Призрак
Старуха не любила "этих"... громогласных, да и тихонь тоже, не особо.
С вечно орущими, смеющимися, всё роняющими, детьми, они приезжали каждое лето, обходили с Катериной дом, хмыкали, задавали вопросы или многозначительно молчали.
Катерина показывала комнаты, болтала без умолку, тащила их наверх в её "святая святых", куда она никого не пускала, пока была жива, только Ванечку.
Её внуку было позволено бывать там, трогать вещи, старинные статуэтки, смотреть фото в плюшевом зелёном альбоме с истёршимися краями. Но Ванечки давно нет. И теперь уже никто не имеет на это права.
Но они, видимо, об этом не догадывались, Катерине было всё равно, и они бесконечно трогали, лазали, ползали, как тараканы, по её любимой комнате на втором этаже.
По ночам они спали; старуха обходила дом - притихший, холодный, словно затаивший некую обиду. Смотрела им в лица, умиротворённые или, наоборот, напуганные ночными кошмарами, садилась на край постели или шарила по полкам, сама не зная зачем.
Иногда она хулиганила, роняла посуду, вещи из шкафа и не только ночью, но и днём. Скрипела половицами, включала или гасила свет.
"Эти" вскакивали, удивлённо переговаривались между собой. Особо толстокожие "не парились" и не обращали внимания ни на ночные, ни на дневные безобразия, считая их какими-то несущественными помехами в дачном отдыхе.
Бывали и такие слабонервные, что собирали вещи и удирали, что было духу, только бросались какими-то странными заумными словами - плохая аура, отрицательная энергетика...
Даже денежки с Катерины назад не требовали.
Наступала блаженная тишина, особенно часто это бывало в августе месяце. Желающих снять дачу, как правило, уже не находилось, и дом стоял опустевший и тихий.
В этом году не повезло. Нагрянула семейка с девчонкой. Девчонка, так себе девчонка, наглая, беспардонная, завесила все её стены своими дурацкими бестолковыми рисунками. И понеслось.
Каждый день в комнату на втором этаже набивалось немыслимое количество детей. И откуда они только брались - все эти Пети, Кольки, Вениамины, Дашки, Полины и рыжие Вадики?! Они сорили семечками, обёртками от конфет, вытирали руки о её шёлковые занавесочки! И с топотом слонов, прыгали по её полам, рискуя проломить в них огромные дыры.
Старуха пробовала свои фирменные трюки со скрипами, падением вещей, прочими эффектами, но дети ничего не замечали, они были заняты собой и друг другом.
Тогда старуха стала красть игрушки, из-за чего у девчонки возникли проблемы.
Когда пропадал очередной пистолет или машинка, с которыми прибегали в гости дети, и хозяин предъявлял девчонке претензии, девчонка мотала головой - что, дескать, и знать не знаю, где он может быть - старуха злорадно потирала руки. А когда возникала ссора, ух, как она была рада!
Вскоре она отвадила от дома всех друзей девчонки. Теперь та часто играла одна со своими куклами, старуха сидела в своём любимом кресле, подрёмывая и постепенно привыкая к этой живой кукле с бледной кожей и огромными голубыми глазами.
Она даже чем-то походила на её Ванечку. Такая же светленькая и маленькая. И такие же кудряшки на голове. Иногда старуха забывалась, и когда девчонка спала, то гладила её по головке, убирала непослушные локоны со лба и потихоньку рассказывала сказки или пела песенки.
Однажды, среди ночи девчонка открыла глаза и почему-то увидела её. Такого не должно было случиться, но всё же произошло. Старуха отдёрнула руку и затаила дыхание, но девчонка не испугалась, а только смотрела на неё мерцающими в темноте, большими глазами.
Потом спросила
- Бабушка, это ты воруешь игрушки?!
- Вот прямо ворую... - проворчала старуха. И ничего я не ворую. Это чтоб не таскались сюда всей толпой. Орёте, с ума сходите, как оглашенные!
Вот Ванечка мой, не такой был - тихенький, ласковый. Бывало ластится ко мне - Бабулечка, миленькая, я тебя так люблю - чисто котёнок, мы с ним и гулять, и книжки читать, и в лес по грибы! А умненький какой, в шесть лет уже таблицу умножения знал наизусть.
Ни забот, ни хлопот, а с вами одна морока, полоумные! Вот зато теперь - тишь, да гладь, божья благодать.
Помер он, только семь исполнилось, во сне помер... - старуха заплакала, вытирая слёзы тёмными узловатыми пальцами. - И никого у меня не осталось, вот только Катерина, мать его, хотя какая она мать, так, одно название.
Девчонка тоже отчего-то заплакала и порывисто обняла старуху, погладила голову в сером платочке, согнутую старостью и болезнями, спину.
- Цветочки, Ванечка любил, голубенькие такие, запамятовала название, в кухонном дальнем ящике семена в пакетиках лежат, всё руки не доходили посадить.
- А хочешь, будь моей бабушкой - спросила девчонка. Я к тебе каждое лето приезжать буду и цветочки сажать, только ты игрушки у детей не воруй, пожалуйста. Мы потихоньку играть будем и не станем тебе мешать.
Так они сидели и о чём-то разговаривали до тех пор, пока за окнами не забрезжил рассвет. Облик старухи становился бледнее и бледнее, и наконец, растаял вовсе.
Весь день девчонка была неразговорчива и сосредоточена, в кухонном столе она нашла пакетики с семенами, и упросив мать вскопать землю на поросшей сорняками, бывшей клумбе возле дома, посадила их.
Ночью ей приснился сон - она увидела свою старушку в чём-то белом, невероятно красивом, держащую за руку улыбающегося мальчика, лет семи. Старуха была необыкновенно хороша, на лице ни одной морщины, стройная, высокая и молодая. Они помахали ей руками и исчезли в неясной золотистй дымке.
А игрушки нашлись в тот же день, в сарайчике на заднем дворе...
