"Развал дела" господина Рюмкина

Судья Петров опух от сна.

В уборной

шум утекающей воды утюжил время.

Он про себя раздумывал: "Карелин

сулил - не мало! - двадцать с лишним тысяч

за дело Рюмкина, но все твердят упорно:

виновен, мол, и пальцами мне тычут

в страницы протоколов.

Я отмечу:

силён закон! Чтоб в папках, да в картонных -

судьба! ещё какая!? человечья..."

 

Паркетный пол был в пятнах - судный день! -

сапожной ваксы.

Маленький бинокль

на столике смотрелся одиноко,

как некая издёвка над пространством.

Из всех намеченных сегодня важных дел,

лишь к одному, он вожделел добраться.

Так обыватель, взяв мешок на спину, -

желает общества двух круглолицых дев

и спирта.

 

"Июль. Шестое. Слушается дело

Безлюдцевой: о краже сапога

чиновника Спарыкина.

Солгав

на досудебном следствии, она же

удвоила свой срок.

Неужто демон

шептал ей, что украв сапог однажды,

она свершит расправу над всей знатью?

Не думаю!

Безлюдцева - вы древо

всего порочного...

Ну, не кривитесь! Встаньте!"

 

И вдруг Петров, как гренадер, вскочил

на тумбу у открытого окошка:

"Безлюдцева, помилуй тебя Боже,

опомнись, за сапог отправлю в ссылку!

Связать бы тебя дуру на печи

да по-отцовски хорошенько всыпать...

Не плачь, Безлюдцева! Зачем нам эти розни!

Казнить тебя, не нахожу причин...

Назначу розги".

 

И развернувшись к публике спиной,

Петров, извлёк непревзойденным жестом

из рукава две папки.

В совершенстве

владея мастерством "бросков из окон",

он сбросил их Карелину:

"Зимой

всё было бы спокойней...

Дал бы око, -

хотя, и так, по-моему, плачу! -

чтоб не кричать: Ограбили! Тревога!

и для порядка, не лишаться чувств".

 

К ногам Карелина, что, безусловно, трусил,

упали два предмета с высоты

второго этажа.

Не ждав беды,

он бросился к ним, как бегут из далей

штабные офицеры.

Крикнув: "Ух! С ним...",

он увидал: на папках при ударе

тесёмки лопнули...

Листы, во власти ветра,

летели, как безудержные гуси,

к проспекту…