Весенняя мистерия
Всё было как всегда – и все же как-то по-иному.
Деревья в парке заиграли зеленью всего за одну ночь, воздух прозрачно ложился на нежно розовевший мрамор, уже и бабочки было начали порхать в весеннем воздухе…
И тут одна из фигур оглушительно икнула! И не только не испросила никакого извинения за свой неосторожный и даже, я бы сказал, вульгарный жест, но еще и издевательски раскланялась перед остальными! Сама она сидела на бочонке из-под вина, поэтому, видимо, считала себя вправе совершать любые поступки.
- Вот не надо было вчера заказывать двойной пудинг, - проворчал остроносый человечек, закрывшийся круглым щитом – словно боясь, что в него кинут камнем.
- Так все равно же время оставалось, надо было его как-то убить, - проговорила свинья, закрываясь от солнца денежным мешочком, который она держала в своих на удивление тонких пальчиках.
- А ты молчи, Лжебуратино! – крикнула по-прежнему громко икающая фигура. Она восседала на бочонке, слегка кренясь на один бок. – Не понимаешь ничего в ресторанных закусках – вот и просвечиваешь, как ширма проститутки!
- Разве о таком говорят? – пониженным голосом проговорила фигура, похожая на толстую жабу. Собственно, это и была жаба – с большими, словно силиконовыми губами и бородавками по всему жирному телу. – Я бы Вас, господин, все же попросила…
- Нечего меня просить - я такими делами не занимаюсь! – воскликнула фигура со своего бочонка. – если хотите знать, я вообще здесь временно! Какой же это порок – пьянство? Это просто мое…
- Свинство? – простодушно вопросила свинья.
- Увлечение? – спросил Лжебуратино.
- Это мое хобби! – проревела фигура. – Я здесь только до понедельника!
- Да знаем мы это Ваше хобби – тоже мне, пророк нашелся! – металлическим голосом сказала фигура в монашеской рясе со свитком в руке. – Все, что нужно знать, у меня записано. Читайте – сам я ничего не вижу, увы…
- Потехе - время, делу – час, - прочел незаметно подошедшая старуха в рваной одежде.
- Милок, как же это? Неправда это! Ведь дел-то у меня полно – там постоять, тут попросить… глядишь, и дадут копеечку.
- Не для тебя писано! – произнесла какая-то бледная, похожая на ангела фигура, держа в руке ворох порошков и шприцов – наподобие мистического букета.
Раздался трубный звук – будто слон в зоопарке увидел ведро с отрубями. Это ревел осел. Мало того, он держал в руке погремушку и гремел ею в такт своим неуклюжим шагам. Вот он достал из нагрудного кармана часы, взглянул на них и заревел еще громче. Навстречу ему двигался носорог, ухвативший лапами свисающее до земли брюхо. Вот он, не заметив столба с гильотиной, врезался в него своим твердым лбом, и даже не пискнул! Только змеи, обвивающие столб, так и посыпались ему на спину, на землю, на другие фигуры.
Птица- фабрикант тут же подскочила и начала склевывать змей, будто это были просто необычайно большие червяки.
Чуть поодаль сидело на земле какое-то чудовище – с закрытыми глазами, заткнутыми ушами и сложенными, как у покойника, руками. Оно мерно раскачивалось и монотонно повторяло:
- Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.
- Надо же, какая тупость, какое равнодушие! – вскричали остальные фигуры и вдруг замолчали.
Замолкли и застыли в неудобных позах: свинья – роясь в своем мешочке с деньгами, пьяница, нагнувшись, чтоб вынуть из бочонка пробку и налить еще вина, Лжебуратино – перекладывая щит из уставшей руки в другую, носорог – почесывая своим единственным рогом лоснящийся бок, жаба – крася губы, осел – заводя свои часы, монах – разматывая свиток, ангел – разрывая пакеты с лекарством. И только птица мерно двигала клювом, пытаясь прожевать змей. Но и она вздрогнула и затихла.
На лужайку выбежали дети. Они были словно два золотых ангелочка – мальчик и девочка. В парке сразу стало тепло и уютно. Дети держались за руки, а у их ног лежал мяч – тоже золотой. Страшных фигур не было видно – они словно растаяли, освещенные детской добротой и невинностью.
Ночь оживших фигур закончилась.
