ШАЛЯПИН И КОМПАНИЯ /исторический роман – триллер/

ШАЛЯПИН И КОМПАНИЯ /исторический роман – триллер/

 

100-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1917 ГОДА ПОСВЯЩАЕТСЯ

 

От автора

 

Уважаемые читатели! Данное произведение изобилует сценами немотивированного насилия и беспрецедентной жестокости. Некоторые главы книги могут оскорбить ваши нравственные чувства и пошатнуть веру в Божественную природу сотворения человека. Поступки персонажей абсурдны, аморальны и, чего уж там скрывать, просто отвратительны. Сюжет основан на исторических инсинуациях и переходит грань всех допустимых морально-этических норм, установленных для литературно-художественного произведения.

Поэтому настоятельно не рекомендую читать сие творение людям, не достигшим совершеннолетнего возраста и гражданам с неустойчивой психикой.

И ещё – эта книга не является историческим документом, а является продуктом необузданной фантазии автора. Описываемых в книге событий не происходило, все герои выдуманы, все фамилии изменены, все совпадения случайны.

 

В ролях:

Александр Керенский, Фёдор Шаляпин, Максим Горький, Владимир Ульянов-Ленин, Надежда Крупская, Владимир Бонч-Бруевич, Инесса Арманд, Эйно Рахья, Яков Свердлов, Лев Троцкий, Феликс Дзержинский, Иосиф Сталин, Владимир Немирович-Данченко, Константин Станиславский и др.

 

Приятного прочтения!

 

© Сибирёв О.А.

 

Пролог

 

«Теперь невозможна никакая иная война, кроме мировой войны. Но это будет мировая война ещё невиданных размеров и небывалого насилия. От восьми до девяти миллионов солдат будут убивать друг друга и при этом сожрут подчистую всю Европу так, как никогда не случалось стае саранчи сожрать какую-то страну. Опустошение, вызванное Тридцатилетней войной, произойдёт за три-четыре года и распространится на целый континент; голод, эпидемии, всеобщее одичание как армии, так и народных масс, вызванное острой нуждой; безнадёжная неразбериха в нашем искусном механизме торговли, промышленности и банков; всё это закончится всеобщим банкротством; гибелью всех прежних государств и их рутинной государственной мудрости, такой гибелью, когда короны будут дюжинами выбрасываться на улицы и не найдётся никого, кто бы их подобрал. Абсолютно невозможно предсказать, чем всё это кончится и кто станет победителем в этой войне – и только один совершенно несомненный результат: всеобщее истощение и создание предпосылок для окончательной победы рабочего класса».

 

Фридрих Энгельс (в предисловии к брошюре Сигизмунда Боркхайма «Год 1887»)

 

Глава 1

 

Невозможно молоть зерно водой,

которая уже утекла в ручей.

Ф. Шедд

 

Петроград

Зимний дворец

23 октября 1917 года (по старому стилю)

 

Александр Керенский шёл на правительственное совещание по длинному коридору Зимнего Дворца. О чём он тогда думал? О судьбах России, быть может… Его сапоги чётко отстукивали ритм его шагов и эхо разносилось по всем коридорам Зимнего.

Да, думал он, я как это эхо навсегда войду в историю Государства Российского: стукнуло здесь, а «аукаться» будет десятки, а то и сотни лет. И уж если сама история поставила меня на это место, то ни один завистник не вправе у меня его отобрать.

У него было приподнятое настроение. Кайзеровская Германия со дня на день должна капитулировать и он думал уже о будущем Великой России. И о том, как эта Россия через множество лет скажет ему спасибо. Спасибо за то, что он о ней думал. Именно ему – Александру Керенскому. Это великая честь и великая ответственность.

Россия, думал он, сейчас на поворотном этапе своей истории. И нужно повернуть её так… как бы её повернуть-то по лучше, чтобы потом она мне ещё и спасибо сказала?

