Жизнь, как она есть...

Раннее утро проявило себя воплями всеобщего любимца: не только курятника, но и всего двора, за его боевой, но при этом вполне доброжелательный норов. Нынче же он оказался явно не в баритональном голосе… Сказывалась видимо аномальная жарища так, что даже поутру было невыносимо знойно. Солнце разливалось изнеженной карамелью по посёлку. Казалось, что даже измождённая крапива припрятала жгучки в многочисленные складки листьев, сморщенные от жары. Петруха срывающимся голосом пару раз неудачно попытался прокукарекать позывные к утреннему пробуждению, но звук все время слетал на фальшивый фальцет… Киксовал. Чтобы не позориться, он уныло заковылял подальше в тень, с сексуальным отвращением посматривая на своих подружек-домашних кур. Этим утром они его просто-напросто нервировали. Действовали на нервы вызывающей численностью. Хотя в умеренно прохладные деньки, данный фактор, напротив, частенько радовал... На пути к излюбленному тенистому закутку под елью, он отхлебнул освежающей водицы из корыта кабанчика — Бориса Игнатьевича, так его величала хозяйка дома – Даша. Он отдалённо напоминал свекра: выдержкой, степенностью и основательностью, не характерной для этой породы. От небольшого озерца тащился утренний белесый туман, покрывая траву мучнистой росой, в которой с выраженным блаженством купалась соседская весёлая коза — Дуська. И хоть это был поселок городского типа, но здесь многие обзаводились домашних животными не только для подкормки семей, но и для внутреннего комфорта.

 

Берег, окружающий бесцветное озеро, шелестел и шевелился кустами. Из-под нависших над водой длинных ветвей плакучей ивы, устремлялись на середину водоёма — удочки. Местные рыбаки уже с пяти утра находились на своих излюбленных постах. Буквально у каждого из них здесь имелось собственное место, со всяким специальными приспособлениями для комфортного времяпрепровождения. То, с каким вожделением всматриваются вдаль водной глади, выдает в них невыносимых романтиков, которых в настоящий момент вряд ли интересует рыба… Нет-е-е-т. Они в безбрежных мечтах парят над водой, а рыба, если ее и случается изредка изловить, так она для подробного отчета перед семейством. Они ведь временно лишили её своего общества. Там с широко открытыми ртами поджидают ненаглядных и кормильцев — в одном лице.

 

Петра Сидоровича сегодня, ноги отказывались нести домой... И, кажется, в строительную производственную артель, в которой вчера произошло из ряда вон выходящее чрезвычайное происшествие. Погиб наёмный рабочий по вине прораба, а стало быть, по недосмотру самого Петра, ибо он отвечает за все производство. Так, считал он сам и его беспокойная совестливость. Расхищение строительного расходного материала, привычное пьянство — трудно поддавались его непосредственному руководству. Разлагающие пороки нагло преуспевали, не позволяя воплотить ему в жизнь серьёзные амбиции подлинного автора инженерного инновационного проекта домостроительного комбината. После университета он сам попросился, куда ни на есть подальше испытать на что способен, но столкнувшись с истинно человеческим фактором, ясно понял, что один в поле не боец.

 

Он приблизился к дому и присел на пенек от срубленного дуба. Тут же, как из-под земли, между ног выросла Мурка, истосковавшись по своему другу, а, скорее всего, свеженькой рыбке. Мурлыкала, и хвостом щекотала, склонившуюся от безвыходной печали голову, изумлённо заглядывая в небольшое синее ведерко, в надежде полакомиться рыбешкой, но там было безотрадно и пустынно. Петр ее легонько отталкивал, низко опустив голову, но кошка напирала всем удлинённым туловищем, напоминая о себе. Он не выказывал никакого интереса, как бывало раньше. Мурка не обижалась, словно бы понимала, что в данный момент не до нее. Умела брать в толк без слов, что, увы, не всегда присуще людям... Светило разошлось не на шутку, для рассветного времени. Палило все сильней, разогнав полностью белёсый туман, разукрасив дома апельсиновым тоном. Из соседнего здания на велосипеде выехала молодая женщина, усадив двоих чад: одного перед собой, второго позади и, радостно смеясь в полный голос, куда-то поехали:"Ноги-то какие стройные… Небось лет на пять - семь старше благоверной, а поди ж!" — почему-то с мимолётной досадой подумалось им вослед.

