Донбасс грозовой

МИР

 

Когда наступит мир?

...Как ни молись –

Шанс слаб, что тот «на трон» взойдёт когда-то,

Кто знает – человеческая жизнь

Не подлежит обмену и возврату.

 

 

ДОНБАССКОЕ ГРОЗОВОЕ

 

Вспышка за вспышкой.

Треск разогретых крыш.

– Что ты, малышка?

– Мама, и ты не спишь?

 

Блики в окошке.

– Вдруг прилетит в наш дом?

– Спи, моя крошка,

это не "град", а гром.

 

Тучи промчались,

звёздами ночь полна.

– Спи, моя радость!

 

"...Завтра была война".

 

 

ПЫЛЬ

 

Я – просто пыль

Меж прогремевших взрывов,

Застывшая при вспышке навесу.

…Шумит ковыль,

Далёкий берег – ивов.

Устала. Не дойду. Не обессудь.

 

Не до молитв,

Да и к чему? Остыло –

Не мечется, не рвётся. Жмёт в груди.

А мир столик,

Но в нём так мало Мира –

Весь в дырах, как заслуженный мундир.

 

Слова просты,

Но кто их нынче слышит,

При перекличке залпов, канонад?

И боль стык в стык

С огнём стекает с крыши.

И режет стёкла фрагментально град.

 

 

ПОЛОСУЮЩЕЕ

 

Рас/пускает волосы ветер,

Умывает дождями косы.

Полосующе в окна метят

Восклицающие вопросы.

 

Раз – и я забываю город,

Как горошина, в степь катясь.

…Вознесеньем клубится ворох

Туч – беснующихся котят.

 

Плачут писком дождей безгрозных.

Кто б там молнии в них метал?

Два – безветрие, воздух, роздых

Коррозируй, пальбы металл.

 

 

НЕИЗМЕННО

 

Да, я знаю – у смерти с рождения точная память,

Но о датах на скромных табличках давай помолчим.

На распущенных локонах лето застыло венками

И впитала душа нашей родины дальней ключи.

 

По росистой траве невесомое счастье ступает,

Его шёпот в замшелых разлуках едва различим.

Неизменно – у смерти с рождения долгая память,

И дыхание льда у распластанных в небо ключиц.

 

 

НЕЗРЯЧЕЕ

 

Заживёт и быльём порастёт.

Обниму, притворяясь незрячей.

А сегодня – в окна переплёт

Светит месяц. Больной, но ходячий.

 

А сегодня – кричащие сны

Под ревущие залпы орудий,

До последней минуты душны,

Сыплют время в весы правосудий.

 

Не начнётся обратный отсчёт,

Но привычное видим иначе.

Если холодом не прорастёт –

Обниму, притворяясь незрячей...

 

 

ЛЁД ОДНАЖДЫ РАСТАЕТ

 

Лёд однажды растает – иначе он не был бы льдом,

ошалевшее счастье раскроет навстречу объятья,

покрывая седины тревоги несмелым быльём,

заневестит надежду весеннюю кружевом платьев.

 

И прокатятся грозы, смывая осевшую пыль

с крыш домов и обочин дорог вдоль неезженой трассы.

Я приеду в свой край, всей душой прорастая в ковыль,

и, дай Бог, о былом мне не вспомнить, не вскрикнуть ни разу…

 

 

ПОТОМ

 

Нас приучили не думать: «А что потом?»

Наше "потом" на сегодня простое "выжить".

Вешнею, талой, туманности – молоком

Будут стекать по оврагам, блестящим крышам.

 

Мирно стекать. И уже не встревожит гром.

Не ожидая внезапных "прилётов" "свыше",

Нам бы бродить в лесах-степях босиком,

Пить из ладоней дожди.

А былое – выжать.

 

 

ЛАСТИК

 

Давно мечтаю – взять пожестче ластик

и им пройтись по странам и умам,

очистив мир от злобы, войн и свастик,

а каждому при власти – по делам.

 

Что, небом не задумано иного,

как засыпать при звуке канонад?

Наверно, мы желаем слишком много,

а, может, люд пред Богом виноват?

 

Но только – гибнут те, кто не причастен,

кто даже жить ещё не начинал.

Очистить бы нам мир от войн и свастик.