И пока он думал – как и каким местом повернуть Россию, перед ним распахнулись двери зала заседаний Временного правительства. Министры поприветствовали Керенского всеобщим вставанием со своих нагретых мест.

 

Далее будет приведена стенограмма этого заседания.

 

КЕРЕНСКИЙ: Все в сборе?

СЕКРЕТАРЬ: Все.

КЕРЕНСКИЙ: Тогда начнём. Первым прошу выступить Министра обороны. Как дела на фронтах?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: На фронтах всё спокойно. Германия уже не в состоянии воевать на два фронта. Её военный потенциал с каждым днём убывает. Немецкие войска измотаны и обескровлены. И не смотря на антивоенную агитацию в наших войсках каких-то кретинов о прекращении войны с Германией, она по сути дела уже окончена. Думаю, немцы капитулируют недели через две, максимум через месяц.

КЕРЕНСКИЙ: Очень хорошо. Тогда к этому вопросу возвращаться больше не будем. Генерал, я знаю, что у Вас есть срочные дела в Генеральном штабе, поэтому мы Вас более не задерживаем. Можете идти.

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Честь имею.

КЕРЕНСКИЙ: Продолжим заседание. Прошу выступить Министра топлива и энергетики. Как дела с углём в стране?

МИНИСТР ЭНЕРГЕТИКИ: С углём, вообщем-то, дела обстоят благополучно (покашливает). Экономика страны обеспеченна углём (покашливает), обеспеченна углём наполовину.

КЕРЕНСКИЙ: Как наполовину?

МИНИСТР ЭНЕРГЕТИКИ: Шахтёры бастуют’с.

КЕРЕНСКИЙ: Почему бастуют?

МИНИСТР ЭНЕРГЕТИКИ: Денег требуют.

КЕРЕНСКИЙ: Почему требуют? С ними же три месяца назад полностью рассчитались! Министр финансов, деньги ведь были отправлены?

МИНИСТР ФИНАНСОВ: Точно так’с (покашливает).

МИНИСТР ЭНЕРГЕТИКИ: А шахтёры говорят, что не получали они тех денег. Те, что за шесть месяцев, говорят, получали, а те, что за три месяца, говорят, не получали.

КЕРЕНСКИЙ: Разберитесь с этим Министр энергетики. Всё проверьте. Может, они получили эти деньги, а говорят, что не получили.

МИНИСТР ЭНЕРГЕТИКИ: Может быть’c, может быть’c…

КЕРЕНСКИЙ: У Вас всё?

МИНИСТР ЭНЕРГЕТИКИ: Почти… Необходимо заметить, что кто-то систематически саботирует доставку угля в крупные города страны, в частности в Петроград. У меня всё.

КЕРЕНСКИЙ: Министр сельского хозяйства. Прошу!

МИНИСТР СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА: Урожай в этом году, получился не ахти уж какой. Семьдесят процентов от намеченного. Собрано тридцать процентов от полученного. Сами понимаете, война, большинство крестьян в армии… Но даже при этих цифрах города России будут обеспечены хлебом удовлетворительно, а если к этому прибавить помощь хлебом Монголии и Финляндии, который остался у них с урожая прошлого года, то в принципе, голодная зима нас не ожидает. Тут необходимо обратить внимание (покашливает) на тот факт, что … кто-то (покашливает) …

КЕРЕНСКИЙ: Продолжайте!

МИНИСТР СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА: Кто-то пытается уничтожать заготовленное зерно. Группы неизвестных производят поджоги зернохранилищ и агитируют крестьян не производить засев озимых хлебов во имя мировой пролетарской солидарности. В связи с вышеизложенными фактами, засев озимых начался на две недели позже необходимого срока, а в некоторых губерниях и того позднее. Планомерно срывается доставка хлеба из сибирских губерний, где его скопилось в некотором смысле в избытке. Происходят разворовывания составов с зерном следующих в центральную Россию и в Петроград. Кто-то хочет устроить в России массовый мор и голод. Необходимо срочно принимать меры. У меня всё!

