Новое место жительства
Новое место жительства. Сколько за этими словами стоит переживаний, страхов, усилий, попыток людей изменить не только место, в котором предстоит жить заново, но и адаптироваться к новым условиям, попытаться обрасти новыми связями, работой, найти людей, пусть и не друзей, но близких по духу. Хочется поговорить о теме миграции, какие чувства испытывает человек, который рискнул однажды в своей жизни координально поменять все.
Переезд в Россию для моей большой семьи было решением, ох, каким непростым. Представьте, жили люди своей размеренной жизнью, радовались встречам с друзьями, еще более редким с родственниками, потому что давно всех раскидала жизнь по городам и весям планеты Земля. Ведь в начале 90-х годов, когда в странах – «выходцах» из Советского Союза, началась неразбериха в политике, в падающей экономике, больно ударившей по карману всех и каждого, люди начали , что называется, «пачками» выезжать в Россию и дальнее зарубежье в поисках лучшей доли. Кого-то позвали родственники, кто-то, мучительно решая для себя правомочность принятого решения, уезжал за границу, в страны Запада и в Америку. Люди уезжали, уходили, улетали . . . И так было грустно от осознания того, что рушатся связи, меняется сложившийся уклад, хоть плачь.
Мне самой, до боли в сердце, пришлось смириться с отъездом моего любимого брата Андрея. Он вместе со своей семьей – женой Анечкой и четырехлетним сыночком Димой, уезжал в Германию. У Анечки бабушка была верноподданная этой страны, поэтому, когда встал вопрос: уезжать ли на историческую родину, захватив «паровозом» всех ближайших родственников – детей, внуков и правнуков, было решено на всеобщем семейном совете – ЕХАТЬ.
Помню, сколько невыплаканных слез скопилось в сердце, когда моя семья – бабушка, мама, отец и я с сыном, узнали, что наш любимчик, наш кровинушка Андрюша уедет от нас так далеко, что даже редкими наездами домой «погостить» не заполнить пустоту и не вытеснить боль души. Сколько слез пролила моя мама в подушку, одному Богу известно.
Поначалу ВСЕ делали вид, что все хорошо, подбадривая, говорили, мол, «Здорово! Молодцы! Дерзайте! ЧТО тут делать, когда ни работы, ни стабильности? А там хоть на пособие от государства прожить можно!». Получается, один меркантильный интерес двигает людьми при переселении в Германию или в любую другую страну? Нет в этом души, какого-то особенного патриотизма для тех немцев, для которых Германия являлась по праву рождения родным государством. Один интерес: выжить, возможно, вырастить детей в лучших условиях, нежели в государстве, терпящем упадок, нестабильном в национальном вопросе и в экономике.
Умом все понимали, что «счастливчикам», которым удалось получить заветное разрешение на миграцию, повезло. Но как это давалось морально людям, которые уезжали в «никуда» от всех своих корней? Ведь, большинство русских, немцев, поляков, украинцев, белорусов ( это я беру только европейских представителей народов, населяющих Киргизию), а еще и уйгуров, чеченцев, дунган, корейцев, татар и многих, многих других представителей азиатских народностей, исповедующих как ислам, так и принадлежащих к христианам, задумались о том, как вернуться туда, где можно быть спокойными за судьбы детей. Да, да, именно детей, потому что каждый чадолюбивый родитель задумается, в первую очередь, о будущем своего ребенка, ведь хочется его вырастить образованным гражданином и пустить в свободное плавание вооруженным знаниями, умениями и навыками по волнам такой нестабильной и окруженной соблазнами жизни.
Но вернемся к моей семье. Родители поддержали решение своих детей – Андрея и Ани – переехать в поисках лучшей доли в Германию. Но, чего это стоило? И для меня в том числе.
Помню последний ужин, перед вылетом, когда в трехкомнатной квартире собрали всех родственников и друзей, которые пришли попрощаться с молодой парой переселенцев, которые захотели произнести напутственные слова перед долгой дорогой на чужбину. За столом нередко повисало тягостное молчание, которое так несвойственно вообще разговорам разных людей, внезапно встретившимся за праздничным столом, галдящим, делящимися своими успехами и, с гордостью, победами детей, активно обсуждающим экономическую ситуацию, а также образование, медицину и внешнюю политику. Разговоры в дни праздников льются рекой, перемежаются смехом и анекдотами.
