14 декабря 1825 года
"Готовы ль вы, друзья мои, за вольности восстать?"-
Рылеева тревожный шепот раздавался.
"Мы рады, только б за отчизну пострадать!"-
Гул голосов по комнате вмиг растекался.
"Мы все с тобой!"- встревоженно и нервно
В углу тихонько Муравьев шептал.
Каховский комнату шагами мерил,
Лишь Трубецкой, поникнув головой, вздыхал.
"Нас много ль?"- вдруг молвил чей-то голос.
Рылеев грустно голову от рук отнял:
"Казармы исходил все, пересек весь город!
И ни один солдат, вы слышите, мне ни один солдат не внял!"
Каховский, губы искривив в улыбке едкой, злой,
Внезапно произнес: "Чему внимать?
Ужель вы думаете, что русский солдат простой
Поймет, зачем вы призываете его восстать?
Привык из века в век он самодержавью поклоняться
И узы рабства царского в себе нести!
Не стоило о вольностях пред ними распинаться,
Не сможем с ними мы страну спасти!"
Тут Трубецкой внезапно, трепещущий и бледный,
Едва ль имевший в себе силы встать,
Пролепетал: "Опомнитесь, друзья, и не кидайтесь в бездну!..
И наказанья вам жестокого удастся избежать!
И Николаю присягните, умоляю!..
Он император Божьей милостью теперь.
Одумайтесь, друзья мои, я к вам взываю!
И новый царь простит вас, он не зверь..."
Рылеев с Оболенским жгучим взором
Пронзили Трубецкого, тряхнули гордою главой:
"Мы не отступимся, иначе быть позору,
Готовы мы пожертвовать собой!
На смерть идем. Ну что ж, на то Господня воля!
Такая, грешным нам, видать досталась доля -
Погибнуть за страну родную, дыханьем вольности святой
Ворваться в общество, призвать его на бой!"
"Прольется кровь невинная!" - зловеще молвил Трубецкой.
И огнь свечи вдруг колыхнулся дерзко,
Кровавым бликом по стене пополз.
Наполнились вдруг души молодые страхом детским,
Послышался далекий шум берез.
И тени сумрачные бледность оттеняли
Лиц молодых, совсем ещё детей.
Идеи вольности, свободы их пленяли.
Ах, юность, забурлила в них игрой страстей!
Настал рассвет, весь Петербург проснулся,
А на Сенатской площади - уже толпа.
Московский полк лейб-гвардии вдоль растянулся,
России всей в этот момент решалась здесь судьба.
Прошли часы, в бездействии стояли.
"Где Трубецкой?" - Рылееву со всех сторон кричали -
"Сергей Петровича немедленно найти,
Что делать нам - стоять или уйти?"
Растерянно Рылеев оглянулся;
Каховского увидел и его схватил:
"Возьми кинжал, убей, убей ты зверя!.."
Каховский обомлел, своим глазам не веря.
"Согласен!" - выкрикнул он в первое мгновенье,
В глазах - безумный блеск, сталь руку обжигала:
"О Боже, как же быть, я не посмею!.." -
Из глубины души ему то совесть нашептала.
Отбросил он кинжал, за револьвер схватился,
Тут уж военный губернатор подоспел:
Раздался выстрел, Милорадович свалился
С коня гнедого. "Все-таки посмел!.."
Каховский побледнел: "Ведь крови не хотели!"
Но на него толпа уж налетела
И за собой в пучину повлекла.
Вдруг все очнулись словно от болезненного сна.
Раздался вопль: "Предатели, мерзавцы!...
Сенаторы все присягнули уж давно!
Ах, черт возьми, стоим мы тут напрасно!" -
Негодование лилось со всех сторон.
"Объединиться нам бы да идти на Зимний." -
Вздыхал Рылеев, взор свой опустив.
На солнце пламенно сверкает иней,
Его своим сияньем опалив.
"Что делать нам теперь, что делать мы не знаем" -
Голицын с Одоевским подошли:
"Продвинуться бы к Зимнему, а здесь что ожидаем,
Присягу мы остановить уж не смогли."
Беспомощно Рылеев разводя руками, промолвил:
"А в Зимнем что? Арест, расстрел? Один черт - смерть!
Ах, безнадежно всё, толпа уж взбунтовалась,
И Трубецкой, подлец, пропал, и нить связующая потерялась!"
И не успел он этих слов проговорить, как всадник резвый
Прошествовал на коне белоснежном пред полком помпезно.
Приветствовал солдат князь Михаил с веселою улыбкой,
Спросил, что нужно им, и указал нравоучительно, что выступленье их ошибка.
"Друзья мои, оружие вы бросьте!" - в ответ ему отказ:
"Пусть государь прибудет к нам немедленно, сейчас,
Пусть конституцию, пусть радость вольности дарует,
А коль откажется, жестокости его гнев Божий не минует!"
У Зимнего дворца уж собрались вельможи, государя окружили.
Сам Николай, взволнованный, покрылся бледностью, дрожал.
"Зачем столь строгие обязанности на меня все возложили?"
Да, не о том отнюдь его величество мечтал...
"Ах, Бенкендорф, мой друг, что делать мне теперь?
Как усмирить мятежников? Как образумить их?
А вот и брат мой возвращается уже... Мишель!" -
С уст Николая вдруг сорвался резкий крик.
Михаил Павлович, с коня соскакивая, злобно, гневно
Промолвил тотчас: "Артиллерией бы их надо угостить!"
"Мишель, так плохо обстоят дела на площади, так скверно?"
"Скверней куда уже - ваше величество хотят убить!"
И снова мертвенная бледность покрыла государево лицо,
И бешенство вдруг Николаем овладело: "Жестоко накажу я подлецов!"
А Бенкендорф уж подошел бесшумно с улыбкою слащавою своей:
"Ах, государь, артиллерию выдвигать ли?
Пора бы показать, кто здесь сильней!"
Как океан бушующий о скалы разбивает груду волн,
Так на Сенатской площади среди толпы стоял безмолвный стон.
Стон безнадежный, обессилевший! Лишь Медный всадник - зритель.
Толпа к его подножию склонилась так, будто он - Ангел-Хранитель.
А тут уж пушки подкатили, и кто-то крикнул: "Заряжай!"
И грянул залп тяжелый, кровь полилась рекой, и содрогнулся Николай.
"Вот как взошел я на престол российский - с кровью!" - подумать лишь успел.
Ну, будет вам урок на будущее, чтобы восстать никто уж боле не посмел!"
Смятение какое тут вдруг началось! Как все бежали!..
Кто ранен был, кто уцелел, а многие на месте тут же умирали...
И трупы их в ночи в Неву под лед безжалостный бросали,
И площадь пред Сенатом до утра от крови очищали...
Уж встало солнце, сияньем небо алым озарилось,
Всхожденье Николая на престол кровавым подвигом свершилось!
