Магнитные Поля
Чтобы разжечь войну, достаточно одной жизни,
а чтобы остановить – нужны миллионы жизней.
Венедикт Немов.
Самые грандиозные битвы
происходят между ничтожествами.
Сергей Федин.
1.
Падая ниц, как под нож баран -
богобоязненно щурясь в кокарду,
чувствуешь - радость, пока генерал
утюжит рукой пожелтевшую карту.
На ней всё знакомо - поля, холмы,
реки дорог впадающие в вокзалы,
жирные пятна от крошек халвы
в суме - секретные инициалы
внуков. (Их видно, не меньше ста!)
Отсюда вся неприязнь к однофамильцам,
память стирает: редуты, крепости, города,
залпы салюта, но особенно лица.
Серые, черные, в соли, в пыли,
в копоти, как вензеля преисподней,
четко чеканя на карте Земли,
вот, что мерещится, стало сегодня.
Сколько их было? Он помнит едва
их имена, а тем более смерти.
Лампа, очки, полустёртый овал
кресла – остаток его круговерти.
Рядом гудит задыхаясь камин
силясь раскрыть ему тайные недра
той пустоты, что довлела над ним,
стон поражения в эхе победном
выплеснет разом, весь жар на-гора,
ропот знамен, с офицерским усердьем,
чтоб на плацу под разрывы «ура!»
пересмотреть отношение к смерти.
Смерть есть: ничто - сон! иллюзия! бред!
галлюцинация! Даже не важно
верить, что нету достойней побед
там, где сойдутся полки в рукопашной
битве - как свет по краям темноты,
сердце латает - латает иголка…
Сердце - его, плюс воинственный пыл:
корень квадрата мистерии долга.
Каяться? Разве сомненья дают
чувствовать кожей, прожилкою, порой:
то, что не зря презирался в строю
страх отступления в точке опоры.
Нет ничего. И обиды не в счет.
Хуже по ветру размазывать сопли.
Ясность рассудку по праву вернёт
беглый обзор полевого бинокля.
2.
Женщин влечет офицерская стать,
а офицеров их статика кружев,
лишь генералам статично верна
трезвая сталь именного оружья.
С этим, и чиститься ныне легко -
зная зависимость к ней полководца.
Звезды сверкают с вселенной погон
ярче, чем небу порой достаётся.
Верю, не в том раздражать полынью,
много своих не утопленных в небе.
Явь: это жалкий мираж на корню
пышных фанфар, поминальных молебен,
где поутру побратавшись с врагом
прячут в песок топоры, томагавки…
После застолий, без звания в ком,
китель не пули - страшится булавки
орденских планок. Отныне и впредь,
мирно насупившись на юбилее,
пуговиц нет, (и не надо жалеть!)
ибо и те в холода не жалели.
В горле першит - сильно хочется пить
после «всемирных» тостов за победу,
дело пустое - вытравливать нить
прошлых ошибок из орденской ленты.
Всё отболело без слез, без мольбы,
перегорело - как лампа в торшере,
даже во сне повторенье судьбы
завоевателя тоже сражение!
Многоголосы - тамтамы войны,
жару подобны искрящие фразы:
те, по которым сверялись псалмы
пламенных строк боевого приказа.
Властно скользит по планшету рука
шероховатостей не различая.
Что там под ней - жар пустыни? снега?
В чашке трофейной, остывшего чая
пару глотков, дотянуться нет сил:
ноют суставы, усилился кашель.
Мир без сражения – невыносим!
Без ординарца - воинственно страшен...
Нет, он не слаб – на износе душа
в приступах страха, роптания, жалоб
хватит ли сил до конца пробежать
минное поле его мемуаров?
В чём он ошибся? В чём совесть винит?
Кто даст с финала поправку до старта?
Сон – панацея... но взгляд - как магнит
тянет его в пожелтевшую карту.
Крупно зевая - по ходу дня,
он безнадёжно буравит сквозь призму
очков – поля, после войны – поля...
поля засеянные - человеческой жизнью...