 

Надобно слегка подзакусить и немедленно отправляться на комбинат, черт бы его побрал. Петр прикрыл глаза и на мгновение, показалось, даже погрузился в сон от неизъяснимой общей слабости в мышцах и вакуума в голове. Придя в себя, ему попался на глаза муравей... Труженик волок на себе щепку, все время, запинаясь, и роняя её: "Любопытно, куда он тащит?!" — подумал Петр и стал пристально следить за активными действиями махонького гиганта. Пробиваясь сквозь непроходимые дебри дикой травы-муравы, рыжий муравей с неимоверным усердием преодолевал барьеры и, неизменно лишался щепки, но неотступно возвращался: вновь и вновь… Скользящий взгляд перенес внимание на деревянное крыльцо жилища, по какому ему, как раз, совершенно не хотелось подниматься... Сам себе не в силах был разъяснить – почему. На крылечке распласталась в беззаботной позе «цыплёнка табака» Жулька — дворняжка, которую привел с комбината. Она пристроилась к ним, и стало жаль. Дворняжка, извиваясь змейкой, тщетно пыталась освободиться от докучливого репейника, украсившего пушистый короткий хвост. Проделывая неисполнимые кульбиты, одновременно пробуя понюхать синенький василёк, прорвавшийся сквозь нижние ступеньки, привлекающий её восторженную душу нежным очарованием. Она явно не рассчитала своих ограниченных возможностей в неутомимой погоне за прекрасным и свободой от репейника. Уморительно завалившись набок, сорвалась с крыльца в ржавую вагонетку, наполненную дождевой водой. Круто катапультировалась из неё, на полном лету отряхиваясь, а затем, видимо, смекнув, что в этакую жарищу — это наилучшее, что может быть в её распрекрасном бытии на белом свете — плюхнулась снова в воду и, обомлев от блаженства, прикрыла глаза. Петр захохотал во весь голос. На душе внезапно потеплело и что-то прояснилось.

 

Он решительно поднялся и направился в противоположную от дома сторону... В правлении уже стоял привычный галдёж и брань. Как обычно, никто никого не слушал, вследствие этого — не брал в толк и сердился. На кого – непонятно.

-Михаил Васильевич, — обратился он к начальнику управления,- отпусти на вахтовую работу... Кем надумаешь... Хочешь на прицепной комбайн, на пахотный трактор... Ты же, знаешь, смогу...

-Ты что, с ума сошел?! – изумился тот, разозлившись враз. Куда отпустить?! Тут такое творится... Меня уже с этим, мать его, комбинатом замотали по различным субстанциям, а я на тебе, главного инженера отпускаю на свободу…

-Вы же знаете, пока ведётся следствие, работы будут приостановлены. Я свидетельские показания уже дал и... или сойду с ума, или возьму расчёт к чертовой матери вообще... Со мной что-то творится... Дайте перекур.

Отработаю.

Не могу видеть людей.

Не могу-у-у!

Хочу туда... к природе, технике...

На месяц, два…

Если не отыщу в себе сил и ответ – уеду, а если возвращусь, то иным человеком... — резко выдохнув единым махом, как куль плюхнулся на стул, повесив низко тяжкую голову.

-Да-а, чую я, что, в самом деле, уважительная причина для безумия. Ну, что же... Инженер ты такой, каких поискать, и не найдёшь. Я такими кадрами дорожу. Верю, не подведёшь. Давай на комбайн, меняй род трудовой деятельности. Ищи себя, познавай, что ли... – нерадостно заулыбался.

-Спасибо! Большое спасибо! — в растроганных чувствах по-мужски, сердечно поблагодарил Петр, и выскочил из кабинета.

 

Придя домой, ещё в передней услышал, что подруга жизни вместе с ведущим, ненавистной ему программы, ковыряются в чужом белье, безуспешно решая проблемы, какими следовало бы заниматься государству, не отягощая собственных граждан, живущих на пределе реальных возможностей, чужими проблемами.

