ВЗОР-30

ВЗОР

Пятикнижие

Книга первая

Совсем уж было воспрял я духом и с некоторым легкомыслием посчитал, что стоянка моего поезда закончилась и он вот-вот снова вырвется в распахнутые дали. Снова понесутся за окнами луга и далекие полосы березовых лесов, размытых солнечной дымкой. Теперь не грех выйти в тамбур и, отрешившись от постоянно наседающих мыслей, просто последить за мельканием оврагов и холмов да истрескавшихся деревянных столбов то с падающими, то со взлетающими вверх проводами.

К стыду своему, совсем забыл я про старую материну пого-ворку: позволь сесть лени за стол, так она и ноги на стол. А моя лень, как я уже говорил, лень особо отвратительная; раскрутила поистине гениальные способности, так что работа моя вскоре совершенно остановилась. Мне надобно было начать вот эту, которую сейчас пишу, главку, а я всё никак не мог перейти от стиля аналитического к стилю лирико-публицистическому. Опять не мог выдавить из себя ни строки, и лень настойчиво наговаривала: отдохни от надоедливой писанины, освежи голову, почитай книжки – на будущее.

На книжки я легко клюнул, но, пожалуй, и тут высшие силы не оставили меня. Под руку попался светло-серый томик Алек-сея Федоровича Лосева, тот самый, в котором размещен когда-то так поразивший меня трактат «Античный космос и современ-ная наука». На работу эту я, по совершенно понятным сообра-жениям, хотел опереться в дальнейшем анализе, и перечитывать ее мне всё равно предстояло, однако открыл я книгу не с начала трактата, а с предисловия: захотелось восстановить в памяти вехи жизни великого философа. И как же больно и в то же время обнадёживающе радостно отдавались в моем сознании сверхъестественно слитые в единый неостановимый поток факты из его недавно лишь оборвавшейся почти столетней жиз-ни! Какой же это был единый движущийся монолит!..

Я даже и мысли не допускаю, что не было у «последнего из могикан» сомнений, усталости, депрессионных срывов, а ведь никаких тебе «тамбурных перекуров» – только непостижимая устремлённость к цели, прямо магнетическая какая-то, неотклонимая.

Когда-то, по нашим меркам уже давно-предавно, еще до трагически-неизбежной русской революции 1917-го, любопыт-ный и настырный Алёша Лосев, воспитанник Новочеркасской классической гимназии, с великим пристрастием изучая диа-логи Платона, сначала почувствовал, а потом всё больше и больше стал убеждаться в том, что в этих древних философских трудах рассыпаны знания истинной диалектики, основных, сердцевинных законов жизни1.

1 Весьма смело заявил я об истинности диалектики, открытой А.Ф. Лосевым с помощью Платона и Плотина. Позднее стало ясно, что ничья философия, даже самого гениального мыслителя, просто не в состоянии выявить Истину Бытия, без учета библейских От-кровений. Сама по себе диалектика была выведена безукоризненно верно, но действовала она лишь в мире материальном. В Бытие Божием диалектика работать не могла, иначе была бы Богом именно она...

Кропотливо собирал он их в одно целое, анализировал, дополнял разработками неоплатоников и более поздних мыслителей, и постепенно перед ним складывалась логическая формула диалектики. Диалектики, которая принципиально отличалась от набравшей в ту пору мифиче-ского могущества – марксистской.

В предисловии к «Античному космосу», увидевшему свет на десятом году советской власти (1927 г.), Лосев подчеркивал несовместимость двух рассматриваемых подходов в объяснении мира: «Тут одно из двух. Или нужно дать волю чистой диалектике, и тогда – прощай диалектический материализм и марксизм! Или мы выбираем последнее, и тогда – прощай античная диалектика с ее космосом... Разумеется, выбор ясен...»

Этакими эзоповскими премудростями пользовался молодой философ. Какой, мол, выбор может быть между «единственно верным» марксистским учением и какой-то за ненужностью за-бытой античной диалектикой! Естественно, предпочтение – «оружию, огнестрельному методу», как назвал Маяковский «философское откровение» марксистов. И в то же время, рядом с этим, «неловко» написанная фраза о каком-то непонятном «подражании» древнегреческим философам: «Подражая ан-тичной диалектике, мы обязательно должны переводить ее на язык нашего научного сознания...»

Уже по этой, понятно, далеко не случайной оговорке, по фундаментальной глубине исследования диалектики, по ча-стям разрабатываемой древними философами, по изумитель-ной кропотливости в создании завершенной диалектической формулы1,

1 Вот бы удивился гениальны философ, если бы ему сказали, что его диалектика не что иное, как Общий Логос Вселенной!

по отчаянно смелым по тем атеистическим време-нам попыткам обосновать явления космической эволюции закономерностями, возникающими в результате бытийной реализации категорий, или начал, возрождаемой из забвения диалектики, – уже по всему этому можно было понять, что моло-дой философ сделал выбор не в пользу диалектического мате-риализма, отрицающего приоритет духовных Божественных сил, а в пользу «сирой» платоновской диалектики, убедительно и неопровержимо выявляющей Сверхсущее, Вечного Бога, Первопричину Мироздания2.

2 В этом как раз слабость Лосева. Диалектика работает не в Божественном Бытии, а в материальном мире.

Вряд ли в наши дни, продолжающие распад «эпохи гнус-ности», можно полно оценить всю смелость этого шага. Встать на защиту Божественного Первоначала (а реконструкция античной диалектики, по сути, выполняла именно эту функцию), значило – пусть в косвенной форме – но выступить против за-крытия и разрушения в стране церквей и часовен, против из-гнания за пределы отечества ученых и философов, многие из которых были убежденными христианами и духовными наставниками Лосева, выступить не только против атеистической по-литики большевиков, но и против всей их сущности, густо замешанной на озлоблении и насилии, на безнравственной само-уверенной греховной гордыни.

