ОКТЯБРЬ

ОКТЯБРЬ
ОКТЯБРЬ
 
Пелагее Дмитриевне,
матери моей,
в день 85-летия
 
Я должен к ней подойти.
Я должен
Обязательно к ней подойти.
Я должен
Непременно к ней подойти...
 
Эдуард Багрицкий.
«Февраль»
 
 
Какой огромный шар луны
Оранжево встаёт над миром!
Каким невиданным покоем
Наполнены земля и небо,
И город, и леса за ним,
И гор цепочка за лесами,
Осыпанная серебром!
 
Наверно, вот в такой же час
Шёл Лермонтов дорогой горной
И сочинял стихи о том,
Что ночь тиха, равнина внемлет
Лишь Богу одному, а в небе
Звезда с звездою говорит.
 
И я иду – совсем иной,
Не Лермонтов, и не кремнистой
Иду дорогой меж утёсов
Недостижимого Кавказа,
А лишь асфальтовой дорожкой
В старинном городе уральском,
Который, правда, стать столицей,
Пусть евразийской, норовит.
Но ведь и я же норовлю,
Хоть небольшим, но стать поэтом;
И в чём-то я с певцом великим
Душою схож, сердечным чувством;
И мне восход луны огромной
Волненьем сердце бередит;
А после, как весь мир подлунный,
Пронзает радостным покоем;
И мысли ровною волною
Вскипают тихо и бегут...
 
Ах, даль какая! – И покой.
И в сердце умиротворенье.
Но, Боже мой, какой контраст
С тем, что случилось в день минувший,
И завтра, в день грядущий, будет!
Как всё не сходится с душевным
Настроем в этот вечер светлый,
Серебряный и лишь немного,
Вблизи, – искристо-золотой!..
 
Опять холодною метелью
Междоусобные сраженья
Над бедной Русью закружили.
Но не в кольчугах, не в шеломах,
Не с копьями и не с мечами,
Не на конях, не пешим строем
И не рядами в поле чистом
Сошлись защитники уделов, –
 
А в новых импортных костюмах,
В цветастых галстуках модерных,
В редчайших запонках алмазных,
С коронками небесной пробы,
С бородками, по крику моды,
Щетинистыми, как жнивьё,
Они во всех телеэкранах
Руками машут, как мечами,
И мечут стрелы обещаний
В полуголодный русский люд.
Они кричат: – Проголосуйте
За «Всеединую Россию».
Лишь «Всеединая Россия»
Вам счастье в жизни принесёт!
 
Они кричат: – Проголосуйте
За «Либеральную Россию».
Лишь «Либеральная Россия»
Вам счастье в жизни принесёт!
 
Они кричат: «Проголосуйте
За «Комсоветскую Россию».
Лишь «Комсоветская Россия»
Вам счастье в жизни принесёт!..
 
Но только мы проголосуем
За «Всеединую Россию»,
За «Либеральную Россию»,
За «Комсоветскую Россию»,
Так сразу же, увы, не будет
У нас России никакой.
 
Схватившись за корону власти,
Разбившись по своим уделам,
Они забудут о народе
И об одном лишь помнить будут, –
Как, ухватившись за корону,
У власти дольше продержаться,
Как евро-долларов побольше
Набить в широкие карманы,
Как евро-долларов погуще
Набить в счета швейцарских банков,
Американских и английских,
И португальских
и т.д.
Но что-то я их нынче вспомнил
Совсем уж, кажется, некстати.
Пускай себе за власть дерутся,
Не видя, как огромным шаром
Луна оранжево восходит,
Каким невиданным покоем
Пронизаны земля и небо,
И город, и леса за ним,
И гор цепочка за лесами,
Осыпанная серебром.
 
Пускай себе за власть дерутся,
Не ощущая, как равнина
Самозабвенно внемлет Богу;
Не слыша, как в молчащем небе
Звезда с звездою говорит...
 
Мне только стоит помолиться
За Православную, Святую,
За восстающую из пепла,
За прозревающую Русь, –
Как лже-правителей удачи
Сомнёт, затюрит, заколдобит,
И разнесёт речным туманом,
И к ничему всё зло сведёт.
 
Мне только стоит помолиться...
 
Но что-то из глубин покоя,
Из глубины души притихшей,
Из тишины глубинной сердца,
Мне говорит, что помолиться
Я за Россию не смогу...
 