В день отъезда Андрея все было не так, неправильно. Да, было много сказано хороших слов, поддерживали молодых, как могли, в «правильности» принятого решения, но все же в словах слышалась фальшь, неискренность, потому что правду не мог знать никто – как ТАМ живется в Германии и через какие испытания приходится проходить нашему Русскому человеку на чужой земле. И слово «русский» в данном контексте – это не принадлежность к определенной, может, самой многочисленной национальности, а относится к людям, владеющим именно языком – великим и могучим. Человека, воспитанного и впитавшего в себя с молоком матери этот язык, выучившегося в школах, технических учебных заведениях, ВУЗах на территории Советского Союза и стран бывшего соцлагеря. Русские были МЫ все: азиаты, кавказцы, славяне. Все те, которых никогда не делили по национальному признаку. А принимали только как человека – хорошего или «не очень», искреннего или подлого, своего или нет.
В аэропорт отправились по своему желанию все приглашенные, невзирая на то, что вылет должен был состояться далеко за полночь. Тихо сидели в зале ожидания, жались друг к дружке, на лицах – печальные улыбки, а в глазах – ТОСКА, но все делают вид, что ТАК – лучше, хотя кто его знает, как будет ТАМ. Долго прощались перед тем, как молодой семье надо было уйти в «накопитель».
Меня поразили слова брата, который никогда до этого не признавался мне в любви, потому что мы с ним были всю жизнь – в шалостях и играх, в учебе и отношениях с новыми представителями семьи, которых мы должны были принять в НАШУ семью ( его супруги, моего бывшего мужа). Любовь брата к сестре и сестры к брату как бы подразумевалась, но никогда не афишировалась, не показывалась открыто. А тут . . .
Обхватив меня за плечи, брат с высоты своего роста, карими глазами долго всматривался в мои, голубые. В его глазах плескалась тревога и неуверенность, но он держался, сдерживал скупую мужскую слезу, затаившуюся в уголке глаз.
- Береги себя, Сестренка! Я ЛЮБЛЮ тебя.
Он, по старому русскому обычаю, принятому испокон веков, поцеловал меня крепко в губы. За всю жизнь это был первый братский поцелуй, так ошарашивший меня. Я поняла только в это минуту, что мы расстаемся теперь уже надолго, что между нами пролягут и реки, и степи, и леса, и города, и страны.
Андрей пресек мою попытку заплакать в голос, по-бабьи, одним выражением:
- Пожалуйста, НЕ НАДО. Мне сейчас труднее всех, поверь. Просто ПОМОГИ преодолеть все ЭТО!
Я кивнула головой, глотнув слезы. Перекрестила его на прощание, потом обняла, крепко-крепко, прижала к сердцу. Замерла. Потом отошла, почти отбежала, чтобы не вцепиться в него со всей силой своей сестринской любви: «Андрюша! Не покидай нас!!!» Но, я должна была ему помочь, как делала на протяжении всей своей жизни, как старшая сестра, как друг, как просто любящий человек.
Я сдержала свой порыв, заставила себя проглотить горькие, горючие слезы и надеть на лицо дежурную улыбку, которая должна была придать уверенности отъезжающим.
Сердечную боль при расставании с близким человеком не забудешь никогда. Она и не уходит: тлеет угольком, жжет и заставляет заново и заново переживать, что все в этой жизни пошло не ТАК.
Они улетели сопровождаемые многочисленными родственниками. А мы вернулись в стены квартиры, где еще остался ИХ запах, забытые вещи и незримая аура присутствия. Я тихо вошла в ванную комнату, включила на полную катушку кран с водой, скинула одежду, и села в холодную эмаль, подставив голову упругой струе. Разрыдалась, как могут рыдать матери по своим детям, как могут рыдать любимые о потерянной любви, как могут рыдать смертельно раненные человеческие души – с привываниями, с причитаниями, выплескивая со слезами боль, которую просто невозможно держать в сердце, потому, что оно не выдержит, разорвется от отчаяния. Я выла и выла, выдирая из себя пучки волос и мне не было больно. Я не чувствовала физической боли, потому что меня переполняла душевная . . .
И наступил тот день, когда уже нашей семье пришлось решать самый важный для всех вопрос: уезжать или оставаться.
