Возможно, он был выходцем из детдома, или вырос в неблагополучной семье алкоголиков, где за ним никто не смотрел и он был предоставлен влиянию улицы и волчьим законам, заправлявшим в той среде уголовников, где понравившуюся женщину следовало добывать у соперника в поножовщине, как и жестоко драться за краюху хлеба, … но так или иначе - всё это в прошлом, хотя оно не отпускало… Голос ему твердил: «Ты поэт». Тогда почему его не встречают овациями и аплодисментами? Да ещё достали некоторые чистоплюи с Поэмбука… И его прорвало:

 

«Не вам б****м меня судить,

И ковыряться в моей жизни.

Души вам не понять порыв,

Не осознать всего трагизма.»

 

Строки ему понравились. В них было бунтарское от Лермонтова и Грибоедова:

 

«А вы, надменные потомки

Известной подлостью прославленных отцов,

Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов!»

 

«А судьи кто? - За древностию лет

К свободной жизни их вражда непримирима,

Сужденья черпают из забытых газет

Времен Очаковских и покоренья Крыма;

Всегда готовые к журьбе,

Поют все песнь одну и ту же,

Не замечая об себе:

Что старее, то хуже.»

 

"Как эти маменькины сынки, прожившие жизнь в достатке могут что-то понимать в моём творчестве, чувствовать его глубину и значимость!?...

Нет, нельзя им всё это спускать!" И строки полились дальше с бешенной быстротой и силой:

 

«Тот не способен оценить,

И правильно понять поступков.

Кто не прохавал жизни низ,

Не жил, не рос среди ублюдков.

Тот кто не знает крови вкус,

Годов голодных и лишений.

Ну разве может рассуждать,

Прожив средь маленьких волнений.

Уж пусть я буду негодяй,

Зато я чист перед собою.

Своих грехов в сердцах стыдясь,

Вы лезете в чужую долю.

Мерзавцем быть уж лучше впрямь,

Чем лицемерья мерить гири.

Перед собою не таясь,

С улыбкой на кровавом пире.»

 

«Это сильно, глубоко и искренне, как у Максима Горького» - решил он. Жаль, что ему никогда не приходило в голову, что своих грехов стыдились с особенной силой святые и учились с ними бороться с помощью молитвы, поста и веры в Бога…

Ему следовало бы вспомнить, что жизнь, какую он описывал в своём стихотворении, задолго до него нарисовал в знаменитом «Портет Дориана Грея» Оскар Уайльд, как и задуматься над тем, чем же там всё закончилось...

И неожиданно он вспомнил что-то светлое, что было спрятано в его не до конца зачерствевшем и огрубевшем сердце, и улыбнувшись дописал следующие строки:

 

«Горит задорно огонёк ,

В глазах живых и настоящих.

Не нужно лицемерных слов,

И прочих барбитур бодрящих.

И в мире муляжей и лжи,

Ты ненайдёшь покой в трактире.

А на душе тогда легко,

Когда живёшь с собою в мире»

 

И те, кто прочитал последние, такие непосредственные, пусть не совсем последовательные, но искренние его строки, поняли, что какой бы нелёгкой и запутанной ни была жизнь этого человека, всё-таки он стремится к гармонии, естественности и покою, которые он выразил так, как мог…

Мне вспомнилось знаменитое: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» (лат. Homo sum, humani nihil a me alienum puto) — фраза из комедии римского писателя Теренция «Самоистязатель», которая является переделкой комедии греческого писателя Менандра. А это значит, что и у автора стихотворения, и у вас, и у меня могут проявляться любые чувства и выплёскиваться не всегда в стихах, а иногда и в поступках, но мы обязаны сдерживать себя, если не хотим уподобиться дьяволу в его гордыне и преступлениях…

 

22.02.2017