София, Любовь и все прочие
Жизнь Александра Блока сломана переходом одного века в другой. Люди суеверны, смена обычных циферок на вековые в линейке времени производит на них серьёзное впечатление и связывается с самыми разными заморочками. Одни непременно ждут конца света, другие – напротив, полного обновления. Между тем, если внимательно проследить события внутри каждого века, легко обнаруживаются моменты куда более содержательные и значимые для человеческого сообщества. Но игра в символы затмевает рассудок.
К кому, как не к символистам, должен был пристать восторженный юноша, окружённый с детства больше женщинами, чем мужчинами? Рафинированная публика, чтение идеалистов самых разных мастей, домашние театры с модной декламацией… И да – мистика, без неё просто никак. Реальная жизнь мыслится слишком грубой и дисгармоничной, поиски красоты и правды направлены к блистательной Софии. Что есть сея? Ну, как полагал любимый Блоком Владимир Соловьёв, это некая часть божества, которая непременно воплотится на земле в Вечную женственность. Она, де, объединяет Бога с земным миром. Более того, именно она ещё и дополняет научную деятельность, потому как синтезирует все человеческие открытия. В общем, много у неё, мудрейшей, дел. Но пока она в космосе, до земли не дошла. Символисты всерьёз уверяли, что чувствуют её приближение, а сам Соловьёв якобы даже встречался с ней, будучи в мистическом трансе.
Интересно, что теологи немало на символистов с их трактами о Софии обиделись. Женское, уверяли они, – это всегда телесное, с Богом напрямую не связанное. София, которая упоминается в библии, – одно из воплощений божества, но даже в символическом облике к женщине отношения иметь не может. Вообще надо сказать, что всю вторую половину XIX века ломалось немало копий в спорах о том, каково место женщины в мире, к ХХ столетию они ожесточились. Отличились все: религиозные деятели (причём, всех конфессий), философы, медики, психологи, писатели… Внятного в этих дискуссиях было мало. Зато было много завиральных инструкций женщинам по «правильному» поведению, опять же явно противоречащих друг другу.
Любови Менделеевой (дочери знаменитого химика) пришлось принять на себя бремя символистских игр своего мужа. Иногда я думаю, что Блок женился на ней из-за имени. А что: почему бы мудрой Софии не воплотиться в прекрасной женщине с именем Любовь? Ладно, это шутка. Но эта прекрасная и вполне земная женщина была огорошена заявлением молодого мужа о недопустимости плотских отношений. Он морочил ей голову рассказами о грязных язычниках, о болезнях, рождённых от поклонения телу. Нет, он не предлагал ей брак-дружбу: Люба становилась предметом обожания, любования, пылких молений. В общем, её награждали почётным званием Музы. В результате всё-таки получилась дружба, порой истеричная, но связывающая добротно и верно на десятилетия. «Люба испортила мне столько лет жизни, измучила меня и довела до того, что я теперь. Люба на земле – страшное, посланное для того, чтобы мучить и уничтожать ценности земные. Но я не могу расстаться с ней и люблю ее… У меня женщин не 100-200-300 (или больше?), а всего две: одна – Люба, другая – все остальные», – признаётся в дневнике Блок.
Как и многие, он с юности приучил себя к борделям, но даже там сбивался на вымученную концепцию Вечной женственности, хотя и в некоторой вариации. «…У неё каштановые косы, зелёно-чёрные глаза, лицо в оспе, остальное уродливо, кроме страстного тела. Кто я, она не знает. Когда я ей говорил о страсти, она сначала громко хохотала, а потом задумалась. Моя система превращения плоских профессионалок на три часа в женщин страстных и нежных опять торжествует…», – это тоже из дневника.
Есть вечный вопрос: что для поэта значительнее и выше – поэзия или сама жизнь? Для меня это вопрос странный. Если ты поэт, то от поэзии отключиться не в состоянии, какими бы жизненными проблемами не озадачивался, поэтическая составляющая твоего сознания не умрёт до твоей смерти. И опять же – чтобы поэзия состоялась, она должна присутствовать в окружающей жизни, ты обязательно её там увидишь. Умозрительно, условно, теоретически можно отделить их, поэзию и жизнь, но забывать, что это именно умозрительно – как же?
Легко можно заметить, что там, где Блок пишет, отталкиваясь от живой жизни, женские образы предстают зримыми и полными. Вот из ранних стихов , 1908 года:
Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовнёй.
Она немедленно уронила на пол
Толстый том художественного журнала,
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате
Очень мало места.
А вот уже 1916 год:
Превратила всё в шутку сначала,
Поняла – принялась укорять,
Головою красивой качала,
Стала слёзы платком вытирать.
И, зубами дразня, хохотала,
Неожиданно всё позабыв.
Вдруг припомнила всё – зарыдала,
Десять шпилек на стол уронив.
Это же совсем не то, что мёртвые, хоть и почтительные строки в «Предчувствую Тебя» (Софию он там предчувствует, как и полагается). Впрочем, так зачастую и бывает – в своих произведениях поэт, хочет он того или нет, правдивее и умнее всяческих околотворческих рассуждений. Как раз где-то после своего двадцатилетия, пришедшегося на 1900 год, Блок стал писать стихи более удачные, с оригинальными образными деталями, простым и естественным ритмом.