Никогда не покривлю душой, сказав следующее. Мы никогда не задумывались до определенного момента о смене места жительства, потому что в Киргизии родились и мои родители, и я с братом, и дети. Как бы ни было трудно в 90-х годах, все выдюжили, вытерпели, вынесли: с трудом зарабатывали на хлеб, учились и учили. Встречались с друзьями. Возвращались в стены уютной квартиры. Бежали с удовольствием на работу, потому что работа была интересной, стабильной и приносящей пусть и небольшой, но материальный доход. Со всех по чуть-чуть, и семейный бюджет почти не трещал по швам. Да, невозможно было выехать к родственникам на дальние расстояния, потому что бюджет не позволял отложить что-нибудь на завтрашний день, но летом ездили отдыхать на Иссык-Куль, поправлять на берегах целебного озера свое пошатнувшееся за год работы здоровье. Встречались с друзьями по праздникам. Сами принимали, накрывая «поляну» деликатесными продуктами. Одним словом, жили, не задумываясь, о том, а придется ли менять в будущем уклад. Однозначно, каждый бы сказал: «Нет!». Всех уже устраивала жизнь в новом государстве. Попривыкли. Пообтерлись. Все нравилось, так как просто ЖИЛИ. Моя мама первая кричала фразу: «Я никогда, никуда из Киргизии не уеду! Я здесь родилась, здесь и умру!». Отец всегда был солидарен с ней, тем более обзавелся на тот момент шикарной дачей в восемнадцать соток, с цветниками и виноградниками, фруктовым садом и банькой, в которую вложил все свое мастерство строительного дела – своими руками построил, по своему проекту.
Все привязывало к этой благодатной земле - малой родине, в которой и климат был подходящий, и люди, рядом живущие, в любой момент прибегут на выручку. И работа. И учеба. Было ВСЁ.
Я вышла замуж. Была в интересном положении, радуясь скорому рождению малыша, в состоянии долгожданной шестимесячной беременности. Уходя в декретный отпуск, который мне любезно предоставил шеф, отпустив будущую роженицу задолго до официального декрета, так как мамочка была уже не совсем молодой, а за тридцать с гаком, я попросила своего супруга, с которым работала в одной фармкомпании, с разрешения начальника, конечно, «заархивировать» всю базу данных из компьютеров, чтобы быть уверенной на все сто процентов, что кропотливая работа, которая велась нами всеми и мною, в частности, на протяжении семи лет становления компании, не пропала даром. Я опасалась, что девушка, которая меня заменит на рабочем месте, отнесется не с таким же должным уважением к плодам семилетних трудов и нечаянно растеряет все наработки компании.
Супруг так и сделал: в конце февраля 2005 года он переписал всю документацию, сделал архив, который записал на диски. Посоветовавшись с начальником, который доверял нам во всем, диски мы забрали домой и уложили в дальний угол шкафа, надеясь, что они никогда нам и не пригодятся. Знать бы тогда, отчего мы уберегли компанию. Практически, от разорения, но об этом говориться будет дальше.
Я ушла на «заслуженный отдых», по вечерам подробно расспрашивая супруга о делах фирмы, потому что продолжала еще жить общим делом, к которому прикипела всей душой. Когда компанию развиваешь с нуля, она становится любимым ребенком, иначе к своему труду относиться и нельзя.
Наступил переломный день 25 марта 2005 года, когда ничего, казалось, не предвещало беды. Орда отморозков, вооруженная и орущая, начала стекаться в город, чтобы начать переворот, чтобы поменять существующую власть путем насилия, дабы уничтожить «действующий режим Акаева». И это было страшно. Нам, гражданам Киргизии, привыкшим договариваться со всем миром, умеющим вести переговоры, позиционирующим Кыргызстан, как стабильно развивающее государство, было не понятно, как при помощи ножей и топоров, палок и арматуры, а также боевого оружия, можно за одну ночь развалить столицу, круша, ломая, грабя, сжигая все на своем пути. Крики раздавались на площади, громогласным эхом разносились по зеленым проспектам. А когда начали стрелять, стало понятно, что наступил конец мирной, размеренной жизни.
Телефоны тревожно звонили. Люди спрашивали друг у друга, что происходит в стране. Включили телевизор, где передавали картинку революции, совершаемой в Киргизии. Особенно старался канал «Евроньюс», который пугал граждан своими хлесткими комментариями по поводу происходящего. Все жители страны понимали, что в их солнечную Киргизию пришел бунт, кровавый и беспощадный. И это обстоятельство не радовало людей. Не было написано счастья на лицах, а только озабоченность и тревога. Между соседями и родственниками разговоры велись шепотом, как будто боялись, как бы не перевернули слова, не оклеветали. Понимали, что потом будет прессинг, выяснение принадлежности к «красным» или «белым». Проходили уже и 1917 и 1937 год. Большинство переселенцев в Киргизию были в свое время репрессированы, и понимали, чем заканчиваются подобные «революции». Было страшно. А еще не воспринималось адекватно безумие людей, которые после себя оставляли ограбленные и разрушенные магазины, офисы, банки, учреждения. Детей в эти революционные дни не выпускали ни в школы, ни в детские сады. Родители вынуждены были не пойти на работу, так как транспорт не ходил по проспектам, запруженным орущими революционерами.