КЕРЕНСКИЙ: Спасибо. Теперь Министр экономики и промышленности. Прошу!

МИНИСТР ЭКОНОМИКИ: Военные заказы выполнены (покашливает), выполнены на сорок процентов.

(Возмущённый гул министров)

КЕРЕНСКИЙ: Продолжайте!

МИНИСТР ЭКОНОМИКИ: Рабочих крупных предприятий агитируют не выходить на работу, подбивают их на стачки и забастовки, советуют им уйти в отпуска. Когда же основная масса сознательных рабочих и инженеров, несмотря на агитацию и лживую пропаганду всё-таки вышла на работу, то провокаторы прибегли к особому методу саботажа: некие люди, под предлогом выдачи зарплаты, заманивали рабочих в ближайшие кабаки и трактиры, благодаря чему, например, Путиловский завод пьянствовал целую неделю. На заводе не было ни одного трезвого рабочего. Многих пришлось уволить, так как за эту неделю они полностью спились. По этой же причине были уволены рабочие с заводов Москвы, Томска, Ржева, Екатеринбурга и других городов. Кто-то очень хочет расшатать экономику России… Далее приведу цифры…

КЕРЕНСКИЙ: Достаточно! Прошу Министра финансов.

МИНИСТР ФИНАНСОВ: Вначале хочу отметить тот факт, что в последнее время участились грабежи банков. Из банков «Невский», «Русский кредит», «Московский купеческий банк», «Русское золото», «Сибирский лесной банк» только за последний месяц было украдено шестнадцать миллионов рублей и ценных бумаг на сумму четырнадцать миллионов рублей. В ограблениях, по свидетельству очевидцев, принимало одно и то же лицо кавказской национальности, более известное в криминальных кругах под кличкой «Коба». По фальшивым, как выяснилось позже, авизо, всё тоже лицо получило наличными двадцать семь миллионов рублей. Участились случаи мошенничества с владельцами ювелирных салонов и частными лицами. Как стало мне известно от Министра внутренних дел, на сегодняшний день по факту мошенничества, с одним и тем же почерком обмана, по городам России подано судебных исков от десяти тысяч граждан и организаций…

 

(Керенский потерял сознание и упал на пол. Временный перерыв заседания)

 

После перерыва:

 

МИНИСТР ФИНАНСОВ: Александр Фёдорович, если с Вами всё благополучно, то я продолжу. Во всех фактах мошенничества фигурирует одно лицо – некий Ульянов-Ленин. Один это человек или два, достоверно выяснить не удалось. Однако имеются факты, что он же…

КЕРЕНСКИЙ: Достаточно… Стаканчик воды пожалуйста дайте… Спасибо… Откройте окно, а то мне душновато что-то… Благодарю вас. Министр транспорта, Ваш доклад. Будьте любезны.

МИНИСТР ТРАНСПОРТА: Участились случаи саботажа на железнодорожном транспорте. Провокаторы разворовывают железнодорожное полотно, благодаря чему целые составы терпят крушение. Причём рельсы бесследно исчезают, а шпалы обнаруживаются на баррикадах во время забастовок рабочих…

 

(Керенский теряет сознание и падает на пол. Временный перерыв заседания)

 

После перерыва:

 

КЕРЕНСКИЙ: Продолжим заседание…

СЕКРЕТАРЬ: Александр Фёдорович, давайте перенесём заседание на другой день.

КЕРЕНСКИЙ: Нет продолжим. Министр печати, прошу Вас!

МИНИСТР ПЕЧАТИ: Хотелось бы сразу отметить, что через печать в Петрограде и в Москве кто-то наводит обстановку хаоса и паники, всеобщую, с позволения сказать, истерию…

 

(Керенский теряет сознание и падает на пол. Временный перерыв заседания)

 

После перерыва:

 

КЕРЕНСКИЙ: Ну вот и полегчало…

 

(Керенский теряет сознание и падает на пол. Временный перерыв заседания)

 

После перерыва:

 

КЕРЕНСКИЙ: Сейчас станет лучше…

 

(Керенский теряет сознание и падает на пол. Временный перерыв заседания. Министры подносят Керенского к открытому окну и придерживают его)

 

После перерыва:

 

КЕРЕНСКИЙ: Министр печати, продолжайте.