Зачинщикам же – плату по делам.

 

 

РАЗ-ДВА-ТРИ

 

Раз-два-три…

И правда, помолчим.

Мы теперь воистину опасны.

Свет Господний еле различим,

И отродье разевает пасти.

 

Раз-два-три.

Разрывы не слышны,

Но звонки – пронзительней и реже.

На земле лишь ты и я. Лишь мы.

Нас кордоном по живому режет.

 

И затишье это – только миг,

А потом – ни времени, ни шанса

Отогреться в мире для двоих.

Три-два-раз.

Сорвался дьявол в танце.

 

 

ПАРУ ДНЕЙ (ТИХАЯ ИСТЕРИКА)

 

И пару дней – в обмен на облака,

на шорох листьев в предрассветной дымке,

на ветер – вне постов, границ, блокад,

на памяти редеющие снимки,

засвеченные вязкою тоской,

помноженной любовью многократно.

Сорвать все маски – нежности мазком.

Лишь пару дней. Потом – отсчёт обратный.

 

 

ХОЧЕШЬ БОЛЬШЕ?

 

В раскадровке полей песочных

И горчащих листвой лесах

Память душу теплом щекочет,

Счастье меряя на весах.

 

Хочешь больше – смотри – грибница,

Дождь пылинки с листвы слизнул.

И с улыбкой – родные лица.

 

И никто не верит в войну.

 

 

ИСК

 

Ровняем. Не ровняется – вновь крен,

И сходятся вершины обелисков.

Ни на земле покоя, ни в земле.

И хочется к войне – с ответным иском…

 

Душою необъятное объяв,

У мрамора холодного присяду.

Воды – цветам, ну а моим корням

По кромочку судьба вливает яду.

 

А мне – идти ветрам наперерез,

Жест, прячущий бессилье, незаметен?

 

...Нам надо чтобы кто-то вновь воскрес,

Чтоб прекратить всесилье войн и смерти?

 

 

МОИМ - ДАЛЁКИМ

 

Не удаётся в «завтра» сохраниться.

След на снегу – багряною каймой

Очерчен. Он, как я – глухонемой.

А безграничное осталось за границей.

 

 

НА АЛЛЕЯХ

 

По аллеям пустого города

Обесцвечено бродит жизнь,

Серой тенью войны расколота.

Растекается болью вниз.

 

И звенит тишина расстрельная –

Стекло-бисерно об асфальт.

Я, как город – страною съедена.

И уже не вернуть назад

 

Это небо, бесстрашно-синее,

Шум фонтанов и буйство роз –

Утонули в раскатах ливневых.

Город в память огня пророс.

 

Но душе далеко до холода –

Вера крылья взметает ввысь.

На аллеях пустого города

К солнцу зеленью тянет жизнь.

 

 

ЧУЖИМ НЕ НАПИТЬСЯ

 

Ступить бы сейчас мне на хвою ногой,

к стволу смоляному прижаться.

Нельзя. 100 км. На маршрутах – конвой.

А мне – не пройти регистраций.

Дороги привычной разбитый покров

и вырубка леса активна.

Следы от протекторов - в теле грибов.

Растяжки. Окопы. И мины…

И я, как то дерево, спилом навзрыд,

сочусь отрешенно. А корни

остались в земле, где клад детства зарыт.

Сиротствую, как беспризорник.

Чужим не напиться. Нет силы лесной

в фонтанах, розариях, танцах…

Ступить бы сейчас мне на хвою ногой,

к стволу смоляному прижаться.

 

 

В ЧЕТЫРЕ СТРОКИ О ВОЙНАХ

 

Над миром свинцовый дым.

Кто начал, а кто в ответе? -

Давайте поговорим!

 

Пока погибают дети.

 

 

ТИХО ЦОКАЮТ СПИЦЫ

 

Тихо цокают спицы петля за петлёю – в набор, –

скоро сын приезжает, два года как не был он дома.

Накренился местами к земле деревянный забор,

да веранда без стёкол, соседка сказала – от грома.

Стали грозы частить, и зимой от них роздыха нет,

столько бед натворили, за хатою хату сжигая.

Телевизор сломался. То газ пропадёт вдруг, то свет.