Луна, огромным шаром круглым
Восстав оранжево над миром,
Своим невиданным покоем
Объяла небеса и землю,
И город, и леса за ним,
И гор цепочку за лесами,
Осыпанную серебром.
 
И мне восход луны огромной,
Как весь подлунный светлый мир,
Наполнил радостным покоем
И сердце, и глаза, и мысли,
И лишь глубокой глубины,
Глубинной глубины душевной
Своим покоем не коснулся
И ран её не излечил.
 
Там, посреди созвездий веры,
Среди потоков светозарных,
Найдя остатки тьмы вселенской,
Возникшей после согрешенья
Далёких предков перед Богом;
Там, там, извечной тьмы остатки,
Уже прозрачные, как тени,
Но безопаснее и проще
С того не ставшие ничуть;
Там, в тайном царстве тонких теней,
Нашли приют себе и пищу
Мои последние, и всё же –
Неисчислимые грехи.
 
Недаром же, совсем недаром
В минуты лунного восхода,
Которые волшебной силой
Покой вселенной подарили
И осенили тихим светом
Мои и сердце, и глаза, –
Недаром же в минуты эти
Я вспомнил (будь они неладны!)
Лже-управителей России
И с прежней лёгкостью предался
Их обвинять и осуждать.
 
Мне надо было в этот вечер,
Необычайный и спокойный,
Простить их всех
до одного,
Как мы друзей своих прощаем,
Как мы родных своих прощаем,
Как часто мы себя прощаем,
Когда в греховную ошибку
По слабоволию впадём.
Но нет же, нет!.. Совсем не сразу,
А лишь когда моя поэма
Свободно стала выливаться
В раскованные строчки эти,
Слегка с серебряным мерцаньем,
Слегка с мерцаньем золотым, –
Я осудил свой грех великий
И перед миром, перед Богом
Святейшей милости прошу.
 
Прошу, но тут же понимаю,
Что вновь прощения не будет,
Поскольку я прошу прощенье
Лишь за элитную верхушку,
А не за всех людей на свете –
Родных, знакомых, незнакомых,
Друзей, товарищей, врагов.
 
И снова я за грех великий
Перед Владыкой Всемогущим
Святейшей милости прошу.
И снова, снова понимаю,
Что всех простить – ещё лишь только
Шаги неловкие, начало,
Прощённых надо полюбить.
В любви, в одной любви – всё дело.
Но целый мир любить – найду ли
В себе души, терпенья, сил?
 
О, Боже! Помоги, помилуй!
 
... И вспомнил я советы старцев:
«Кто хочет Богом быть услышан,
Молись ему с душою чистой.
И если вспомнишь человека,
Перед которым виноватым
Себя ты чувствуешь, – беги;
Беги к нему, проси прощенья,
Проси бесхитростно и честно,
Да со смиреньем, и любовью! –
Лишь после этого молись».
 
Я вспомнил, как просил прощенье
За слишком мой горячий норов
За неуступчивость, гордыню
У матери жены моей.
Она за всё меня простила,
И я за всё её простил,
Да вот любить не научился,
Как мать свою любил когда-то
И до сих пор люблю, тоскуя,
Хотя душою понимаю,
Что скоро мы (конечно, скоро)
С ней встретимся и обо всём
Поговорим в небесных кущах...
 
Быть может, мы припомним с ней,
Весёлый летний день давнишний,
Когда по горнице, залитой
Лучами солнца молодого,
Мы убегали друг от друга,
Потом друг друга догоняли,
Кричали, прыгали, смеялись,
Пока на мягкую кровать,
Высокую, как ларь на кухне,
Мать лёгкой птицей не вскочила
И не сказала мне оттуда:
– Вот ты меня и не достанешь,
Вот ты меня и не поймаешь!.. –
Потом задумалась и тихо,
И горько так произнесла:
– А вот когда-нибудь, сыночек,
Меня совсем с тобой не будет,
В земельку мамочку зароют,
И ты останешься один...
 
О, Боже! как тогда я плакал,
Как плакал неостановимо,
Как целый день и вечер плакал,
И мама бедная рыданья,
Мои страдания и слёзы
Всё не могла остановить.
 
