Дело было в Пенькове

Я ей назначил свидание в пять, у музея...

Мимо сновали люди, глазея

на странного парня с букетом роз.

Небо синело, как купорос,

низко кружили ласточки — видно, к дождю.

Ковыряя носком ботинка бордюр

(житель Питера меня бы поправил: «поребрик»),

на себя примерял я обрывки реплик,

ибо вид мой нелеп был весьма и странен —

свежие розы, помятый барин,

подпирающий двери музея... Осень...

Отчего не назначил свидание в восемь? —

всё не так бы бросался в глаза.

Душно... а вдруг начнется гроза?

Жаль, не слышал прогноз я, скверно...

...Стройная дева с глазами серны

пришла на свидание ровно в пять —

ее нельзя было не узнать:

этот взгляд не встретишь в чужом алькове

(вспомнил Тоню из «Дело было в Пенькове») —

сколько в нем чистоты и нежности…

Я поверил в теорию неизбежности

судеб, предначертанной кармы —

заблуждения наши весьма коварны...

Мы брели по направлению к Дизенгоф * —

самой людной из тель-авивских Голгоф,

мимо мелькали машины, лица,

время настало нам приземлиться...

Сели за столик у рыбной таверны —

тихая дева с глазами серны

улыбалась таинственно и молчала,

а в зрачках отражались огни причала.

Ели лосося, запивая его «Chatoeu» —

словно сошедшая с полотен Ватто,

дева была стройна, величава —

слушала враки мои — и молчала...

В общем, дело было в Пенькове, —

я не помню, как она оказалась в алькове —

тихая дева с глазами серны:

но с тех ощущаю я запах серный —

непременный спутник любого ада...

В общем и целом — так мне и надо!

...А музей был открыт. Я не знал и то,

что в нем висели картины Ватто.

 

__________

* Дизенгоф — центральная улица Тель-Авива, типа Champs d'Elysee