Часть первая «Степка»

Война застала их в поле. Шустрого небольшого росточка юношу, с голубыми глазами, Степана и его степенного отца Гаврилу. Они всю субботу вдвоём настраивали, налаживали двигатель на «Сталинце». Пробный выезд отложили на воскресенье. Утром же позавтракав, отправилась на станцию, которая находилась тут же, при селе. Спустя полчаса погромыхивая траками, машина вышла из ворот МТС. Там на лугах их и догнал соседский дозглявый мальчишка-посыльный на лошади. Махая руками, он что-то им кричал. Подскакав ближе, они ошарашенно услыхали:

- Война! Война! Германец напал!

- Вот те раз, - вздохнул отец. – Мало ему видать землицы в Европе, на нас попёр!

А парнишка, таким образом, огорошив, известив – развернулся, поднял коня на дыбы, ускакал прочь. Сын же с отцом, повернув лязгающий агрегат, запылили обратно на станцию. Прибыли, прошли по странно-пустынным улицам, на центральную площадь. К единственному репродуктору, где собрался и стар и млад, всё село. Селяне оглушенно внимали словам диктора:

- …Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами! – эхом прозвучало по площади.

После кошмарных слов из громкоговорителя, народ ещё немного постоял в надежде, что всё это злая шутка или страшный сон. Потом враз приняв и осознав ужасную правду, возник стихийный митинг. Лаяли собаки, где-то плакали малые дети. Ораторы один за другим выходили к импровизированной трибуне и вдохновляюще-восторженно вещали о мощи Советского Союза, о силе братских республик, о Сталине. Говорили, о скорой победе над ненавистным врагом. В памяти ещё были свежи бравурные победы, связанные с финской компанией. Тут же на бочке, председатель колхоза и начальник МТС стали составлять списки добровольцев желающих вступить в РККА. Мальчишки весело, как умеют делать это маленькие дети, устроили небольшой импровизированный бой на палках. Да так, что взрослым пришлось на них прикрикнуть, чтобы поутихли.

Степан тоже в эти первые часы войны, поддался всеобщему, повальному буйству и энтузиазму, ощутил небывалый всеохватывающий восторг. Как-никак война, уж он-то себя героя обязательно покажет. Пускай тебе всего семнадцать, так возраст не помеха. Аркадий Гайдар и Павлик Морозов были его героями.

Только возратясь в избу, часа через два после митинга. Заметил, как постарела его матушка, седых волос что-ли прибавилось. Пропал задорный блеск глаз, пускай не молодой, но статной женщины. Оказывается, пока они с друзьями судили да рядили, как германца того лучше за загривок взять. Пока разбирались, тут же на центральной площади, какой род войск важнее кавалерия или танковые войска. Отец его Гаврила Модестович, мастер золотые руки, уже записался добровольцем. И на завтра назначена отправка.

Степан из сбивчивого рассказа Маринки, младшей сестренки, которая выкатилась колобком ему навстречу, только и понял, отец идёт на войну бить ненавистного врага. Гордость за отца теплой волной прокатилась по телу. Он и сам подходил к начальнику станции о внесении себя в списки. Вернее ватагой, с друзьями. На что начальник со смешной фамилией Вислоухов, грозно спросил:

- Возраст?

- Семнадцать. – Робко ответил юноша. Лицо директора смягчилось, и улыбнувшись, он ответил :

- Хватит и твой век ворогов проклятых, витязь! Обожди чуток. – Степан от нежданной похвалы или от обиды, вспыхнул красной девицей, отошел в сторонку. А вокруг толклись его дружки, дружно подхватившие «Витязь! Витязь!». Что поделать, так и прилипло «Витязь».

Ночью перед сном, когда он готов был отправиться в сладостный мир Морфея, когда уже всё было оговорено и переговорено по нескольку раз. Уже стоял собранный вещмешок. Выглажена белая парадная косоворотка, брюки. Проверена и отлажена дедовская гармонь, заправским солдатом перепоясанная ремешком. Сын засыпал, скользил по грани между явью и сном, вдруг почувствовал, в ноги к нему кто-то сел. Вскинулся, поднял тяжелую от нахлынувшего сна голову. В отблеске лампы соседней комнаты увидел отца:

- Тыы спи, спии, милаай. – прошептал он, своим мягким добрым голосом, как всегда слегка растягивая последний слог. Что с ним случалось в минуты душевных потрясений и переживаний, - спи, Стёопка!