Потом (уж вышло так) не мог я
Любить кого-нибудь, как в детстве
До слёз горючих мать любил.
И тут моё большое горе,
И тут моя большая слабость,
Поскольку так, как мать когда-то,
И, может быть, еще сильнее,
Я должен целый мир любить –
Друзей, знакомых, незнакомых,
И мать жены моей... Но я...
 
О Боже! дай мне мудрой силы,
Прибавь огня в остывшем сердце,
Не дай погибнуть на краю!..
 
Когда-то на роскошной свадьбе,
Пельменно-водочно-горняцкой,
Когда вовсю пчелиный улей
Гостей подвыпивших гудел,
В обнимку с тестем мы сидели
И дружно пели о рябине,
Которой к дубу перебраться
Через дорогу, через речку
Судьба-злодейка не давала...
 
Тогда-то мне он и сказал:
– Ты не стесняйся, ты зови нас
Отцом и матерью; богаче
Не будет в мире человека –
Две матери и два отца;
Куда с тобой миллионерам
Тягаться!.. – Так он мне сказал.
 
Тогда я с тестем согласился
И раза три или четыре
Его отцом назвал за вечер,
Но тёщу только раз случилось
В тот вечер матерью назвать.
 
А утром так мне скверно стало,
Как будто за копейку совесть
Я продал людям незнакомым,
Как будто мать с отцом оставил
В глуши сибирской навсегда.
 
И я решил, пускай всё будет,
Как было раньше. – Слаб Пегас мой,
Уже порядком нагружённый,
Не увезёт по перепутьям
Двух матерей и двух отцов,
Да и души моей не хватит,
Тепла сердечного не хватит,
Чтоб поровну на всё семейство
Его отсчитывать, делить...
 
Тогда и думать я не думал,
Что в этих мыслях свил прилежно
Гнездо обычный грех – гордыня;
Гнездо привычно свил порок,
С названьем броским – себялюбье;
Свила гнездо себе привычно
Болезнь, которую в народе
Российском нашем православном
Зовут бездушием холодным,
И пустотою бездуховной,
И много чем ещё зовут.
 
И что тут, право, будешь делать,
Когда понадобилась мне
Вся жизнь ушедшая, чтоб нынче,
В спокойный, ясный, лунный вечер,
Признать, что,
как отца и мать,
Должны мы всех без исключенья
Любить сыновнею любовью,
Непроходящею любовью,
Любовью вечною любить.
Мы так должны любить, чтоб Бог
Молитвы наши ясно слышал,
Желанья наши ясно видел
И с чистым сердцем помогал
Стремиться нам к труднейшей цели...
 
В своих раздумьях и заботах
Я по асфальтовой дорожке
Старинным городом уральским
Всё шёл да шёл, и шар луны,
Такой оранжево-огромный,
Всё меньше, меньше становился,
Пока не стал обычным кругом;
Но тот же вековой покой
Всё так же царствовал над миром,
Вбирая небеса и землю,
И город, и леса за ним,
И гор цепочку за лесами,
Осыпанную серебром.
 
Но только он уже проник
В мои душевные глубины,
Где тайная обитель духа,
В которую Господь приходит,
Когда в ней чисто и светло.
 
Я чувствую, как тихо-тихо
Мои заботы и печали
Меня спокойно покидают
(Неужто это навсегда?)
 
И зла во мне ни капли нету.
Я мир спокойно принимаю,
Каков он в этот час осенний, –
Колючий, мягкий, неуклюжий
И злой, и добрый, и жестокий,
Святой, обманный, бездуховный,
Грехи творящий, покаянно
Перед иконою колени
Сгибающий... Привет тебе!
Привет и вам, с поклоном низким,
Лжеуправители России,
Пока вы далеки от Бога,
Но по молитвам нашим частым
И вам идти путём Христовым,
Иначе – просто нет пути.
 
Привет и вам, все люди мира!
Враждующие или тихо
Живущие под небосклоном,
Который шар луны обходит
Своим дозором неизменным, –
Я всех вас искренне люблю!
 
Привет же и тебе, с кем долго
Делил я, что и сам не знаю,
Что по Христовому закону
Не значит ровно ничего!..
 
Иду асфальтовой дорожкой,
Спешу в семейную обитель,
Где так по-разному встречал я
И тишь, и вихри прежних дней.
 
Дверь открываю.
– Здравствуй, мама!
Спешу сказать тебе о том, что
Твой блудный сын блуждал немало,
Но вновь пришёл в родимый дом...