МИНИСТР ПЕЧАТИ: Александр Фёдорович…

КЕРЕНСКИЙ: Продолжайте, прошу Вас!

МИНИСТР ПЕЧАТИ: Хорошо… Почти во всех вчерашних газетах были напечатаны статьи явно панического содержания о неком немецком шпионе, прибывшем в Россию из враждебной Германии в опломбированном вагоне…

МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ: Ошибаетесь любезный! Не о «неком», а что ни есть настоящем!

МИНИСТРЫ: Ах!..

МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ: Вчера через наши секретные каналы по линии Французской дипломатической миссии пришло несколько документов, подтверждающих факты, изложенные в прессе. В одном из этих документов германский главнокомандующий благодарит группу агентов, в особенности уже известного нам Ульянова-Ленина, за организацию революционно – диверсионной деятельности по наведению беспорядков и анархии на территории враждебной России. В другом документе излагаются новые инструкции и называются очередные денежные суммы, которые будут переданы группе агентов для продолжения революционно – диверсионной деятельности… Итак:

– На организацию саботажа хлебных перевозок в крупные города России и уничтожение зерновых запасов – один миллион пятьсот тысяч рублей.

 

(Министр сельского хозяйства теряет сознание и падает на пол)

 

– На организацию дальнейших забастовок шахтёров и саботаж доставки угля в города России – один миллион рублей.

 

(Министр топлива и энергетики теряет сознание и падает на пол)

 

– На продолжение операции «Пьяный рабочий» и диверсии на промышленных предприятиях – два миллиона сто тысяч рублей.

 

(Министр экономики и промышленности теряет сознание и падает на пол)

 

– На саботаж транспортных перевозок – один миллион сто тысяч рублей.

 

(Министр транспорта теряет сознание и падает на пол)

 

– На наведение панических настроений в печатных изданиях – пятьсот тысяч рублей плюс накладные расходы на публикации в агентурных газетах «Правда», «Звезда», «Рабочий путь».

 

(Министр печати упал)

 

– Вырученные агентами денежные средства от финансового саботажа, германский генштаб настоятельно рекомендует разместить на депозитных счетах в «Дёйче Банке».

 

(Министр финансов упал, начал падать Керенский, т.к. более, возле окна никто из министров главу Временного правительства уже не поддерживал. Его одной рукой подхватывает Министр внутренних дел и продолжает читать документ далее)

 

– За организацию антиправительственной пропаганды на всей территории России – один миллион четыреста шестьдесят шесть тысяч рублей.

 

(Начинает падать стенографистк ф:ст.;и !?...

 

Министр внутренних дел печально посмотрел на Керенского.

– Так же… – продолжил министр, – Германский генштаб настоятельно просит агентов отложить операцию «Бегство», то есть выезд агентов в третьи страны, на более поздний срок. Как минимум на месяц.

– Э-э-э… – захрипел Керенский.

– Вот так вот, Александр Фёдорович… – сказал министр и перестал держать Керенского.

Тот с грохотом упал на пол.

– Э-э-э… Бесово отродье… – уже лёжа на полу хрипел Керенский, – Продали гады Отечество.

Министр внутренних дел достал из папки лист бумаги.

– Я Вам тут указ на подпись принёс. – спокойно сказал он.

– Э-э-э… – продолжал хрипеть Керенский, – Россиян… Соотеч…

– Газеты «Правда», «Звезда», «Рабочий путь» закрыть! – начал зачитывать указ министр, – По составленным фотопортретам, найти и арестовать Ульянова-Ленина.

Министр вложил в обессилившую руку Керенского перо. Из последних сил Керенский черканул по бумаге и потерял сознание.