-Ой, Петруша, а ты, что это так поздно с рыбалки?! Ведь уже на работу пора, — не обернувшись, всхлипывая, осведомилась Даша.

-Что в этот раз оплакиваешь?! – раздражаясь, осведомился у супруги.

-Ой! Ты только взгляни, в каких условиях существуют люди?!

-В каких?! И где ты узрела людей?! Этих тётенек, орущих?! Неужели вместе со своим ведущим не видите по их глазам, что они нездоровые… К кому взывать изволят ваши горе-эксперты?! К людям с нездоровой психикой?! Чего вы намереваетесь от них добиться?! Им необходимо прежде лечиться... И не по центральному каналу, а в специальных госучреждениях, а заниматься данными вопросами должны строго определённые люди, но не вся страна, у какой и без того, проблем – выше крыши. Тем более что, в сюжетах, которые трогают до глубины души, чаще всего бывает достаточно взять в руки половую тряпку и тщательно вымыть полы, побелить стены, вымести двор, а уж затем просить содействия державы. Ты не видишь, что этому ведущему один черт о ком лепетать... Что о миллионершах с надутыми алыми губами, требующих от собственных мужей миллионы на содержание детей и своих сисек силиконовых, или о неимущих людях, до каковых ему нет дела, как, собственно, и всей стране... Иначе не допустили, чтобы такие люди, как вон, наша соседка баба-Маня — взирала из своей разваливающейся хибарки на циничную, скабрёзную жизнь этих выкормышей людских, показывающих свои дворцы на фоне общей нищеты, расстраивая и без того сломленную человеческую психику. Тебе я для чего купил антенну?! Чтобы вы с сыном смогли смотреть разнообразные программы про животных, окружающую природу. Слушать правильную музыку, что способна в душе сглаживать пороки окружающего действия невежественных людей... Мир, одним словом, познавать. А тут – моральные уродцы, испоганившие собственные жизни и маленьких детей. Им какую ни предоставь квартиру они и её зас… Как и ты, впрочем…

 

-Что?! — в мгновение ока, избавившись от слез, восстала Дарья. Что такое болтаешь?!

-Ничего. Ты в кого окончательно превратилась?! Станешь объяснять, что после родов… Так уже миновало пять лет. Скоро в квартиру не сможешь втиснуться. Сыну хоть время от времени что – нибудь читала бы. Ведь подрастает, как сорняк, а ты круглыми сутками неподвижно сидишь у ящика. Смотри, Людмила: одинёшенька без мужа с двумя детьми, играют, смеются, что-то сооружают... То деревянный забор разрисовывают, то деревья... Цветами засажен полный палисадник... Сама как выглядит, а ведь она старше тебя. Ты же не больная. Чего тебе не хватает, чтобы ты могла оставаться хоть немного похожей на женщину?!

-Ты, ты что это?! Уж не намылился ли сбежать от меня к этой?!

-Да почему сразу убежать?! Всего лишь хочу, чтобы ты, наконец, взяла себя в руки. Мне с тобой рядом жить, а глаза б мои не смотрели. Если бы попросту хотел уйти – давным-давно сбежал не говоря ни слова, а пока что прошу, задуматься. Я достаточно зарабатывал, чтобы имела возможность содержать дом в порядке. А ты?! Оглянись вокруг себя... Все вещи валяются по углам, а платяные шкафы пустопорожнее... Оборванные обои болтаются по стенам...

-Ты же знаешь, что это Бориска обрывал, когда рисовал на них, — испуганно огрызнулась жена, ничего не понимая. Таким она ещё никогда в жизни не видела своего уступчивого, покладистого мужа.

