службе.

 

В день операции жена проводила меня с медсёстрами в хирургический кабинет. Осталась стоять в коридоре, ожидая когда меня вывезут после операции. Она обратила внимание, что через какое-то время на операцию повели второго больного. Когда его повезли на каталке в палату, а третьего больного повели в операционную, жена очень забеспокоилась. Только после вывезенного третьего прооперированного наконец появился я, лежащим на бесшумно движущейся каталке. Я был накрыт с пятнами крови белой простынёй до груди. На ней лежали скрещённые медсёстрами руки. Глаза плотно закрыты. Серого цвета похудевшее лицо со впалыми щеками и синюшными сжатыми тонкими губами говорили о многом. В тот момент любой покойник, которого собираются опустить в могилу, выглядел бы лучше меня в сто раз. Жена сразу всё поняла, и потому с ней случился обморок. Врачи привели её в чувство и тут же завели в палату, чтобы показать, что я живой. Им пришлось меня разбудить и задать вопрос, могу ли я сказать, кто стоит рядом с ними. Я сказал только одно слово "жена," и тут же снова заснул.

 

Когда я поправился и смог выйти на работу, часто приходил в отделение урологии, чтобы передать медперсоналу понравившиеся им пироги с капустой, которые умело пекла жена. Между нами завязались тёплые добрые отношения. Я бывал в домах заведующего отделением урологии Бориса Семёновича и помогавшему ему оперировать меня хирурга Павла. Однажды по какому-то случаю, связанному с семейным торжеством, в гости пришёл Павел. Когда хорошо выпили, он рассказал, почему меня тогда долго не вывозили из операционной. После введения мне добытого какими-то путями анестетика, мой организм его не принял. Получилось что-то в виде аллергии, приведшей к спазму дыхательных путей. У меня прекратилось дыхание. Немедленно для помощи пригласили ещё одного анестезиолога. Врачам едва удалось вернуть меня к жизни. Все они очень переволновались. Даже хотели отменить операцию. Но чтобы меня лишний раз не травмировать психологически, решили всё-таки её продолжить.

 

При проведении операция на почке, больной лежит на боку на валике, чтобы наружный оперируемый бок был выгнут, а приличной величины разрез был получше раскрыт. Надо было удалить из единственной рабочей почки камень и, кроме того, снять обнаруженный дополнительный от рождения кровеносный сосуд, опутавший всю почку. В какой-то момент кем-то из хирургов нечаянно был перерезан крупный кровеносный сосуд, из которого переливаясь через края раны, стала бить кровь, заливая всё операционное поле. Сразу же стало падать кровяное давление. Это называется внутренним кровотечением, которое остановить практически невозможно. В первую очередь потому, что в гуще крови отыскать место перерезанного сосуда может помочь лишь чудо. Отступлю. Как-то слушал лекцию профессора медицины, хирурга, который на заданный вопрос ответил, что самое страшное для хирурга во время операции, это внутренне кровотечение, когда невозможно определить его истоки. Смертельный исход внутреннего кровотечения он определил в 99,9%. Например, мой свояк, упавший с балкона, в полном сознании умер на глазах жена в экстренной хирургии, куда был доставлен скорой помощью. Так как у него резко падало давление, врачи поняли, что порваны кровеносные сосуды внутренних органов, из которых хлещет кровь. Операция была бессмысленна, так как за короткое время невозможно обнаружить повреждённые сосуды, из которых постоянно поступает кровь, заливающая все внутренние органы.

 

Как только открылось у меня внутренне кровотечение, хирурги прекратили операцию, ожидая трагической развязки. Из дальнейшего рассказа Павла следовало, что Борис Семёнович, не выпуская скальпель из рук, уставился на разрез, через который переливалась кровь, и не отрывая от неё глаз, что-то стал шептать. Что произошло, Павел пояснить не мог, но кровь неожиданно остановилась. Операция немедленно возобновилась. Так как я потерял очень много крови, то встал вопрос о немедленном переливании донорской крови, на чём настаивали Павел и анестезиолог. Борис Семёнович принял волевое противоположное решение. Он сказал, что если не сойдутся по всем параметрам моя и донорская кровь, наступит летальный исход. Поэтому надо дать шанс самому организму справиться с этим недугом. Продолжая оперировать других больных, хирурги наблюдали за моим общим состоянием. Если бы оно стало ухудшаться, тогда бы вынуждены были прибегнуть к переливанию чужой крови. Убедившись, что опасность миновала, меня отвезли в послеоперационную палату, даже не в реанимационную. Мой печальный вид мертвеца напугал жену до потери сознания.

 

Таким образом, Борис Семёнович взял на себя ответственность за исход принятого им волевого решения. Он в этот раз выиграл. Я думаю о другом. Не всегда всё хорошо кончается. И вот тогда немедленно возникает вопрос: кто виноват в смерти больного во время операции. Как правило, родственники, оглушённые смертью близкого, родного человека, требуют немедленно посадить в тюрьму на веки вечные хирурга, который по их мнению "зарезал человека." Удивительно то, что суды, скорее всего, под давлением родственников, общественности и прессы, судят врачей за причинении ущерба здоровью по неосторожности. Что такое умысел и неосторожность, как части состава преступления, я как-то в одной статье подробно описал. Поэтому на этом останавливаться не буду. Как юрист, имеющий большой опыт следственной работы, могу только высказать свою точку зрения. Чтобы наступила ответственность за неосторожное совершение преступления хирургом, необходимо доказать, что он по каким-то причинам грубо нарушил все инструкции и предписания о порядке проведения операции, что и послужило причиной смерти оперируемого. Также следует выяснить, почему он так поступил, иначе его безумные действия останутся загадкой. Если же он осознавал свои неправильные действия, при этом не желал наступления негативных последствий, но сознательно их допускал, то должен нести ответственность за совершение преступления с косвенным умыслом, но уже не за неосторожность. Для этого следователю надо проделать колоссальную работу, связанную с многочисленными допросами, и проведением различных судебных экспертиз, в первую очередь, медицинских. В подавляющем большинстве случаев при наступлении смерти на хирургическом столе, речь должна идти о несчастном случае, за который уголовная ответственность не наступает.

 

В выше описанном случае со мной, если бы операция закончилась летальным исходом, хирурги не должны были нести никакой ответственности. Когда хирургов всё-таки привлекают к уголовной ответственности, возникает ещё один серьёзный юридический вопрос: кого из нескольких хирургов, принимавших участие в операции, привлекать к ответственности. Одно дело, если кто-то из них заявит, что именно он нечаянно перерезал сосуд. А если хирурги сами не знают, кто из них это не умышленно сделал. Тогда вопрос о персональной ответственности остаётся открытым, так как нельзя привлекать к ответственности всю бригаду хирургов, а только одного. Но кого?

 

Как бы ни было тяжело родственникам погибшего на операционном столе, не следует им требовать через суд немедленного отмщения, а тем более заниматься самосудом, что имеет место. Из телевидения многие знают о случаях, когда родственники погибшего расправлялись с врачами, которых считали виновными в смерти дорогого для них человека. Необходимо, несколько успокоившись после случившейся трагедии, встретиться с хирургом и внимательно выслушать его точку зрения о причине смерти. Может быть, она окажется убедительной. Если нет, обращайтесь в следственные органы. Со специалистами-экспертами следователи установят истину.