 

Глава 2

 

Лучше знать некоторые вопросы,

чем все ответы.

Д. Тербер

 

Холодным октябрьским вечером 1917 года от Рождества Христова, Максим Горький шёл по направлению к Смольному институту. Мерзкий осенний ветерок с моросящим дождём путал мысли, но Горький точно знал, зачем он идёт в Смольный.

Ишь ты, думал он, я тебе покажу, хитрый какой. Надуть меня решил. Нет уж! Такие номера со мной более не проходят! А каким, ведь, приличным человеком прикидывался мерзавец. О судьбах народа размышлял. Интеллигент ты вшивый, ничтожество, пол закорючки, обманщик и лжец! А я его уважал, дурак. Вот Нимирович-Данченко, тот интеллигент… Хотя нет, надутости много. Всё умным прикидывается, а на самом деле ничего не знает. Кто, спрашиваю, роман «Мать» написал? А он стоит, глазами хлопает, плечами пожимает, типа: «Не знаю»… У!!! Фикция этот Немирович-Данченко!

Вдали улицы показался костёр. Возле костра стояли какие-то вооружённые люди. Греются, подумал Горький. До него стали доносится громкие голоса и смех. Вот матросы, подумал он, наверняка знают кто «Мать» написал. Ленин рассказывал, что народ они образованный и начитанный. Спрошу-ка у них.

Горький подошёл к костру и, натянув на глаза шляпу, чтобы не сразу узнали, произнёс:

– Кто «Мать» написал?

Матросы переглянулись:

– Шёл-ка ты батя своей дорогой и не задавал бы глупых вопросов. – сказал какой-то матрос.

– Вы меня не правильно поняли,– возразил Горький, – Я спрашиваю кто «Мать» написал?

– Мужики! – крикнул другой матрос, – Он же нас по матери!

– Вы меня не пра…

– Иди отсюда, пока цел! – крикнул третий матрос с каким-то орденом на кителе.

– Нет, я спрашиваю кто «Мать» написал.

– Какую мать? – переспросил орденоносец.

– Ну «Мать». – повторил Горький.

– Где написал?

– Да ну не «где написал», а кто написал.

Самый массивный матрос поднялся на ноги и, внимательно посмотрев на Горького, подозрительно произнёс:

– Что-то ты мне не нравишься! – и хитро посмотрев на товарищей, продолжил, – А ну-ка дедуля предъяви свой документ!

– Нет, вы меня…

– Вяжите его братцы! Это шпион! – крикнул кто-то из матросов.

С полдюжины морячков накинулось на Горького. Алексей Максимович начал протестовать, но удар прикладом винтовки в челюсть заставил его прекратить протесты. Горького прижали к стене, а массивный матрос встал напротив Алексея Максимовича и сочувственно сказал:

– Значит, документа у тебя нету?

– Нету… – отрешённо промолвил Горький (у него была разбита губа и, кажется, выбит зуб).

– И хто-ж ты такой? – спросил массивный.

– Я писатель…

– А, по-моему, ты шпион! – отпарировал орденоносец.

– Шпион! Конечно шпион! – подхватили матросы.

– Я не шпион! – Горький зарыдал, – Я Горький.

– Кто?! – массивный вылупил глаза, – Кто-кто?!

– Я Горький…

– А я сладкий! – хихикнул матрос, припиравший Горького.

– Братцы! – продолжил массивный, – Вы слыхали такие фамилии?

– Нет, не слыхали! – хором ответили морячки.

– Это не совсем фамилия, – начал Горький, – Это псевдоним.

– Что?! Псевдо как?! – изумились моряки.

– Псевдоним. – ответил Горький.

– Не братцы, это шпион! Будем расстреливать! – крикнул массивный.

– Как расстреливать? – промолвил Горький.

– Расстрелять, расстрелять гада! – подхватили морячки.

– Дубэнко, Парашин, Баранов ко мне! – приказал массивный.

