Белый Ангел с Красным Крестом (поэма в 7 частях)
Эпиграф:
Белый Ангел с Красным Крестом —
Ты! — Моя Реанимация:
Бей шестёрок червовым тузом!!!
А душа твоя — как акация.
(моё)
I. Пролог.
1.
Я подарю Тебе свои глаза
(Давно я не писал такого бреда!):
Огромный снежный ком, и ледяная бирюза,
А уголёк зрачка — как центр внутреннего света!
В них звонкий бег весеннего ручья,
Который ярко-яростно недолог,
И вечный плач осеннего дождя,
И сердца тысяча один осколок!
А если я дарю Тебе глаза,
То надо прилагать ещё и Душу!
И гаснет свет. И тает бирюза.
Я пью тоски Твоей сиреневую лужу.
И безмятежно небо в самую лютую стужу.
2.
В почтовом ящике света нет.
Пламя бушует, письмо не горит.
В комоде молчит пистолет.
В тени кактусов и пирамид...
Ступеньками, зигзагом, иголками
Распахни дверь в мою грудь!
Кровотоками, кривотолками
Раскрась туч серую муть!
«Ты в почтовый ящик свой загляни!» —
Мелькают сигнальных ракет огни.
Белый голубь на фоне лунного затмения.
Боль рассыпана пеплом забвения.
Буквы в гортани — хрустальным вином.
Дождь — всего лишь осколки весны.
Тетиву натянуть, выбить камнем письма окно.
Шлю Тебе песню последней струны.
3.
Доброе утро, милая Кэтрин.
Тебя не сбить с ног никаким ветром.
Тайн матрёшка, вечности неваляшка:
Вместо глаз — пулемёт, вместо души — облаков кудряшки...
Кэтрин, милая, утра доброго!
Застряла, застряла стрела между рёбрами...
Так больно, так больно, но боль эта — сладкая!
Угощайся, не стесняйся: пей чай с шоколадками...
Милая Кэтрин, доброе утро!
Откуда печаль, ну скажи мне, откуда?!
Снежинки и бабочки, кукушка и соловей...
То ли дыры меж глаз, то ли звёздочки между бровей?..
Доброе утро, Кэтрин, милая...
Ты — аромат розы над вонью могилы!
Ты — крепкий чай после скисших щей!!
Ты доберёшься до сути вещей!!!
Доброе утро, милая Кэтрин.
Под жестоким напором северных вЕтров
Настоялась на клюкве вода, по которой — вилами...
Утро доброе, Кэтрин милая!
Так больно, так больно, но боль эта — сладкая;
Хрустишь моим сердцем, как шоколадкою...
Мы докопаемся до сути вещей!
Мы наварим таких кровавых борщей!!
Только бы Солнце взошло.
И я скажу:
«Доброе утро, милая Кэтрин!»
Спина к спине — и стрелять и плевать против ветра!!!
Только бы Солнце взошло.
И всё безумно. И всё хорошо.
А ночь безлунна. И всё хорошо...
II. Прошлое.
Одинокая, грустная, мудрая.
Лижут стены тени Твои златокудрые.
Лучик — вечной улыбкой по бутылки горлышку.
В шампанском — стеклянно-зелёное солнышко.
Развалины, сырость, кирпичики.
В раме оконной дыры
Хорошо Твоё личико!
На фотографии — эмоций взрыв.
Ты стоишь, замираешь робко,
Мироточишь иконой. Как ракета из бутылки пробка.
Пузырьки — Твоих воздушных поцелуев скафандры.
Шепчут дикие травы мантры.
Из трущоб — в самый дальний космос.
Между нами — лишь взгляд, между нами пропасть.
И гуляет простудившийся сквознячок
По безнадёжных руин лабиринту.
Хромой стрекочет сверчок
Увеличенной квартой, уменьшённой квинтой.
И Твой голос сквозь время звучал
Минорней одиноко звучащей ля.
Теперь же — сумерек кинжальный карнавал
В смирительной рубашке февраля.
III. Настоящее.
Неба зимнего рыхлый творОг.
Иду каяться в старую церковь.
Скрипучих деревьев тяжёлый рок
Бесов гонит, пейзаж исковеркав.
Угасает окурок луны.
Фильтр туманности Андромеды
Не пускает в сознание сны —
Лучи громокипящего лета.
Сквозь пальцы — слов сыпучая халва,
А душу расцарапал острый щебень.
Романа вот сожжённая глава.
И капельки святой воды на вербе...
Подсознанья терновый венец:
Как в нём пламя жужжит голубое!
Солнце — как шестерёнка, Солнце — как леденец...
Бескрылым голубем сердце ноет!
И гадкой дряни розовая сласть.
Цунами в горле скалит свою пену.
Ни Бог, Ни Сатана над мной не имут власть:
Всему я чужд, и моё тление нетленно!
Возлюбленных — бумагу и перо —
В комод, да в долгий ящик, и — хорош о вечном!
Не кровь, а ртуть, не слёзы — серебро.
Змея гремучая, как дрель, вгрызается мне в печень...
Юлой кружИтся рюмка коньяка,
Из глаз бьют искры огненного сока,
И, чтоб достичь покоя на века,
Осталось мне прекрасное немного!
И чувства, выжатые, как лимон, —
В смердящем натюрморте треснутых извилин;
И светофор в ночи, метелью заметён,
Мерцает желчно, одноглазый филин...