Мы привыкли – обед на костре, есть запас со свечами.

А Катюха, представь, перестала носить каблуки,

видно нравится ей низкий ход или дело всё в моде.

Не заходит давно, раньше было спросить не с руки.

А соседка молчит, где она. Разговор переводит.

Я ж оглохла почти, ещё с той, самой первой, грозой.

А что ноги не ходят – то нервы, врачи так сказали.

И теперь каждый вечер приходит соседка за мной.

На матрасах до часа, до двух мы с ней дремлем в подвале.

 

Что ж так долго не едешь-то? Вроде, живем очень близко.

Если из-за моста, так попробуй, сыночек, в объезд.

Мне соседка сказала, что ты в нехороших есть списках.

Ты ж спасателем был, неужели в плохое вдруг влез?

 

Поздний вечер. Свеча. И мелькают безудержно спицы.

Словно вторят её материнскому сердцу. На срыв.

Сколько дней ещё сын из Луганска не въедет в Станицу,

чтобы маму обнять, и она не боялась грозы?

 

 

УЕЗЖАЮ

 

Почему что близко́ – так путано?

Перекрестишь меня вослед.

Уезжаю. На сердце муторно.

Уезжаю. Домой. К войне.

И – до связи – скупой, компьютерной.

Это, если починят свет.

Хватит сил ли, душевных, внутренних,

сохраниться, где шансов нет?

 

 

БЕСКРОВНОЕ

 

Не низинно. Скорее – низменными

сверху вниз проложив себе

путь, не выписали, а вызверили

вне библейского «не убей!».

 

На матерчатом, нет на марлевой,

проступает сукровиц след.

будет поздно, когда «не знали мы…»

Подответных вопросов нет.

 

И захлопнут врата, и варево

смоложгучее – в позвонки

заливают, и мысли – заревом.

До пылающей – выбор был.

 

Край родной мой, бескровный истинно,

исцарапан князьями вдрызг.

…Над котлами взлетишь ты птицею,

в безграничье войдя без виз.

 

 

СТЕПИ АЛЬФ МОИХ И ОМЕГ

 

Прежде – поезд, авто, пешком ли –

всё не важно. Мои края.

Сто км я по метру помню –

повороты, леса, поля

и Айдара изгиб вдоль трассы,

и его – мне навстречу бег,

всплески рыбы – над гладью стразы,

степи Альф моих и Омег.

 

...Родники, меловые горы,

ковыли, воронцы, сосна.

Знаю, я вас увижу вскоре.

В миллионном отрывке сна.

 

 

НАМ БЫ

 

Нам бы вырваться из тисков,

Пересечь и стереть границы,

До реки сбежать босиком,

Родниковой водой умыться.

 

Нам бы встречу обмыть вином,

Утопая в привычном гаме.

 

Разделили родных стеной

В мире, вспаханном сапогами.

 

 

СОЛНЦЕ В ПАРУ МИНУТ

 

Ласка солнца обманна –

назавтра не жди перемен.

Наши жизни трамбуют,

и места для света в них мало.

 

Я хочу за туманом

туда, где встающих с колен

в бой не втянут за сбрую,

а сменят мечи на орала.

 

Я хочу в тишину.

Или... Или

улыбка – на смерть.

Надышаться, чтоб рухнуть

в траву. Только не по теченью!

 

Солнце – в пару минут.

Тьма – на мили,

и мне не успеть

ухватиться за руку

луча, что сражается с тенью.

 

Отступаю.

Закатом закат будет и без меня,

и по радуге так же

сползёт запоздалая туча.

 

Вспышка выбелит кадр.

... Ты архив наших встреч обнуляй.

Тем же самым лучом

режь судьбу,

как обычнейший случай.

 

 

ДОМОЙ ***Т.И.Н.

 

Лёгкой и светлой дороги! Ждёт тебя дом.

Там не закрыты ставни, бел палисадник.

Дай Бог, ты позабудешь навек о том,

что в твоём сердце болью щемящей саднит.

 

Дай Бог, вернётся всё на круги своя,

время сотрёт следы непростых маршрутов.

Дворик. Беседка. И пахнет сосной скамья.

Девочки. Ночь. Домой. Переход редутов.