Символисты и сочувствующие оным, не обижайтесь: формальные упражнения я уважаю, они есть хорошая пища для ума и эффективный тренажёр для языка, однако могут увести далеко собственно от творчества, чему примеров в поэзии последнего времени тьма.
11 октября 2012 года
К кому, как не к символистам, должен был пристать восторженный юноша, окружённый с детства больше женщинами, чем мужчинами? Рафинированная публика, чтение идеалистов самых разных мастей, домашние театры с модной декламацией… И да – мистика, без неё просто никак. Реальная жизнь мыслится слишком грубой и дисгармоничной, поиски красоты и правды направлены к блистательной Софии. Что есть сея? Ну, как полагал любимый Блоком Владимир Соловьёв, это некая часть божества, которая непременно воплотится на земле в Вечную женственность. Она, де, объединяет Бога с земным миром. Более того, именно она ещё и дополняет научную деятельность, потому как синтезирует все человеческие открытия. В общем, много у неё, мудрейшей, дел. Но пока она в космосе, до земли не дошла. Символисты всерьёз уверяли, что чувствуют её приближение, а сам Соловьёв якобы даже встречался с ней, будучи в мистическом трансе.
Интересно, что теологи немало на символистов с их трактами о Софии обиделись. Женское, уверяли они, – это всегда телесное, с Богом напрямую не связанное. София, которая упоминается в библии, – одно из воплощений божества, но даже в символическом облике к женщине отношения иметь не может. Вообще надо сказать, что всю вторую половину XIX века ломалось немало копий в спорах о том, каково место женщины в мире, к ХХ столетию они ожесточились. Отличились все: религиозные деятели (причём, всех конфессий), философы, медики, психологи, писатели… Внятного в этих дискуссиях было мало. Зато было много завиральных инструкций женщинам по «правильному» поведению, опять же явно противоречащих друг другу.
Любови Менделеевой (дочери знаменитого химика) пришлось принять на себя бремя символистских игр своего мужа. Иногда я думаю, что Блок женился на ней из-за имени. А что: почему бы мудрой Софии не воплотиться в прекрасной женщине с именем Любовь? Ладно, это шутка. Но эта прекрасная и вполне земная женщина была огорошена заявлением молодого мужа о недопустимости плотских отношений. Он морочил ей голову рассказами о грязных язычниках, о болезнях, рождённых от поклонения телу. Нет, он не предлагал ей брак-дружбу: Люба становилась предметом обожания, любования, пылких молений. В общем, её награждали почётным званием Музы. В результате всё-таки получилась дружба, порой истеричная, но связывающая добротно и верно на десятилетия. «Люба испортила мне столько лет жизни, измучила меня и довела до того, что я теперь. Люба на земле – страшное, посланное для того, чтобы мучить и уничтожать ценности земные. Но я не могу расстаться с ней и люблю ее… У меня женщин не 100-200-300 (или больше?), а всего две: одна – Люба, другая – все остальные», – признаётся в дневнике Блок.
Как и многие, он с юности приучил себя к борделям, но даже там сбивался на вымученную концепцию Вечной женственности, хотя и в некоторой вариации. «…У неё каштановые косы, зелёно-чёрные глаза, лицо в оспе, остальное уродливо, кроме страстного тела. Кто я, она не знает. Когда я ей говорил о страсти, она сначала громко хохотала, а потом задумалась. Моя система превращения плоских профессионалок на три часа в женщин страстных и нежных опять торжествует…», – это тоже из дневника.
Есть вечный вопрос: что для поэта значительнее и выше – поэзия или сама жизнь? Для меня это вопрос странный. Если ты поэт, то от поэзии отключиться не в состоянии, какими бы жизненными проблемами не озадачивался, поэтическая составляющая твоего сознания не умрёт до твоей смерти. И опять же – чтобы поэзия состоялась, она должна присутствовать в окружающей жизни, ты обязательно её там увидишь. Умозрительно, условно, теоретически можно отделить их, поэзию и жизнь, но забывать, что это именно умозрительно – как же?
Легко можно заметить, что там, где Блок пишет, отталкиваясь от живой жизни, женские образы предстают зримыми и полными. Вот из ранних стихов , 1908 года:
Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовнёй.
Она немедленно уронила на пол
Толстый том художественного журнала,
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате
Очень мало места.
А вот уже 1916 год:
Превратила всё в шутку сначала,
Поняла – принялась укорять,
Головою красивой качала,
Стала слёзы платком вытирать.
И, зубами дразня, хохотала,
Неожиданно всё позабыв.
Вдруг припомнила всё – зарыдала,
Десять шпилек на стол уронив.
Это же совсем не то, что мёртвые, хоть и почтительные строки в «Предчувствую Тебя» (Софию он там предчувствует, как и полагается). Впрочем, так зачастую и бывает – в своих произведениях поэт, хочет он того или нет, правдивее и умнее всяческих околотворческих рассуждений. Как раз где-то после своего двадцатилетия, пришедшегося на 1900 год, Блок стал писать стихи более удачные, с оригинальными образными деталями, простым и естественным ритмом.
Символисты и сочувствующие оным, не обижайтесь: формальные упражнения я уважаю, они есть хорошая пища для ума и эффективный тренажёр для языка, однако могут увести далеко собственно от творчества, чему примеров в поэзии последнего времени тьма.
11 октября 2012 года