Акаев бежал из страны. Наступило безвластие. Передел, беспощадный и жестокий. Новые люди, пришедшие на волне революции, не знали, как поделить то, что было отбито. Наступили смутные, непонятные времена. Со всех трибун раздавались призывы к мировой революции. Чем громе и активнее, тем лучше. Хаос творился в стране.
Мы с супругом оказались в офисе через день после разбоя. То, что мы увидели, было трудно назвать рабочим местом. Всю мебель вынесли через разбитые, разломанные двери. Компьютерной техники не было. На белой штукатурке, высоко, остались черные следы, от ребристых подошв, казалось, что пинали эти стены с каким-то яростным остервенением, вырывали люстры «с мясом», варварски, с ненавистью выдергивая проводку из пазов потолка. В туалете не было даже ершика для очистки унитаза. Это было смешно и грустно. Документы беспорядочно валялись во всех комнатах, в осколках разбитых окон, которые противно хрустели под ногами. Видимо, пришлые дикари по документам топтались, оставляя грязные следы на бумаге; мяли, рвали контракты, письма, соглашения. Это была картина своего маленького ада большой, процветающей фирмы. Спасло то, что как ни пытались вскрыть аптечный склад с запасами лекарств, который уходил глубоко под землю и был надежно закрыт за двумя бронированными дверями, налетчики не сумели открыть его и нанести окончательный урон фармкомпании, для которой товар – медикаменты , был самой жизнью. Про многочисленные аптеки, принадлежавшие компании, которые были расположены в разных частях города, говорить не приходилось: все было украдено, растащено, уворовано, разбито.
Для каждого сотрудника это было личным ужасом, потому что приходило осознание, как на этих руинах начинать, создавать почти с нуля все то, что было утрачено за одну ночь. Держали совет. Потом стали действовать.
Я при помощи супруга собрала все листки, разбросанные по комнатам, сложила все в пакеты и увезла на такси домой, чтобы рассортировать, понять, насколько можно восстановить недостающее, связать концы с концами. Другие же сотрудники остались вычищать, убирать, ремонтировать, приводить в порядок рабочее место. Отчаиваться было некогда. Надо было работать, чтобы скорее восстановить компанию, так как от работы зависело благосостояние каждого сотрудника, у всех были дети, в работе заключался смысл материального существования семей. Вот тут-то и пригодились архивы, которые хранились в нашей квартире. Генеральному директору оказали невероятную помощь, когда смогли восстановить дела компании. Потихоньку, зализывая раны, компания стала восстанавливаться благодаря труду ответственных сотрудников.
Но, в государстве начали выплывать лозунги: «Кыргызстан – для киргизов!», «Русский язык сделать негосударственным!», «Перевести делопроизводство на национальный язык – киргизский». А кому не нравилось – указывалась дорога в сторону России. Отец мой, работающий в Кыргызско-Американском университете в службе безопасности, был уволен при весьма неприятных обстоятельствах. Ему дали понять, что в таких, как он, не нуждаются. Отец лишился стабильного заработка, который позволял поддерживать бюджет семьи. Маме тоже особенно не за что было держаться. Зарплата библиотекаря в школе была мизерной.
После таких катаклизмов назрел вопрос: а не пора ли всему семейству перебраться в стабильное государство, в Россию. Этот вопрос решался долго, с трудом, в течение двух с половиной лет. Все надеялись, что будет лучше. Но, понимая, что хорошее будущее можно обеспечить детям лишь в России, наша семья была вынуждена продать имущество, собрать документы и уехать, куда глаза глядят. Хорошо, родственники, проживающие в Краснодарском крае, приняли, помогли адаптироваться к новым условиям жизни. О переезде и новом месте жительства не жалеем. Все у нас получилось в России. Живем. Учим детей. Работаем на благо отечества. Но тоска сжимает сердце, когда вспоминаем тех, кого оставили на родной земле. Любая передача по телевизору о нашей Киргизии собирает всех ностальгирующих у экрана.
Мы рады, что в данный момент к власти пришли мудрые правители, которые, наконец-то, сбросили «гнет» американцев, которые пытались заставить жить свободолюбивый народ по своей указке. Мы радуемся, что наша Киргизия с каждым днем крепчает, становится независимым, дружественным России государством, и не так давно вступила в таможенный союз. Но, навряд ли, мы – наша семья, уже вернемся назад, так как в свое время был сделан выбор в пользу более могущественного и крепкого государства - России.
Хочу пожелать всем странам процветания и избегать «цветных революций», через которые Киргизии пришлось пройти дважды – в 2005 году и в 2010. Так хочется мирного неба для всех и спокойствия. И чтобы трудились люди на своей земле –на той, где родился и вырос!