 

 

РА. ЗЫ:

 

и стало тише в разы.

гитара, забыв басы,

устала тебя разы-

грывать.

замолчала.

 

мир, дельно войной скомканный,

сыграли по нотам словно бы

дуэтом отец и сын,

в финал

окрестив

начало.

 

 

МЕЖДУ

 

Год подводит итог. Между днём уходящим и будущим,

Застывая в заснеженном сквере, где пухом зимы

Ветви старых деревьев до самой брусчатки опущены

И огни одиноких кафешек в метель не видны.

 

Завтра сыплется с неба наивной надеждой на лучшее,

Застилая периной маршрут неостывших дорог.

А отчаянный луч, продираясь понурыми тучами,

Согревает возможностью счастья того, кто продрог.

 

 

ЛЮБЛЮ СВОЙ ГОРОД

 

Люблю свой город. Просто так – люблю.

Аллеи, парки, скверы и фонтаны,

рассветы в перламутровом тумане

и в дымке уплывающей – зарю.

 

Всё возвратится на круги своя –

сегодня, завтра, так или иначе.

… Дорожники асфальт под снегом спрячут

и скроют след от танков и вояк.

 

Придет июнь и миллионы роз

на обновленных клумбах придорожных

мне сделают его ещё дороже

пролитых и невыплаканных слёз.

 

И буду ждать с улыбкою салют,

не замирая в такт раскатам грома,

а окна – нараспашку! Окна. Дома.

Люблю свой город. Просто так. Люблю…

 

 

ТРИНАДЦАТЫЙ (LUGANCHANAM)

 

Вспыхну и, рассыпаясь на атомы,

отсыхая в том, где присохло

горечью йодовой – мне одинаково.

Крыша или на цокольном –

 

мне одинаково. Я, выкарабкиваю/

с(ь) – каждого и, не хвастая, с

каждым – таким же крылатым – за лапу я.

 

Мой регион – тринадцатый.

 

 

БЕЗ ВСХОДОВ

 

На без/солнечном небе хлябко.

Дни без/ветренные – темней.

Я ору/дую ловко тяпкой

По не/вспаханной в лад земле.

 

Корень зла раз/ветвлён могучий

И, с размаху его сразив,

Я бросаю обломки в кучу

Лет, холодных, как сотни зим.

 

Ропщет поле: «Иди ты, раб, ко

Своему, да займись своим».

Но – без всходов весной зябко.

Не на том ли века стоим,

 

Что в не/мире застыть не можно?

Жизнь скирдуем. Снопы туги...

Колосится надежда рожью –

Нарастающий миру гимн.

 

 

РАДУГА

 

От Луганска до Станицы,

в обходную всех постов,

в небе честном, вешнем, чистом,

разрушая все границы,

стала радуга мосто́м!

 

 

НАПОЛОВИНУ

 

Держи этот мир, раскачанный на ветру,

Меж правых и левых, неправых наполовину.

Где б ни был ты – Лондон, Москва, Вашингтон, Бейрут,

Какие бы ветры зло не лизали спину.

 

Держи этот мир. Иначе уже нельзя –

У тучи распластанной в войнах бока алеют.

…А дети по льду в соседском дворе скользят.

А взрослые снег трамбуют у бакалеи.

 

И хочется жить – в Уганде, Мали, Перу –

Цвет глаз, вероисповеданий разрез отринув.

Держи этот мир, раскачанный на ветру

Меж левых и правых наполненных половинок.

 

 

ГДЕ-ТО МЕЖДУ

 

Где-то между бредовой былью

И невыдуманой войной

Боль привычно расправит крылья

За ссутулившейся спиной,

 

Направляя прозрачный ветер

В гул винтов.

Штурман полупьян,

И стартует начало третьей.

В эпицентре – мой дом.

И я.

 

Время с боем (часов?) застыло,

Перечёркнутое крестом

Скотча (стёклоберег от взрывов).

И не думаешь – что потом.

 

Звуков ближних боёв накрыло

Как в прогретый июль – волной.

Багровеет сирень – ей, тыльной,

Выть с сиренами не впервой.

 

Где-то между бредовой былью

С необъявленною войной.

 

 

АТУ

 

Свободных тем и яростных идей

Не/под/держатели? – ату их, рыжих!