– Как же так… – шептал Горький, обливаясь слезами. Он упал на колени и шляпой начал вытирать слёзы и сопли, – Братцы… братцы… как же так… Братцы!!!

– Ровняйсь! – крикнул массивный.

– Братцы не надо! – отчаянно закричал Алексей Максимович.

– Заряжай!

– Не надо! Не надо братцы! – Горький на коленях пополз к матросам, держа на вытянутых руках шляпу.

– Цельсь!

Шесть стволов глядели на Горького.

– А-а-а!!! – взревел Алексей Максимович и, взмыв вверх руки, начал падать на землю.

– Пли!

«Чик», «Чик», «Чик-Чик», «Чик» – щёлкнули затворы винтовок.

Воцарилась мёртвая тишина. Горький лежал в огромной луже лицом вниз, с вытянутыми вперёд руками. Массивный матрос положил винтовку на мостовую и подошёл к лежащему Горькому.

– Бать… Вставай… – матрос подёргал Горького за плечо, – Вставай…

Горький пошевелился и поднял голову, посмотрев на моряков. Те начали истерически смеяться.

– Ружья-то не заряжены! – сказал массивный, – Ну пошутили мы!

Алексей Максимович поднялся на ноги и, обливаясь слезами, обнял мощный торс моряка.

– Пошутили… – нервно шептал Алексей Максимович, – Пошутили… Конечно пошутили. Как же иначе.

Матросы ухохатывались. Дубенко подал Горькому шляпу и, утирая от смеха слёзы, сказал:

– Ну и повеселил ты батя нас со своей матерью.

– Я не… не…

– Ну ладно ступай, а лучше бы дома сидел. А то все какого-то шпиона ищут. И, вообще, не понятно, что кругом творится.

– Да… да… – Горький продолжал рыдать.

– А документ с собой надобно носить! – сказал массивный, отпихнув от себя Горького, – Понял?

– Я… я… – Алексей Максимович начал икать, – Я… конеч… потом… Смоль… Смоль…

– Смольный что-ли?

– Аг… аг… – Горький начал успокаиваться, – То есть да.

– Это тебе туда! – сказал массивный, показав на длинную улицу без единого фонаря, – А как до конца дойдёшь, так потом на право.

– Да. Спас… Спасибо.

Алексей Максимович натянул на голову шляпу, похлопал массивного матроса ладонью по груди и растворился в темноте улицы. Ещё долго он слышал за своей спиной смех матросов: «А он тебе – мать слыхал? А ты ему – шпион! Ха-ха-ха!»

Ничтожество, думал Горький. Какой это народ! Это стадо баранов! Горький оглянулся. Матросы были уже далеко. Влипнешь же из-за этого Ленина в такое г…о, мысленно возмутился Горький. Ну я ему покажу народ! Он у меня за всё ответит, негодяй.

Стало заметно холодно и Алексей Максимович получше укутался в своё мокрое пальтишко. Я же Горький, думал он, я же «Мать» написал. Я же для них её написал! Для народа! А они… Нет не народ это! Это г…о! Что за время! На улице могут вот так вот взять и расстрелять. Безобразие! Не то, что при царе батюшке, узурпаторе и кровопийце… Ой!.. Я же… (Горький остановился)… Я же «Мать» написал. Как же я такое говорю… Да ну ладно…

Из темноты раздался низкий бас:

– Стоять! Бояться!

Горький остановился.

– Теперь бояться! – потребовал бас.

– Мне? – Горький непонимающе огляделся.

– Бояться сказано!

– Но ведь…

Из темноты вывалила огромная фигура:

– Ха-ха-ха! Ну и болван же ты Горький!

– Я?.. Кто это?

– Бояться! – опять заорал бас. – Бояться я сказал!

– Но ведь…

– Ха-ха-ха! Ну и дурак же ты Горький! Ха-ха-ха!

– Кто это?

– Шаляпин это! Пугало ты огородное.

– Шаляпин! – Алексей Максимович радостно обнял Шаляпина, – Шаляпин… дружище! Меня тут расстрелять хотели.

