Про "деда"

Только семьдесят лет проживя,

Не дожив до кокого-то века.

Он погиб, уничтожив себя-

Подпоясанного человека.

 

Эти семьдесят лет он крыхтел,

Но держался не хуже, чем кто-то.

И прожить их наверно хотел

Ради блага и ради чего-то.

 

Но как часто бывает в миру:

Мысли светлые с грязным оттенком.

Вот зачем-то взбрелось и ему

Расставлять чьи-то души по стенкам.

 

Погубив ни один миллион,

Лишь за то, что они другие.

На колени поставил он

Ту, которую звали Россией.

 

Погибая она кричала,

Эти стоны слышны до сих пор.

Лодки с трупами плыли к причалу,

Ну а бывшие шли за бугор.

 

И стараясь держать всё в секрете,

Создавал ни один коммитет.

Но к чему были хлопоты эти,

Сам не ведал наверное дед.

 

Забавляясь курением трубки,

И с акцентом грузинским крича,

Он ходил в меховом полушубке

С черной кепкою Ильича.

 

Этот вид был не страшен с наружи,

Но внутри был подобен чуме.

Штабелями кровавых оружий

Лагеря расползлись по стране.

 

Сколько там, а ещё на Лубянке,

Сколько тех, кто теперь навсегда

Похоронен в безликой землянке

Рядом с Ясенем у пруда.

 

Имена их и после "Союза"

Будут вечно храниться в земле,

Но потомками вспетая муза

Вознесётся в погибшей стране.

 

И под звуки ласкающей лиры,

Пробуждая печаль и любовь,

Души их разлетятся по миру,

Что бы солнечный день вспыхнул вновь