Зурна на зырянской свадьбе...
Зурна на зырянской свадьбе,
В братине знойный чихирь,
У медведя в хвойной усадьбе
Гомонит кукуший псалтирь:
«Борони, Иван волосатый,
Берестяный семиглаз...»
Туркестан караваном ваты
Посетил глухой Арзамас.
У кобылы первенец — зебу,
На задворках — пальмовый гул.
И от гумен к новому хлебу
Ветерок шафранный пахнул.
Замесит Орина ковригу —
Квашня семнадцатый год...
По малину колдунью-книгу
Залучил корявый Федот.
Быть приплоду нутром в Микулу,
Речью в струны, лицом в зарю...
Всеплеменному внемля гулу,
Я поддонный напев творю.
И ветвятся стихи-кораллы,
Неявленные острова,
Где грядущие Калевалы
Буревые пожнут слова.
Где совьют родимые гнезда
Фламинго и журавли...
Как зерно залягу в борозды
Новобрачной, жадной земли!
1918 или 1919
В братине знойный чихирь,
У медведя в хвойной усадьбе
Гомонит кукуший псалтирь:
«Борони, Иван волосатый,
Берестяный семиглаз...»
Туркестан караваном ваты
Посетил глухой Арзамас.
У кобылы первенец — зебу,
На задворках — пальмовый гул.
И от гумен к новому хлебу
Ветерок шафранный пахнул.
Замесит Орина ковригу —
Квашня семнадцатый год...
По малину колдунью-книгу
Залучил корявый Федот.
Быть приплоду нутром в Микулу,
Речью в струны, лицом в зарю...
Всеплеменному внемля гулу,
Я поддонный напев творю.
И ветвятся стихи-кораллы,
Неявленные острова,
Где грядущие Калевалы
Буревые пожнут слова.
Где совьют родимые гнезда
Фламинго и журавли...
Как зерно залягу в борозды
Новобрачной, жадной земли!
1918 или 1919