Семь дней в Николе

очерк в стихах

 

I

Она зовётся «полевая»…

И дрожь в коленках в первый раз,

и немота одолевает

(тут и вопросник бы не спас!).

Но – приспособились: старушки

друг другу лучшие подружки,

они и рады, что у них

есть слушатель из молодых.

К тому же русская натура

гостеприимна: пироги –

они тем боле дороги,

чем бескорыстней процедура

их поглощения. Засим

был диалог неизъясним!

 

II

Деревня, где мы куковали,

звалась умильно так: Торжок

Никольский. Озеро в овале.

Травой заросший бережок.

Блаженный ряд торговых точек.

На месте церкви – жалкий очерк

развалин. Школа в двух частях.

В одной и жили мы в гостях.

Поскольку дом был двухэтажен,

царицей лестница была.

Свой нрав крутой она могла

явить на наших пятках даже

(что мы и чуяли нутром,

ползя по лестнице с ведром!).

 

III

Сказать, что мы скучали, право,

не поднимается язык.

С утра вставали мы небраво

под звонкий колокола зык.

Кого-то тешила пробежка,

кто спать хотел, как Белоснежка…

Но всё же к десяти часам

все разбредались по местам

своих «обеденных» допросов.

Магнитофон, блокнот, тетрадь,

сверкают ручки – мчится рать

на поиск «диалектоносов»!..

…Чтоб возвратиться в «отчий дом»

не на щите, а со щитом!

 

IV

Обед… Магическое слово!

Сей достославный ритуал

свершали в школьной мы столовой

(сказал бы интеллектуал).

Хоть было плит у нас в избытке,

легенда сложена о плитке,

о том, как два часа подряд

варили тюрю для телят!

У поваров свои причуды…

На первое – борщок на бис,

второе – мой любимый рис,

на третье… фи!.. мытьё посуды.

А капля «Fery», говорят,

мощней, чем атомный заряд!

 

V

В глуши забытого селенья,

где мы томились, оскудев,

однажды было нам явленье

восьми прекрасных юных дев.

Ах, все спортсменки, комсомолки –

в панамах, шляпах и … в ермолке! ¬–

волокославинскую прыть

явились нам сюда явить.

Уж мы кормили их, поили,

и твердокаменным мячом

им объясняли что почём,

по улицам «слоноводили»,

препровождали до угла…

И дальше практика пошла.

 

VI

Когда вечёрки час назначен,

а ужин уж переварён,

досугом каждый озадачен,

поскольку времени вагон.

Кто, словно Штирлиц, за шифровкой,

кто мылит голову неловко,

кто «Фактор» слушает, резвясь

и мамы с папой не боясь.

А на вечёрке, на вечёрке…

Не перечислишь всех забав,

узлом китайским повязав

труды и дни «большой шестёрки»!..

(Поскольку Бельэтаж в Спортзал

обычно носа не казал.)

 

VII

Боюсь, мы все бы дали дуба,

когда б, не зная наших месс,

повсюду не сновала Люба

как юркий маленький гермес.

Алёна (II) заплетёт косички,

у Светы тесно в косметичке,

на Тане можно повисеть,

поймав другую Таню в сеть,

конфету выпросить у Лены,

слетать наверх, там чуть пожить,

всем все секреты доложить

всегда со звонкостью сирены!..

И только папа всякий раз

был не у дел и не указ.

VIII

Когда-то был я в зоопарке

Московском, видел обезьян,

а день тогда был страшно жаркий,

и обезьянник обуян

был хаотическим экстазом –

кто прятал голову под тазом,

а кто по дереву скакал,

вниманье граждан привлекал.

Но вот в деревне, на природе,

ещё не видел я макак,

теперь же все мы знаем, как

они резвятся на свободе,

да и язык у них красив –

один сплошной ненорматив!

 

IX

Любви все возрасты покорны,

купанью все покорны дни,

хоть ветр с дождём весьма упорны –

здесь торжествуют не они!

Купаться – да! Назло простуде,

не глядя, что там скажут люди.

(Хотя бы нам пришлось потом

стучать зубами на весь дом!)

Алёна (I) больше всех, пожалуй,

любила плавать, и вода

её держала без труда,

а вот меня с трудом держала:

я тварь дрожащая – в реке,

но человек – на бережке!

 

X

Мобильник – наших дней засада:

он постоянно ищет сеть,

его, как тамагочи, надо

питать, он может умереть.

То он начнёт звонить нежданно,

то вдруг умолкнет бездыханно –

в Торжке стоит такая …связь,

что хочешь то и дело – хрясь! –

о камень стукнуть телефоном…

Тоска по дому не берёт

лишь тех, чья трубка не берёт.

Да чёрт с ним, с этим Мегафоном!

Пишите письма, господа,

и жизнь замедлится тогда!

 

XI

Вообразив себя туристом

с приставкой «ин», дерзнули мы

взглянуть на божий образ чистый

среди житейской кутерьмы.

И под стеною Ферапонта

на белой лошади для понта

катались между двух озёр.

Ещё был пёс – большой позёр!

Ещё был камень и качели,

купанье, поиск что поесть,

тщедушный дождик, ветра месть.

И только дома мы поели!

И в разговорах до утра

спадала масок мишура…

 

XII

С утра уж мы как на иголках,

собрали вещи, на крыльцо

все вышли, ждали долго-долго…

Директор наконец лицо

своё туманное явила.

А солнце… солнце так палило,

что не хотелось уезжать…

Ещё немного подышать

чистейшим воздухом. На память

нельзя оставить ничего.

Но все семь дней до одного

вобрались памятью и сами

теперь одушевляют мир,

давно зачитанный до дыр…