– Видел, видел.

– Меня, Горького!

– Знаю, знаю.

– А ты всё видел?

– Конечно! Я тут в подъезде спрятался. Ну и комедия! Ха-ха-ха!

– Они ведь…

– А особенно когда ты на мостовую упал! Ха-ха-ха!

– Они ведь…

– Ну комедия! Ну дурилка ты картонная! Ха-ха-ха!

– Ну хватит уже смеяться-то! – Горький достал курительную трубку и закурил, – Не смешно всё это.

– Это смотря с какой стороны на это дело посмотреть. Ежели с твоей стороны, то наверное не смешно было, а вот ежели с моей, то очень смешно было, очень.

Они пошли по улице.

– Кстати, за что они тебя так? – спросил Шаляпин, – Ты же к ним первый подошёл.

– Я хотел…

– Ну! – издевательски хахнул Шаляпин.

– Вообщем… – Горький явно стушевался.

– Ну!

– Понимаешь…

– Ну!

– Я…

Шаляпин сделал паузу:

– Про «Мать» что ли спрашивал? – Шаляпин схватился за живот и начал истерически смеяться, – Про «Мать» спрашивал? Да?

– Я…

– И что они тебе сказали? – Шаляпин продолжал смеяться.

– Они…

– Ну дурило! Ну пугало ты огородное!

– Они… расстрелять…

– Видел! Удивительно, что не расстреляли!

– Ну хватит! – сказал Алексей Максимович, – Хватит!

Тёмные, свинцовые тучи укутали всё Петроградское небо. Было темно и холодно. Две фигуры неспешно перемещались по улице в сторону неопределённого пока ещё будущего.

– А куда ты так поздно направляешься? – спросил Шаляпин.

– В Смольный. – ответил Горький.

– Как, и ты в Смольный? – удивился Шаляпин.

– Да… А тебе зачем туда? – спросил Алексей Максимович.

– А дружка твоего хочу выцепить.

– Какого дружка?

– А Ленина твоего.

– И вовсе не моего.

– А вот и твоего!

– А вот и не моего!

– Твоего! Ты же с ним всё в шахматишки играл! Винцо попивал! «Интеллигентнейший человек», говорил. Говорил?

– Ну говорил, ну и что?

– А жопа твой интеллигент оказался!

– Я, конечно, дружил с ним, но почему сразу жопа? – возмутился Горький.

– Потому что жопа, она и есть жопа! – ответил Шаляпин.

– Он со мной тоже весьма нечестно поступил, но я же не выражаюсь так как ты.

– «Весьма не честно»! – передразнил Горького Шаляпин, – Да знаешь ли ты, что эта жопа у меня весной аж двадцать пять тыщщов заняла, сказав, что через неделю отдаст!

– Как? – Горький изумлённо посмотрел на Шаляпина.

– А потом с моими денежками в загранку мотанул!

– Не может быть…

– А эта свиная харя, Свердлов что-ли, короче из его компании деятель, ну который с ним всё под ручку ходил…

– Ну а он что?

– Не знаю, говорит, никаких таких Лениных! В первый раз в жизни, мол, слышу! Дебил!

– Не может быть…

– Что не может быть?! – заорал Шаляпин, – Всё может быть! Всё!!!

Горький остановился и посмотрел на Шаляпина.

– Он у меня тоже занял. – удручённо произнёс Алексей Максимович.

– Эта жопа и у тебя заняла? Ну жопа так жопа! И сколько же?

– Двадцать семь.

– Что двадцать семь? Копеек что-ли?

– Нет, тысяч…

– Ну жопа! – заорал Шаляпин, схватившись за голову, – Ну жопа! На пятьдесят две тысячи нас нагрел!

Горький почесал за ухом.

– Действительно жопа… – произнёс Алексей Максимович.