Им тем не тема, чем она "цветней".

Они – не подписавшие/с/я ниже.

 

А выше? Выше подпись не нужна.

Она на месте галочки уместней.

Отсутствие фиксируем в журнал.

Град/и/ров/-а?/-нна-а(!) местность рыжих.

Крестик.

 

 

ГРАД

 

Забылось? – повтор. Подучим.

С ночного – светлее дня –

Небесно к земле падучим

Слетают ручьи огня.

 

Не спится сиреновзрывно

И сердце с душою – врозь.

Бескосая плачет ива –

Что ж в мире вам не жилось?

 

Забылось? – настолько разны

Сны шумные и в тиши…

В беспамятстве непролазном

Дробящийся Бог не жив.

 

 

РЕМЕ-СЛОМ

 

Смерть

это

то же

шоу –

на́ людях так красна…

Выпорхнул, облучённым.

Больно ли? –

Не узнать.

 

Бьюсь.

Об углы и память.

Минус

крещу на плюс.

Но

вместо "ave" –

"amen".

Пламенем

в воду льюсь.

 

Стихну за камышами

родины.

Боль – без слов.

Сдувшись, сгорает Шарик.

Грррр-

адово

реме-

сло -

м

.

 

 

НЕПРАВИЛЬНО

 

Он плохо летал,

неправильно.

За стенкой

несущей каменной

 

он делал круги

вальяжные.

 

Кварталы многоэтажками

сжимались

в мирки подвальные,

 

пока он летал

неправильно –

жизнь прахом смахнуть,

стереть,

 

к стене прислонялась

каменной

трясущаяся

смерть.

 

 

КОГДА-НИБУДЬ

 

Когда-нибудь мы сбросим наши латы,

Избавившись от ядер, стрел, мечей.

И вспомним небо, данное крылатым.

И горизонт, что издревле ничей,

Набьёт свои перины-тучи ватой

Конфорку солнца включит горячей,

Чтоб верилось в полёт легко и свято

Нам, больше не нагруженным ничем.

 

 

ЧЕРНОВИК ЖИЗНИ

 

знаешь, что значит война?

 

это когда

неконтролируемо приседаешь от самолётов

летящих чуть ниже

или просто зашедших на очередной вираж

 

это когда

приехавший из/оттуда

давнишний друг

видевший больше желаемого

рядом с тобой

 

показывает мурашки на руках

вроде с улыбкой:

 

- и ведь никак с ними не справиться!..

 

а потом возвращается

в зону

свободную от полётов

 

 

ЗАПАХ ДОМА

 

Запах дома – под дых,

и скулящая боль

вытекает рекой неслёзной.

Прель грибов молодых –

прорастает юдоль.

…Только кроны с корнями розно.

 

Поздно ветер завыл,

рассекая ковыль.

Волны вольные плещут лугом.

Ухожу от тропы

вдоль обочин слепых.

Лес мой, чем же ты так напуган?

 

Я плутаю в лесу,

только где мне, истцу,

достучаться до голой правды?

Как себя не рубцуй,

но ступня – по свинцу,

а на пнях растут автоматы.

 

Жизни смерть – в стволовых.

Память, не обезволь!..

Вобрала я тебя, промозглый

запах дома. Под дых –

отрешённая боль.

А исход ещё не осознан.

 

 

ДО КОРНЕЙ

 

Как жили раньше, будем как – не суть.

Так много жизней, до корней поломанных.

Но всё трясут, трясут, трясут, трясут…

По миру мы бредём, страны паломники.

 

Не ряд/им/с/я, не рядом, не в строю.

И кажется, годны лишь на растопку мы.

И теми, кто в кирзе в степях снуют,

Опилочно-осколочно растоптаны.

 

 

НАД ПАШНЯМИ

 

Как живу я?

Здравствую, не кашляя.

Добавляю к счастья дням нули.

Град из льда над девственною пашнею

Радует. И память не болит,

 

Выжигая огненные рытвины

И асфальта плавящийся шип

Войн, до рвоты гибелями сытыми.

Я – вне смерти. О себе скажи –

 

Как твоя кирза – трамбует пахоту?

Как сухпай – на мамин борщ похож?

Так ли попаданья в цели радуют?