И молний звон — в мозг! — в грецкий мой орех,
В лабиринт моих сморщенных мыслей!
Бездушье — вот мой самый тяжкий грех,
А без души идти к Тебе не мыслю...
Но теплится жизнь каплей молока,
Молитвы стону внемлет Матерь Бога;
Арабской вязью — метеор-строка:
К Тебе мне ею выстлана дорога!
Не разлучить подснежник и апрель!
Подземные в груди рыдают воды.
И Имя к языку — как карамель.
И боль во рту, и слаще кислорода...
И осень потная в любое время года.
И мощные дубы, горящие стволы,
Пульсары-щёки, бледные пылают плечи;
Из звонкогласой воробьиной мглы
Воздушный поцелуй Твой — мук моих предтеча!
А вдруг опять тот март? Ты — милое: «Стесняюсь...»
Что вверх, что вниз — сплошное голубое дно.
Потом — болезнь. Лекарство — лишь вино.
И в пустоту я с якоря снимаюсь...
Неба зимнего рыхлй творОг —
Вдохновенье заблудших поэтов!
Голых деревьев больной русский рок.
Свечку ставлю в Тебя: гори, древняя церковь!
Ты гори новогоднею елью,
Ты гори листопадом, метелью,
Освещай нимбом ночь, освещай!..
До свиданья, Любовь, и — прощай!
К чему я это всё? Не в оправданье, нет!
Я сам себя зигзагами калечил.
В конце тоннеля выключаю свет:
Впереди — лишь млечно-медовый вечер...
Жар-птица спит в массиве ледников.
В проталине юнца — седИны старца.
Течением межзвёздных родников —
Сомненья межпланетного скитальца:
«А вдруг опять тот март? Ты — милое: «Стесняюсь...»
Что вверх, что вниз — сплошное голубое дно.
Потом — болезнь. Лекарство — лишь вино.
И в пустоту я с якоря снимаюсь...»
III. Будущее.
Ты можешь съесть кисло-сладкий йогурт.
Ты можешь испытать рабства сласть,
Ты можешь вдруг захватить всю власть.
Ты можешь даже не верить в Бога.
Ты можешь встать,
А потом упасть;
Спокойно спать,
И сны у ночи украсть.
Шахтёром-стахановцем быть,
Или ангелом шизокрылым,
Волком выть,
Или молвить заклинание феей милой;
Бежать по лугу девчонкою босоногой...
Извращенкой прослыть,
Или строить из себя недотрогу.
Но, моя Подруга,
Мой Нежный Друг,
Вдруг град и вьюга
Покосят луг?!
Так что выдь на опушку,
Присядь на пенёк,
Покушай сушек,
Зажги огонёк,
Допей свой йогурт,
Берёзоньку ладошкой погладь-потрогай...
И, пока воюют
Чащи и небоскрёбы,
Люди и Боги, —
Ты уноси в Рай скорее ноги!!!
V. Пустота.
И грохот.
И глубина.
И похоть.
И тишина.
Есть созиданье,
А есть крах.
Выжив в самообмане,
Подметаю свой прах.
Деньги, слова — на ветер.
В печке — сырая зола.
Об асфальт звон осенней меди,
И темноты смола.
VI. Вечность.
Ариаднина нить потекла
Змейкой дыма — густой, шипучей.
Утро. Боль за зеркалом. Холод стекла.
Под люстрой мухи висят на липучке.
А я на завтрак котлету ем.
У мух слюни текут на всё то, что я сеял,
Но мне пора в толпы будничный слэм
Отделять дальше зёрна от плевел!
Твоё окно мне — как Золотое Руно;
Это ИМ, как в пещере, темно!..
VII. Эпилог.
1.
Однажды малолетний графоман —
С дурацким языком, с одним седым виском —
Вдруг Музе наблевал в Её цветастый сарафан,
Объевшись апельсинов с молоком!
«Стихов ты писать не умеешь, —
Промолвил, взлетая, птенец. —
Скоро ты до корней повзрослеешь:
Легко быть мёртвым, лишь пока ты — юнец!»
2.
Дождь — как из пулемёта — по пожухлому письму,
А град — убийца Чёрной Орхидеи.
Когда Герасим утопил Муму,
Мы слёзы лили, лишь себя жалея...
И в тишине — гуденье вен.
В любви бредовые признанья.
И аллергия на весну, и в полиэтилен
Закутанный тик-так неровного дыханья...
Но всё ж начнётся ледоход,
И Прометей восстанет против Зевса!
Старик глухонемой споёт
Романс в пожаре заколдованного леса...
3.
Круговерть драгоценных камней:
Как алеет Восток над снегами!
Пляс на лезвии меж жемчугов и углей —
И дышать, и дышать облаками...
Чувства — Калийдоскопом смертей
В хилом тщедушном тельце.
Штампую глазами сиянье холодных огней.
При объятьях — на Твоей груди —
Отпечатки моего сердца!
Когда в венах вскипает огонь,
Вдруг взрывается лампочка мозга!
Рычит гребнем волны гармонь.
Шторм душИ; на лице — белый фосфор.
И мятежно гремит Эдвард Григ:
Задыхается первая скрипка!
Прохудился невод, заплакал старик —
Ускользнула восвояси золотая рыбка!..
И алеет Восток,
А русалка рыдает,
А солёный песок —
Он не снег — не растает!
И оазис — далёк:
Дельфин чахнет от жажды.
В жемчугах уголёк
Душой вспыхнет однажды...
Февраль 2011.