Юноша, с которого сон слетел, при первых словах, приподнялся на постели ни слова не говоря, обнял этого большого доброго человека. Каждый думал о своем сокровенном, в унисон друг другу, понимая и осознавая. Ведя безмолвный разговор на самых тонких душевных струнах. Душа говорила с душой, с родной душой. Между этими двумя родными людьми всегда существовала незримая связь. Связь, неразрывно связывая и переплетая их сердца, гораздо глубже, нежели связь ребёнка и матери. Словно, в далеком прошлом их разъединили, отсекли друг от друга. А сейчас в этой жизни осталось так мало времени, для воссоединения и слияния в единое целое. Они и были одно целое, прекрасно дополняя друг друга. Он широк в плечах под два метра ростом и его сынишка, маленький щупленький под метр шестьдесят. Нужно сказать, что заводилой и зачинщиком в единении их сердец, в этом донельзя странном дуэте выступал Степан. Отцу же ничего не оставалось, как подхватить и следовать за своим дитём.

Так и просидели до ясной огненно-малиновой зари на востоке, до первых заполошных петухов. А навстречу им выходило угольно-черное, устрашающе-мрачное западное зарево. И только вопрос времени и приложения неимоверных нечеловеческих усилий мог разрешить этот нескончаемый спор дня и ночи, света и тени. Где-то вдалеке прокричал петух. Ему в ответ вторил другой. И вот уже целая кавалькада оркестром самых различных голосов и оттенков, стройно и вразнобой приветствовали оранжевый восход солнца. Прокричал и их старый вояка, взбалмашно, словно куда-то опаздывая. Они очнулись, встрепенулись. Видимо всё же забылись коротким, как летняя ночь, сном. Ещё крепче обняли друг друга, и вышли в новый день. Перед этим отец, папа бросил словно, как бы невзначай:

- Степаан, не могуу по другоому, поймии! – На глазах одновременно у обоих мелькнули слёзы. Подведя итог долгому молчаливому разговору по душам.

Днём тут же на ристалище, опять собралось всё село, провожать добровольцев. Играла гармошка, да не одна. Кто-то лихо отплясывал. Или, наоборот, в сторонке вел разговор о самом своём самом заветном, что не успел или не успела договорить, досказать, донести до родного человека, до самого глубинного естества. Впрочем, настроение в этот второй день войны было выше среднего. Люди верили, знали и понимали, что война скоротечна и скоро Красная Армия погонит немцев поганой метлой с советской земли.

Они дружно всей семьёй провожали мужа и отца. Он и запомнился им вторым с краю в кузове полуторки, в котором расположились человек пятнадцать новоявленных рекрутов. Были среди них и кряжистый Михаил Сидор – кузнец, Алексей Кондратьевич – один из школьных учителей. Был и Пашка – лентяй и забулдыга, отправившись воевать то ли на спор, то ли в надежде отфилонить от сельских трудовых будней, «сменить так, сказать профиль». К слову сказать, лишь Пашка и вернулся из той первой команды двадцать третьего июня. Единственный из всех. Вернулся летом сорок пятого, в звании капитана артиллерийских войск, с медалью героя на груди. Артиллерист вернулся инвалидом, его правая нога представляла собой культю. Он всё так же водил дружбу с зелёным змием. Разговаривал тем же визгливым голоском. Только его бесцветные невыразительные глаза, сменили цвет на глубокий стальной. Да, волосы. Его некогда темная шевелюра претерпела значительные изменения. Он стал сед, как лунь.

С каждым днём, тревожнее вслушиваясь в сводки Совинформбюро, внимая голосу Левитана, село ожидало чуда. Вот-вот полетят черные головы наземь. Вот-вот доблестная РККА погонит проклятых захватчиков. Не дождались. Ближе к осени всё сильней и сильней грохотало на западе. Всё выше и выше поднималась темная, пыльная туча. И по этой пыли шли, двигались, плыли и кое-как ковыляли нескончаемым потоком беженцы. Не дождались.

28 июля 1941года после долгих и кровопролитных боёв, советские войска оставили город Смоленск. Собственно тогда и произошел тот перелом в сознании советского человека. После падения истинно русского города, люди задумались, о неотвратимости великого жнеца человеческих душ. Именно после слов Левитана, о поражении советских войск под областным Смоленском и задумал Стёпка уйти на фронт – добровольцем, как папка.

Не дождались. После взятия Брянска, осиротевшая Степкина семья готова была уже влиться. Слиться с нескончаемым потоком разношерстного люда идущего на восток. Медлили, думали. И опоздали. Всё сильней и сильней грохотал запад, драконом пожирая и перемалывая человеков. А ещё через два дня село было взбудоражено незнакомой отрывистой речью и автоматными очередями. Не дождались.

Степан этого уже ничего не знал. То есть он знал, смотрел по карте. Его дом захвачен врагом. Надеялся на то, что может у мать сумеет собрать тот необходимый минимум вещей, собрать Маринку. И убежать, умчать на всех парах от всесокрушающей и не знающей пощады адской машины Гитлера.

Не знал, что в первый же день немцы расстреляли его любимую учительницу русского языка Аделаиду Петровну. Расстреляли начальника МТС со смешной фамилией Вислоухов и ещё несколько человек для острастки. Остальных же жителей села поголовно погрузили автомобили и вывезли в лагерь за номером 142. В том числе его мать и сестру.

