Обезьяны

Обезьяны крадут по ночам из деревни младенцев,

и от них ни один защитить не способен свой дом.

Каждый раз раздирают одно материнское сердце

их когтистые руки, и путь их богами ведом.

 

Обезьяны приходят, как только утешатся джунгли

духотой темноты, отдыхая от яркости дня.

След их ног на земле будто мраком горячим обуглен,

а глаза их кровавы и блеском лицо багрянят.

 

Лишь становится сумрак для нас ослепительно пегим,

пасть болота из ужаса держит в себе глубоко.

Я давно наблюдаю за каждым полночным набегом,

очарованный видом заточенных белых клыков.

 

Мои руки познали отчаянье раненых тигров

и голодных шакалов и даже бесчестность ножа,

я гордился их твёрдостью, словно предела достигнув,

но идут обезьяны — они в восхищеньи дрожат.

 

Словно ангелы мести, летят средь кустистых деревьев

и заходят в дома, не боясь ни ножа, ни огня.

Обезьяны намного умнее людей из деревни

и, пожалуй, возможно, что даже умнее меня.

 

Хоть встают на защиту, трусливо слипаясь комками,

все мужчины деревни — при виде нахлынувших груд

убегают, вопят, попадают в свои же капканы...

Обезьяны — хохочут — и рвут — и крушат — и идут.

 

И клыками своими всё зло преисподней ощеря,

за детьми тянут руки — исход каждой ночи таков.

...Я не знаю, что будет, когда я найду их пещеру,

что увижу там — кости, иль может, забитых рабов?..

 

Я давно не охочусь, но что-то мне хочется крови.

Видно, боги послали из ада ко мне обезьян.

Только радости нет уж держать свой кинжал наготове,

словно он в моей силе — назойливый глупый изъян.

 

Я отброшу кинжал и доверюсь охотничьей жажде

и нырну в брюхо джунглей, едва разожгутся огни.

И покажется, будто с рождения знал, что однажды

я уйду к обезьянам и стану таким, как они.