Письмо еврейской матери
(поэма)
(по Василию Гроссману книга "Жизнь и судьба")
«Просите мира Иерусалиму…»
Псалом 121:6
Сынок, я верю, до тебя письмо дойдет,
Хотя я нахожусь в еврейском гетто.
Моя любовь тебя везде найдет,
Пусть далеко ты обитаешь где-то.
Я от тебя ответ уже не получу,
Чрез несколько часов меня не будет.
И я теперь единственно хочу,
Чтоб знал ты о моих последних буднях.
Мне с этой мыслью легче уходить,
И пусть о наших судьбах все узнают.
Дай Бог всем людям миром дорожить,
Пусть наших бед они не повстречают…
Враг быстро наступал, не помогла нам власть,
И не успели мы оставить город.
Нас немцы стали сильно притеснять,
В еврейские дома входило горе.
Вначале ужаснулась я, поняв,
Что никогда тебя я не увижу.
Не поцелую вновь, тебя обняв,
Твой милый голос больше не услышу.
Потом иначе стала думать я:
Ты в безопасности; какое счастье,
Что злая доля минула тебя,
И ты не испытаешь тех напастей.
Мы знали, нам пощады немцы не дадут,
Ведь мы им ненавистные евреи.
Они кричали нам: «Жидам капут!»
И унижали нас всё это время.
Так сложно, Витенька, людей понять.
Ведь даже некоторые соседи
Нас стали откровенно избегать,
Хотя делились мы куском последним.
Две женщины судачат под окном:
«Ну вот, жидам конец, и слава Богу!»
Дома их рядышком с моим двором,
И мы дружили даже эти годы.
Откуда это? Сын одной женат
На доброй, прехорошенькой еврейке.
Малыш родился пару лет назад.
Что будет говорить она невестке?
Вторая женщина уже вдова,
Имеет дочку малую, Аленку.
Она с пеленок на моих глазах росла,
Как васильки, у девочки глазенки.
Так вот, на днях вдова ко мне зашла
И сразу молвила бесцеремонно:
«Мне с дочкой ваша комната нужна,
Вы, как еврейка, нынче вне закона».
Назавтра прихожу с работы я домой
И вижу: мою дверь уже взломали.
В соседкиной каморке, темной и сырой,
Все мои вещи на полу лежали.
Чудно… С образованьем человек…
Ее покойный муж был тихий, славный.
Как всё меняется – где тьма, где свет?
Становятся другими нынче нравы.
А дочь ее, Аленушка, со мной была,
Мы пили в этот вечер чай с вареньем.
Уж поздно мать дочурку забрала,
Такое было это новоселье.
События менялись чередой,
И вдруг меня уволили с работы.
Я – врач-еврей и я теперь изгой,
И это участь моего народа.
Мою зарплату не отдали мне:
«Пускай твоя Москва тебе заплатит!»
Не знаю я, что всё же тяжелей:
Злорадство, жалость или же проклятья?
Ах, Витя, разве полагала я,
Что мне всё это пережить придется?
Иной, как на собаку, взглянет на меня
И быстренько с презреньем отвернется.
Как поражают многие меня.
Другой про Русь кричит и пышет паром
И вдруг пред немцем, как лакей, ведет себя
И Русь готов продать за тридцать марок.
Сынок, всё описать не хватит слов.
Нам приказали поселиться в гетто.
Как трудно оставлять свой милый кров,
Где всё твоим дыханием согрето!
Нас сотни, сотни шли по мостовой,
Неся свои тяжелые поклажи.
Детей, больных тянули за собой,
И вид у многих был совсем ужасен.
Глаза расширены, в них виден страх,
Слышны повсюду крики, плач и стоны.
О, мой народ! Какая боль в твоих глазах!
Какой судьбы врагом ты удостоен!
Вот бакалейщик наш в пальто идет,
Он толстый, задыхается, измучен.
Стоит жара, с его лица стекает пот,
А мне казалось, что над нами тучи.
Ты знаешь, наше гетто, как загон,
И мы для немцев просто скот рабочий.
Но всё ж народ не сломлен, не порабощен,
Хотя страдаем мы и днем и ночью.
Живут здесь люди все одной судьбы,
И это явно нас объединяет.
Нет злобных взоров, ссор и клеветы,
И, в общем, люди встреч не избегают.
Мы на одежде носим желтую звезду –
Печать евреям выдали фашисты.
Какую горькую познали мы нужду!
Как снится ломтик хлеба запашистый!
Сынок, здесь люди всякие живут:
Хорошие, трусливые, скупые.
Представь, я их теперь, как мать, люблю;
Мы все евреи, так что не чужие.
Я многих навещаю и лечу,
О, если б видел ты их благодарность!
Я даже мальчика французскому учу,
Так легче, это маленькая радость.
Как обижают полицаи нас –
Предатели из местных украинцев!
Отнимут всё – продукты, деньги и подчас
Не прочь одеждой нашей поживиться.
Недавно мы узнали, что враги
В округе всех евреев собирают.
Везут их в лес, велят копать им рвы,
Расстреливают всех и зарывают.
Фашисты не жалеют никого,
Казнят евреев всюду постоянно.
Их вырезают всех до одного,
И множатся еврейские курганы.
О, Боже! Я была всегда сильна,
Теперь ночами леденеет сердце.
Ты знаешь, я боюсь и я слаба,
Мне хочется в твоих руках согреться.
Я не могу представить, мой сынок,
Как эти папы, мамы, старцы, дети –
Весь этот шумный мир уйдет в песок,
И мы исчезнем вскоре, как ацтеки.
Сегодня мы узнали, что вблизи,
Где расположено село Романовка,
Десятка два евреев роют рвы,
Там завтра наши вырастут курганы.
Запомни, Витенька, название села,
Ты там найдешь огромную могилу,
Где будет находиться мать твоя,
А я с тобой прощаюсь, сын любимый.
Я ухожу, ты вспоминай меня,
Да даст Господь в последний час мне силы.
Целую лоб твой, волосы, глаза…
Тебе передадут письмо, мой милый.
Ну вот, последняя моя строка,
На предстоящую надеюсь встречу.
Мой Витя, Витенька, любовь моя,
Живи, живи, живи, сыночек, вечно…
Мама
«Восстань, светись, Иерусалим, ибо пришел
свет твой, и слава Господня взошла над тобою.
Ибо вот тьма покроет землю, и мрак – народы;
а над тобою воссияет Господь, и слава Его
явится над тобою».
Исаия 60: 1-2