-У ребёнка должность такая — обрывать, а твоя задача подклеивать за ним. Ты сидишь дома для того, чтобы присматривать за порядком и сыном. А в семье никогда нет горячей еды, и сама, как на тебя не бросишь взгляд, так ты что-нибудь да жуёшь. По буханке с колбасой утром, вместо того чтобы сварить какой-нибудь каши хотя, если другого не умеешь. Так, научилась бы. Ты же медицинская сестра, а смотри, какая неряха! Куда подевалась та хрупкая барышня, в которую я влюбился?! Значит так, я уезжаю... Пока на месяц... Дальше будет видно. Ты приводишь и дом, и себя в порядок. Отдаешь сына в детский садик, а сама выходишь на работу. Телевизор я уношу в кладовую. Вместо него занимайся с ребенком. Вместе на велосипедах, чтобы колесили каждый день, а то уже заржавел, вон висят, в пристройке. Если не исполнишь моих пожеланий – уйду от тебя. Сын будет все от меня получать, как положено: и любовь, и финансовую поддержку. На тебя такую свою жизнь больше не хочу расходовать. Жить совместно, значит – уважать чувства друг друга. Я договорился с бабой Марусей, чтобы она на первых порах помогала тебе, а дед Никифор убирал за кабанчиком. Все оплатил. Для вас деньги, знаешь где. Я не появляюсь перед тобой в образе кабана, а ты... А...– махнув рукой, вышел из дома...

 

Сутками не вылезал из комбайна, захлёбываясь ароматным воздухом поля. После смены, как обезумевший неподвижно лежал в траве, всматриваться в звёздную небесную твердь, словно пытаясь впрок на всю оставшуюся жизнь запастись энергией, дающей силу жить дальше. Земля отдавала своё тепло, а с небосвода беспрепятственно проникала внутрь божественная благодать, от которой вырастали крылья, и хотелось глубоко дышать полной грудью. Спустя месяц, Васильич, взмолившись, срочно вызвал раньше обещанного срока, уговаривая почти на коленях. Да и Петр, уже ощутил в себе желание испробовать обновлённые душевные силы, пробуя применить в сраженье с жизнью.

 

К дому он подходил по дорожке с бордюром из белых камешков, и красиво обрамляющих цветистые свежие клумбочки. На входных дверях висел замок.

-Странно?! – подумал Петр. Ведь сегодня воскресенье... Тут из леса появилась жена, а за ней брёл сын с плетёнкой корзиночкой, наполненной земляникой. Даша была красиво пострижена и, выглядела чуть-чуть похудевшей.

-Папочка! Папочка! – кинулся к нему сын. Петр схватил его на лету в охапку и всего зацеловал. Только сейчас ощутил, как истосковался по сорванцу. Папа, папа, а я хожу в садик. Мне очень нравится. Мы там даже занимаемся борьбой с мальчишками.

-Ну да, борьбой,- прервала сына Даша... Воюют, дерутся вот и вся их борьба.

-Ну, а как же без драки, — взял под защиту сына Петр. Святое дело с фингалами походить, а то, как же почувствовать, что такое быть мужчиной, — улыбаясь, внимательно вглядывался в тревожное лицо жены. Не узнавал... Она даже не приближалась к нему, а стояла в сторонке, с гордо держащей головой и внимательно наблюдала за ними...

-Даш, не рада, что я возвратился?! —недоумевал шутливо Петр.

-А ты, воротился? Или это так, на побывку с дальнейшей убывкой? Ты прав... Сто раз прав... Знаешь, я даже не рыдала... Потому что неожиданно почувствовала, как это тебе было глядеть на эту свинью...

-Ну, зачем же так?! Я ведь, таким словом, тебя не нарекал...

-Не называл, не называл... Так я себя окрестила. Знаешь, как я тебе благодарна, что так меня тряханул... Как из глубокого сна выскочила. Вышла на работу и оглянулась... Как живут иные женщины... Без мужей... Бедняжки, а я... Вообще, если ты нас оставишь - я пойму. И жить теперь буду по-другому.

 

Петр подошёл к ней и с жадностью схватил за плечи, прижав к груди так, что захрустели косточки любимой жены. Даша залилась слезами, уткнувшись головой в широкую грудь мужа. Жулька с Муркой, обнявшись, на цветах танцевали жаркое танго, а Петька со своим куриным линейным батальоном миролюбиво восседал в курятнике. Бориска с Игорьком - младшим сыном соседки Людмилы, весело рассекали на трехколесных велосипедах по пустырю.

Жизнь, как она есть...