Так ли над врагом победы ждёшь?

 

Забываю я тебя, вчерашнего –

Новой жизни подчиняет ритм.

В старой – вороньё кружит над пашнею,

Что тебя до мира не простит.

 

 

ЗВЁЗД/ДНО

 

Столько беззвучных звёзд…

Боже мой, ну сколько их?

Впрочем, не в их числе изначально суть.

Воют ветра на небо седыми волками,

воют в надежде – не ссыплются, не стрясут

 

в пропасть колодца их

за оркестро-войнами,

что патефонно крутят сиренный вальс.

Звёзды глядят на землю

ослепше-голые.

После – на Бога:

«Неужто тебе плевать?»

 

Ливнево август слетал – не стальными искрами.

Раны домов зализывая, пылил.

Тот, выше звёзд, наблюдал за покоем издали,

мирно кроша опостылевший болью нимб.

 

 

КОГДА МЫ

 

Нива,

Нева –

Плевать.

Поле

и город –

призраки.

В небе

танцует

вальс

ветер,

дождями

при смерти.

 

Память его

ползёт,

жалит,

змея

бесхвостая.

Тянет с собою,

гнёт –

нет в ней

ни дна,

ни воздуха.

 

Дождь

прибивает пыль.

Только

былое –

жижею.

Господи!

Где ты был

в день,

когда мы не выжили?

 

 

НЕ СМЕТЬ

 

Знать бы только – эти сны – бред и не всерьёз.

А мой город – сильный. Выстоит, словно каменный.

С неба сыпались сотни тысяч фальшивых звёзд.

И, казалось, мир – целый мир – не сдал госэкзаменов.

Город каменный. Город родной. В развалины.

 

Платим дни по счетам, но – кто банкует? – ответь.

В рыжих пятнах, в красных, засохших – земля седая.

И не медь в волосах играет. Давно не медь.

Не салюты грохотом ночь пытают.

А на долгих снах без сна за/падает

Вспышек клавиша-запятая…

Но о том, что сны – реальность – нельзя.

Не сметь.

 

 

НЕ ДЕТСКОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

 

…и снова

войны, войны, войны, войны…

и было б просыпаться поутру

болезненнее, словно ножевое

и – по живому,

когда б ты спал.

...там детство, май и труд,

 

ладони папы с неба не спускали.

и попугай, оттачивая клюв

о мел, омелу скармливал пескам, и,

кажется, он знал – дождём сплюют

 

остатки стали градовым ожогом

во всех, кто сделал войны ремеслом.

 

не просыпаться до скончанья шоу

войны.

и не искать

ни снов,

ни слов

.

 

ВГЛУБЬ

 

Из чего состояли «жути» -

Без мобильных, воды и света?

Из обстрелов и катафалков.

Межпристрелочной тишины.

 

А потом – магазин продуктов

Отвоёвывал мир по метру,

Расширяя ряды прилавков

Вглубь позиции «до войны».

 

 

ГР/АДОВОЕ

 

Сужались миры и комнаты.

Жали на окна пальцы,

кометой сжигая комменты,

в которых ты сдался

 

бога́м.

И небесной падалью

блаженной /забыть и́м бы.../

сметал сатана ангелов,

кроша об асфальт нимбы.

 

Скулила земля адово,

а люди молчали слепо.

И сыпались ангелы, падали,

собой застилая небо.

 

 

В ЭПИЦЕНТРЕ

 

И не хватит голоса, чтоб молчать.

И не хватит взгляда, чтобы ослепнуть.

 

Смертоносный вывернули колчан

в жито.

Выжить.

Выжать от боли степи.

 

И глаза немеют,

и слово жмёт

подреберье,

раненное рассветом.

Стрелам, не стреляющим в плоть — почёт.

Угодил в мишени? — терпи, не сетуй.

 

Наконечник вывернет наконец

наизнанку мир, и тебя не спросит.

Душу выедает одно.

– Отец!..

Как давно тебе безразличны овцы?

 

Вспоминаешь/помнишь, ну хоть подчас, –

для чего задумал безвинным смерти?

Шёпот — в крик.

Потому что нельзя молчать.

И глаза открыть.

Чтобы не ослепнуть.

 

/2014-2019/