ВРУЧЕНИЕ ПИОНЕРСКОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ

(воспоминание из прошлого)

"Задачей воспитателя и учителя остаётся приобщить всякого ребёнка

к общечеловеческому развитию и сделать из него человека раньше, чем им

овладеют гражданские отношения"

Дистервег Адольф (1790-1866) немецкий педагог.

 

Шёл голодный послевоенный 47- й год. Я учусь в четвёртом классе, пионер, являюсь председателем Совета отряда. В отряде лучшие из лучших учеников нашего класса - несколько девочек и мальчиков. Наш отряд, как и отряды других классов, борется за переходящее Красное знамя пионерской дружины школы номер №19 города Керчи. Со слов учителей отлично знаем, почему знамя красного цвета. Изо дня в день все учителя нас постоянно убеждают в том, что на знамени кровь наших дедов и прадедов, отдавших её за наше счастье в революционные бурные годы. Именно с тех далёких лет знамя стало красным. И мы искренне этому верили. Никому не приходило в голову, что полотнище на самом деле было просто покрашено на какой-нибудь фабрике. Для нас-детей войны, знамя было символом всего святого. Когда учителя рассказывали о погибших революционерах, чья кровь на знамени, в горле появлялся комок, долго не исчезавший. На глазах появлялись детские слёзы.

 

И вот настал торжественный день вручения этой святыни передовому пионерскому отряду. Вся пионерская дружина стала по кругу единственного небольшого коридора старой, до конца не отремонтированной школы. В центре круга со знаменем в руке стояла наша старшая пионервожатая, окружённая со всех сторон учителями во главе с директором школы Раисой Ивановной. Она была очень строгой, мы её побаивались. Раиса Ивановна стояла вплотную к пионервожатой, отчего мы были уверены, что знамя находится под надёжной охраной. На том торжестве было много наших родителей. У всех было приподнятое настроение, несмотря на то, что были бедно одеты, а желудки постоянно бурчали, требуя пищи.

 

С нетерпением ждали, когда назовут победителя. В зале стояла гробовая тишина. Вдруг я слышу, что называют наш отряд, занявшего первое место в соревновании. Ноги мгновенно стали ватными, а перед глазами поплыли разноцветные круги. Меня зовут к знамени, а ноги меня не слушаются. Каким-то чудом я добрался до пионервожатой, которая торжественно передала мне знамя. Всеми пальцами я вцепился в древко знамени и попытался бодро идти к своему отряду. Но я не мог этого сделать, так как меня переполняли чувства гордости, радости от такого доверия. Незаметно для себя я начал плакать. Мой тихий пионерский плач перешёл в жалобное завывание. Но на этом я не остановился. Завывания, сначала похожие на скулёж щенка, перешли в громкий плач. Меня стал поддерживать весь отряд. Сначала плакали сдержанно, а потом вдруг начали голосить на все лады. Не выдержала и вся дружина. Стоял общий скорбный плач, к которому присоединились сначала родители, а затем и учителя. Изо всех сил держалась только Раиса Ивановна. К своему ужасу увидел, как не поборов нервного напряжения, упала в обморок наша отличница Лёлька, с которой я сидел за одной партой. Я видел лежащее на полу её распластавшееся тело с разбросанными в разные стороны руками и ногами. Мне казалась она убитой беляками. Стоявшая рядом с ней наша красавица Лина, судорожно стала хвататься за подол своего платья. Её била мелкая, частая дрожь, видимо, от того, что под ногами оказалась огромная лужа. Никто на это не обращал внимания. Я услышал, как закричала Раиса Ивановна, чтобы скорей вызвали скорую помощь. Это для Лёльки, сообразил я, хотя считал её давно погибшей за общее дело пролетариата. Меня самого начало шатать. Я чувствовал, что ещё чуть-чуть и тоже брякнусь на пол. Но мне не дали этого сделать. Чьи-то руки меня попытались усадить на стул, отбирая при этом знамя. Но я вцепился в древко мёртвой хваткой. Когда же силой стали расцеплять мои пальцы, понял, что за конфуз у меня хотят отобрать знамя, без которого по моей вине останется наш отряд. Какая-то неведомая революционная сила подбросила со стула, и я с остервенением начал бить знаменем налево и направо всех подряд, кто пытался приблизиться ко мне. Казалось, что я крушу врагов революции. Силы были неравными. Меня повалили на пол и отобрали знамя. Побеждённый, я забился в истерике. Потом перед собой я увидел дядьку в белом халате. Понял, что это доктор. Вид мой, наверное, испугал его, так как он сначала ничего не делал. Но медицинский опыт возобладал над его растерянностью. Он рывком посадил меня на стул и дал две хорошие затрещины. Голова моя мотнулась в обе стороны так, что щеки ударились о плечи, а зубы громко клацнули. Этот народный метод на меня сразу же подействовал. Я стал понимать, что происходит, и потому ясно услышал, как эскулап торжественно произнёс: "Вот видите, всё в порядке, а вы утверждали, что он сошёл с ума. Просто очень впечатлительный мальчик." Он тут же исчез. В зале всё смешалось. Не было никакой торжественности. Не было и Лёльки. Её увезла скорая помощь. Видимо, не подействовало народное средство, которое так подействовало на меня. Всех отпустили домой. Я побрёл к выходу. И тут увидел красное знамя. Оно лежало на стульях. Его полотнище свисало вниз, до самого пола. На него падали косые лучи солнца, отчего краска горела ярким цветом и походила на кровь. Я понимал, что это была кровь наших дедов и прадедов, отдавших жизнь за революцию.