Шесть писем из города охваченного холерой
1.
Прискорбно, дорогая, остаюсь,
по нескольким сомнительным причинам:
бунтуют местные...
... Поздравь меня с почином!
Я вывел формулу... Но, ладно, не об этом...
Как жарко, Боже правый! Просто юг, -
не для меня.
Я в этой части света,
как на рояле крайняя из клавиш.
Но ливень неминуем.
Простыню
меняют раз в неделю. Представляешь!?
Но что им уговоры!?
Наша пыль,
конечно, чуть светлее здешней пыли, -
но мне не радостней.
Мы, кажется, не пили,
не то что вечность, но уже к ней близко...
Бывает, выбираешь из толпы
гонца в кабак, как пресловутый Бисмарк,
но тот за деньги - только знай что пляшет;
а, я стараюсь, среди голытьбы,
тоскуя по тебе, не слушать пташек.
2.
Идут дожди. Идут который месяц.
Но, так сказать, для всех - свобода плакать.
Открылась правда. Да, открылась правда.
Теперь я лишь уверился - не бунт!
Мы все заложники какой-то высшей мести,
без права на вмешательство в судьбу.
Один здесь декламировал хореем;
примерно так: наш город, как не бейся, -
кишит холерой...
... и что-то там: приспущенные флаги...
Не важно, в общем.
Движется Земля
без нас - и с нами.
Проще говоря,
не зная подноготную болезни:
в ней, перво-наперво, поблекшие фаланги -
страшнейший признак.
Смелость, как известно, -
здесь относительна.
Конечно, дело вкуса,
как принимать такое... Я во благо -
напился вусмерть.
3.
... Да, милая, на пляжах, по черте,
я восстанавливаю наш прекрасный город.
И пусть Всевышний вырвет мою гордость,
я больше, не потребую возврата...
В календаре тридцатое, четверг...
Гамак пустует.
Ночь.
И всё же радость,
не от того, что я в плену у ливней, -
а от того, что смог запечатлеть
тебя счастливой.
Усопших за стеной, кричащих "нет!"
посланник смерти за руки уводит
к ладье у Стикса (значит половодье!)
В коротких перерывах между снами,
я припадаю существом к стене,
и слушаю шаги ушедших...
Знаешь,
мне до сих пор невыносимо душно.
И здесь я, как и в собственной стране,
сплю с порыжевшим револьвером под подушкой.
4.
На днях один, накинув капюшон,
вошел, с известной просьбой: вынуть душу.
Не чем-нибудь, - а золотом.
Старушек
и стариков на улицах не сыщешь.
Так значит, впрямь исход наш предрешен!?
Как, кажется, сказал известный сыщик:
"Нам, доктор, с Вами ни черта не светит!"
Холера - безупречный дирижер
у смерти.
Последняя, купаясь в серебре,
выковывает армию.
К несчастью,
их, полагаю, - больше.
Мир на части
делить никак не в скудных силах смертных.
По вечерам, увы, не по себе -
наверное, из-за нехватки света.
Боюсь лишь одного, что как-то в полдень,
как нищий, выйду с прошлым на тот свет
в исподнем...
5.
Чадом масляной лампы у койки,
я дышу, как дракон в пещере.
Предпосылок для возвращенья,
я не вижу.
На площади, с жаром,
смерть острит об умерших когти.
Только небо над нашим шаром -
не для нас: сумасшедших и слабых.
Мной изучен весь город, до корки,
с его траченной молью славой.
Первый признак... Ох, первый признак -
ни фаланги, ни шея, ни грудь!
Нам как врали - так до сих пор врут
о источниках страшной хвори.
Говорят, если что-то там впрыснуть
(правда я им вчера не позволил),
то излечишь: и тело, и нервы...
Даже чай здесь имеет привкус
холеры.
6.
Мне шепчут чушь: "Ты совершил прорыв -
не умер, как все баски, в первый месяц..."
Торговцы правдой втюхивают смеси:
из жабьих косточек и клювов попугаев.
Я жив, как утверждают, до поры,
но я на этой почве не ругаюсь
с глупцами.
И не верю их приметам.
А буду умирать - вдохну пары,
к примеру, цианида золота
(к примеру!)
над фотокарточкой, что, с трепетом, храню,
подаренной на Рождество у моря.
И пусть меня хоть голодом уморят,
но ты останешься единственным лекарством!
(Не кланяюсь мерзавцу королю!)
Сама же не отчаивайся, здравствуй!
Вдыхай за нас двоих испанский воздух!
Из всех причин - за что тебя люблю,
я выбрал: просто...