Это значило встать вперекор сатанинской, бесчувственной мощи, всё сметающей со своего механического пути. И разъя-ренная революционная мощь смела его, как песчинку. Смела и вместе с тысячами других песчинок, то бишь политзаключенных, бросила на строительство Беломоро-Балтийского канала. Началась почти вековая борьба человека-песчинки с империей-скалой. И можно ли было предположить, что человек непредставимо-непосильную борьбу выиграет!

Советская Империя заставляла его вытаскивать из речки тяжелые разбухшие брёвна, а он, измученно орудуя багром, думал о категории Имени, завершающей развитие Тетрактиды А, которая на простом языке и была Богом, Творцом Вселен-ной. (Потом эти раздумия выльются в основательный труд «Фи-лософия имени»). Большевистская Держава принудила всех от мала до велика зубрить труды Маркса и Ленина, а он пере-водил и дотошно анализировал трактаты Платона, Аристотеля, Плотина и Прокла. Социалистический Рим строжайше запретил издавать книги опального философа, а он ежедневно, по заведённой в юности привычке, писал по две-три страницы, которые складывались в объемные рукописи...

Через несколько десятилетий «уже почти коммунистиче-ское» государство ослабит запрет на Лосева, разрешит ему издавать книги по истории античной эстетики: какой-де может быть урон советскому могуществу от эстетики забытой всеми, неизвестной античной эпохи! Так подумают главные атеисты страны и окажутся в ловушке, которую много лет готовил им великий мыслитель. Если говорить по большому счету, то в бе-зобидной античной эстетике ровным счетом ничего больше не окажется, кроме одного, но самого существенного, стрежневого – становления Божественного Первоначала1,

1 Становление Божественной Первопричины – это, как мы сказали, одна из главных ошибок и Платона, и Плотина, и Лосева; об этом мы еще поговорим в свой срок; но какова была му-жественная дерзость говорить о Боге советским властвующим безбожникам!

той диалектики, в истинности которой Лосев был убежден с молодых лет.

Философ и друг Алексея Федоровича, А. А. Тахо-Годи так написала по этому поводу в предисловии к десятитомной «Истории античной эстетики», не без Божьего провидения вышедшей в свет перед самым началом XXI века:

«Ей, этой предыстории новой, христианской эпохи, этой языческой древности, где среди бессмертных богов уже грезилось Нечто Единое, высший самодовлеющий Ум, Отец всех вещей, блаженный в своем совершенстве, – ей, этой пока еще телесной красоте посвятил А. Ф. Лосев свою «Историю античной эстетики», влекомый заботой открыть все пути, коими шла мысль человечества от космоса как обожествлен-ной материи к Богу, Создателю и Творцу мира».

Так человек-песчинка одержал сокрушительную победу над государством-скалой с его удушливым, неживым атеизмом. И она-то, эта блестящая победа, дала мне повод для острой боли и окрыляющей радости. С радостью, надеюсь, тут всё понятно: как не порадоваться, за старшего собрата по грешной земле, который, несмотря ни на что, достиг своей цели, как мог, по ме-ре сил, а значит, как нужно, хорошо совершил дело жизни.

С болью, конечно, тоже загадки большой нет, но на ней всё же остановлюсь подробнее. Больно мне стало, нет, совсем не от зависти к успеху великого философа (я без самообмана вижу свою никакую роль в сравнении с ролью лосевского гения). Больно стало, что нет во мне того несгибаемого стержня, который был в душе последнего настоящего философа. Я говорю о воле. Покуда мне хватало моей воли лишь на то, чтобы настроиться на отдельные главы первой книги и написать их, ну, хотя бы на относительном подъеме. Сразу после этого наступал спад, провал, пропадала энергетическая твердь и про-пасть обнаруживала свою непроходимость. Так случилось и теперь: после завершения основной части работы в октябре я уже полтора месяца, неровно и трудно, пишу вот это небольшое отступление.

Опыт нынешнего года показал со всей очевидностью (а это-то и открыло мне еще одно тайное правило), что лично мне не дано настраиваться на большую, объемную, долгую работу, а требуются постоянные перестройки, перенастройки даже после каждой написанной главы. Вот почему мой «поезд» то уходит без меня, то надолго останавливается на незнакомых станциях и полустанках. Надо мне, крепко потеснив мою извечную лень, поучиться у достойных мира сего – Фаррара, Бунина, Лосева – волевым напряженным усилием «не позволять душе лени-ться», хоть понемножку, но каждый день вести и вести иссле-дование, перебарывать худое настроение, помнить, что не так уж и много осталось мне дней моих, чтобы и свое главное дело сделать по мере сил, не совсем плохо, с позволения высших сил...

И опять приснились мне мать и отец. Будто в какой-то серой дымке, мешающей различить местность, стоят они поодаль от меня и тихонько говорят меж собою.

– Опять поезд-то ушёл, бляцкий нос...

– Ну, Лёня, опять ты с носом своим...

– Так ить Бориска опять отстал. Может, у него и билет-то взять не на че...

Ах, любимые мои!.. Не рвите сердце себе. Не переживайте. Как-нибудь, с Божьей помощью, решу я вечную мою проблему с непослушным поездом. Авось как-нибудь решу... А вы – почаще, без туманной дымки, снитесь. Хотя бы по разочку в неделю. Говорите со мной хоть о чем...

Хотя бы о совсем никудышных пустяках...

Страшно тоскливо без вас на земле...

16.12.2002 г., 2 часа дня. –

14.03.2007 г., 8 часов вечера. –

11.04.2010 г., 3.30 пополудни.

30.07.2011 г., вечер