Не знал. Потому что, в середине августа, ночью взяв краюху хлеба и черкнув, матери пару строчек, ушел в Брянск. Вместе с Глебом, друганом еще со школы. В городе же, они явились в штаб народного ополчения. И потом, уже отступая вместе с Красной Армией, от пылающего города по разбомблённой дороге, потеряли друг друга в этой неразберихе. После ополченцы вышли, на какую-ту узловую станцию. Он не помнил название. Попали по налёт немецких бомбардировщиков. Его ранило. Бомба рванула совсем рядом, Степана подняло в воздух, швырнуло. Множественные переломы трёх рёбер, перелом правой руки и не приведи Господь, осколок в левой ягодице. Витязь потом шутил с однополчанами под дружный хохот:

- В сердце метил гад, так задница по пути попала, ну вот тут осколок и притормозил.

Его успели, отправили на одном из санитарных поездов, в глубокий тыл. На поправку.

Там в госпитале, где-то за Москвой, столицей Советского государства, опорой, столпом, сиявшим над всей Русской землей. Мглистым, морозным и мрачным началом октября, когда осень уже ярко окрасила природу в свои животрепещущие цвета. И этот цвет опадает на землю, выставляя в небо зенитками свои ветки. Когда хлеб «уже вот» сжат, где успели, где не пожгли и не потоптали. Когда в самом разгаре вспашка зяби, а непуганая утка на ясной вечёрке желанный трофей. Он встретил обычного лейтенанта-танкиста. Чубатого блондинистого сибиряка. Такого же небольшого росточка, как он сам. Такого же невезучего. В первом бою блондин был ранен и потерял свою машину и экипаж.

- Тракторист?- Изумленно вопрошал Андрей. – Тракторист? Так чего ж ты дубина стоеросовая в дружине-то делал!

Степан задохнулся от возмущения:

- Как чего? Мы знаешь, знаешь… - и умолк растерянно смутившись. А действительно, чем это они занимались, эти две недели живописного ада. И найдя, вспомнив, запальчиво выкрикнул – Копали! Копали рвы, до кровяных мозолей, под непрерывным артобстрелом и бомбёжкой немецких самолётов. – Подался к лейтенанту и воззрился на него своими синими как у девушки глазами. Продолжил рваными фразами. – За каждый дом и подвал.... Когда проклятые вошли в город... Сколько народу полегло... – Вслед, разом как-то стих и умолк. Стараясь ничем не выдать бурю, шквал нахлынувших чувств. И взгляд в сторону отвёл. Чтобы тот, слёз не видел.

- Да, ладно паря, ты чего!? – Пошел на попятую лейтенант. – Я ж ничего. Славный танкист из тебя выйдет. Ты ростом мал, самое оно. Нам такие боевые ребята, ой как нужны.

- Танкистом? – Витязь впервые задумался. Вспомнил последнюю поездку с отцом. Как в один миг закончилась мирная жизнь. С галопирующей гнедой лошадью, поставившей жирную, маслянистую точку в череде спокойных и мирных дней, дел сопутствующих обычному крестьянскому труду.

Они спокойно беседовали в коридоре школы, прислонившись к стене. Надоедало лежать целыми днями на койке. Это да, поначалу, куда ещё не шло. Но подживала рука, при глубоком вздохе в груди не просыпался вулкан боли. И задница. «О, мой многострадальный зад!» - улыбнувшись про себя, говорил Степан, пятая точка чувствовала себя на пять с плюсом. К тому же, если верить надписям на двустворчатых дверях класса, тут до войны, как в аккурат находился пятый«Б».

- Мы, брат, сейчас новую машину на вооружение приняли. «Т-34» называется. Не слыхал? Исключительно перед самой войной в войска поступать стала. Мой «БТ», ну, сгорел который, слабоват против фрица оказался, ежели против пехоты, ещё куда ни шло. А против ихнего "панциря", пиши, пропало. Вот нас и разделали под орех. Что же касаемо «тридцать четверочки» - красава, а не машина. Такую увидишь и влюбишься как в ненаглядную свою. Двигатель - это 500 сытых «лошадок», броня 45 миллиметров, этакую фашист не пробьёт. Пушка 76 калибра , пальнешь, так аж дух захватывает. Любого фрица, чисто котлету разделает. – Раззадоривал он Степана, улыбаясь во весь рот. На том и порешили. Тракторист он же и танкист.

Поправив здоровье и выписавшись, Андрей отбыл в свою часть. А Степка, последнюю неделю в госпитале не находил себе места. Он знал, его родное село его дом, были по пятой ненавистного врага. И, в конце концов, отлежал, отмаялся положенный срок, предъявил врачебной комиссии помятый лист бумаги, о зачислении его в народное ополчение Брянска. После получил направление в учебный танковый батальон, под Челябинск.

июнь 2017