Поэзия, выросшая сама по себе

В русской поэзии 20 века выпячивается доминанта ангажированности. Революционным стихам противостоят такие же по накалу страстей контрреволюционные. При этом искусство порой задвигается в тень злободневностью темы, гражданским пафосом. В результате следующее столетие принесло размытость художественных критериев, графоманство, демонстративное пренебрежение эстетикой. На таком фоне литературные достоинства Дмитрия Гавриленко выглядят особняком, изящным и самодостаточным. Лучшие качества его лирики обусловлены классикой, прошедшей беспощадное тестирование временем. Не случайно в прошлом веке автора в начале пути поддержал Лев Адольфович Озеров - поэт, литературовед, который наиболее чутко уловил и отразил дух русского классического наследия, завещанный потомкам ещё А. С. Пушкиным.

В этом завещании выражена высота внутренне свободного человека («вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа»). Множество произведений великого поэта не было напечатано при жизни. Их судьба порой кажется расплатой за процитированное «вознесение». Некоторое родство я усматриваю здесь с творческой судьбой Дмитрия Гавриленко, которого в буквальном смысле отверг двадцатый век с его «толстыми журналами». Подборку стихов, составленную Озеровым, согласились напечатать только в газете «Сельская жизнь». Причина, конечно же, мне видится в не ангажированности поэта, несущего свой мир и не признающего над ним контроля со стороны.

Взять хотя стихотворение 1977 года из «Сельской жизни», опубликованное без названия:

Ложку к черту - за сошку

Я возьмусь за свою,

Посажу я картошку

И ее воспою.

Не для денег работа,

Не для славы стихи.

Тяжко - каплями пота -

Искупаю грехи

Тех, кто в город уехал,

Кто деревню губил,

Кто находит утеху

В переводе чернил.

В этом есть постоянство,

С ним придет мастерство...

Я от плоти крестьянства,

Я - от сердца его.

Молодым автором – ему в ту пору было двадцать лет – выражено творческое и жизненное кредо, которое не совпадало с тогдашними официальными ориентирами. Во-первых, это «искупление грехов», о чём тогда не говорили и над чем не задумывались. Во-вторых, грехи действительно имелись, и не только перед Богом, но и перед народом и страной. Крестьянство – это добровольный труд во имя благополучия крестьянина и его семьи. А уже за всем этим незаметно созидается и благополучие государства. «Сердце» в данном контексте – нечто сокровенное, накопленное веками, обеспеченное коллективной мудростью. «Посажу я картошку» - важная часть крестьянского здравомыслия и целостности мировоззрения земледельца. Оно издревле измерялось посадкой урожая и его уборкой. «Кто деревню губил»? Те, кто эту целостность нарушал, стремясь превратить крестьянина в рабочего.

Я бы сказала однозначно: такая поэзия могла вырасти только сама по себе, в соответствии с потребностями души автора и унаследованной им от классиков внутренней свободы. Увы, без нее возможности лирической поэзии катастрофически сужаются. Годом раньше Дмитрий Гавриленко написал следующее восьмистишие:

Терпко пахнет зеленый укроп

В конце огорода,

Нарублю я поленницу дров,

Поправлю ворота.

Вот корова пришла с молоком.

Символ – всюду понятный.

Этот мир называют мирком.

А он – необъятный.

Смысл стихотворения весьма широк: он находится в связи с тем, что я процитировала раньше, и проявляется так естественно, как шум листьев от дыхания ветра. Тут также крестьянский мир, но уже с большим количеством подробностей: «зелёный укроп», «огород», «поленница дров», «корова» и т. д. Всё живое, растущее или движущееся. При этом небольшое, хотя и без труда заметное. Кто-то однажды сказал с презрением: обывательский мирок. Вот он и есть перед нами со всеми своими вроде бы невзрачными атрибутами. И вдруг появляется это слово: «необъятный». Им сказано всё - больше того, что можно сказать. Это слово – образ исключительной по эмоциональности и масштабу силы. Она заключена в неприметном, каждодневном, упорном труде тех, кто имеет дело с землёй.

К 1977 году относится короткое стихотворение, тематически связанное с предыдущими:

Вся жизнь в труде, и труд ей даже снится,

Как бригадир, стучавшийся в окно.

Приподнята в избушке половица

Над ямой, где картофеля полно.

Знакомы только местные названья

Лесов и трав, речушек и канав,

А родила и вырастила Ваню,

И он теперь – всемирный космонавт.

Если в крестьянскую работу вложена жизнь, то неизмеримо возрастает ценность как работы, так и жизни. Сущности это взаимопроникающие, ведь сон тоже является частью жизни и в какой-то степени отражением её. Что означал в деревне стук бригадира в окно? Вещи понятные и простые: пора на обычную для сезона работу либо изменение в наряде на текущий день. Это будни, выхваченные из жизни средствами поэзии. Детали, которые использует Дмитрий Гавриленко, будничные и одновременно красноречивые: «половица», «яма», «картофель» и др. В такой яме отапливаемого русской печью помещения клубни не помёрзнут в самую суровую зиму. Их проще достать оттуда на собственные нужды и нужды хозяйства.

Далее полотно расширяется деревенскими окрестностями с «канавами», «речушками», «травами» и «лесами». Женщина знает «только местные названья» их не в силу своей ограниченности, а потому что другие, «книжные», ей не нужны. Она живёт заботами реального мира вокруг. Здесь автор блестяще использует приём антитезы, противопоставив местные хлопоты вселенскому результату. Простая русская женщина «родила и вырастила Ваню», ставшего космонавтом с мировой славой. Истоки её – в привычной повседневности и будничных заботах. Вся «простота» предыдущих подробностей нужна Дмитрию Гавриленко как для создания характера героини, отражения её трудолюбия, так и для противопоставления маленьких хлопот поистине грандиозным результатам труда.

При всей непохожести три короткие стихотворения объединяет глубокое осознание поэтом великого значения неприметного человека и жизненных ценностей, утрамбованных временем и потому исключительно надёжных. Строки выращены талантом автора и почвой, заботливо возделанной его гениальными предшественниками.

ГАЛИНА ГЛИНСКИХ

9 марта 2017 года

Фотографию поэта я взяла из интернета.