Они пошли молча. Подойдя к зданию Смольного института, они увидели толпы людей тянущихся к этому заведению. Кроме солдат и других вооружённых людей, они увидели множество знатных персон – банкиров, промышленников, владельцев ювелирных салонов, деятелей культуры и искусства.

– Что здесь делают все эти люди? – удивился Горький.

– Скоро узнаем. – ответил Шаляпин.

 

Глава 3

 

Моё королевство – не в том, что я имею,

а в том, что я создаю.

Т. Карлайл

 

В обшарпанной конспиративной квартире на окраине Петрограда было тихо и спокойно. В ней находились два человека – Ленин и Крупская.

– Наденька! – неожиданно раздался голос Ленина.

Он был в одной майке и семейных трусах чёрного цвета, сидел на ореховом стуле перед письменным столом и указательным пальцем правой руки ковырялся в носу.

В комнату вошла Крупская:

– Да, Владимир Ильич… – сказала она.

– Наденька, матушка моя, принеси-ка мне покушать мяса.

Крупская ушла, а Ленин продолжил свои «ковыряния». Неожиданно его внимание привлекла муха, севшая на чернильницу. Владимир Ильич начал за ней внимательно наблюдать. Муха спрыгнула с чернильницы и зашагала по бумагам, лежавшим на столе. Ленин застыл и медленно поднял вверх правую руку. Муха запрыгнула обратно на чернильницу.

– Смерть негодной! – шёпотом произнёс Ильич и хотел уже было прибить насекомое, как вдруг…

– Володенька! Владимир Ильич! – раздался радостный голос Крупской.

Разъярённый Ленин соскочил со стула.

– Матушка моя! – заорал Ленин (муха естественно улетела), – До каких пор вы будете бревном в колесе истории?!

Ленин в отчаянии стукнул кулаком об стол. Чернильница от удара перевернулась и упала на бок, пролив на бумаги чернила.

– Ну вот результат… Вот он результат… – язвительно произнёс Ленин, обращаясь к Крупской.

– Ну я же…

– Ты посмотри, что ты наделала!

– Я… Я ничего не…

– Ты посмотри, что ты наделала! Ты только посмотри!!!

– Владимир Ильич… – Крупская заплакала, – Владимир Ильич…

– Всё! Развод!

– Владимир Ильич!!! Нет!!!

– Раз-вод! Всё! – Ленин с ехидной улыбкой на лице посмотрел на Крупскую.

– Владимир Ильич!.. – рыдала женщина.

– Что Владимир Ильич? – издевательским тоном начал Ленин, – Чуть что, так Владимир Ильич!

– Владимир Ильич! – продолжала рыдать Крупская.

– Ну ладно… – сказал Ленин, взяв тарелку с мясом из рук супруги, – На сегодня я тебя прощаю.

У Крупской выступили слёзы счастья:

– Владимир Ильич! Благодетель Вы мой…

– Ну всё хватит, хватит… – начал успокаивать женщину Ильич, – Ой как вкусно мяско пахнет! Ой как вкусно!

– Да уж… – с обидой произнесла Крупская.

Ленин с тарелкой в руках пошёл на кухню:

– На кухне поем… А ты пока убери со стола и перепиши моим почерком «Декрет о мире»!

– Хорошо Владимир Ильич… – сказала Крупская, утирая слёзы.

Она начала уборку и где-то через минуту услышала голос Ленина:

– Наденька! – крикнул Ильич с кухни.

– Что?

– А по какой такой причине, матушка моя, вы мне не предложили к мясу картошечку?

– Картошечку? – переспросила Крупская, направляясь на кухню.

– Именно, именно картошечку.

Крупская задумалась:

– А её разогревать надо. – сказала она.

– «Разогревать надо»! – передразнил жену Ленин, – Давай уж такую, какая есть.

Крупская достала из кастрюльки холодные картофелины и положила их на тарелку.

– Вот… – сказала она.

– Что «вот»? – Ильич прищурил хитрые глазки.

Крупская вылупила свои и без того круглые глаза, непонимающе посмотрев на Ленина.

– Что «вот»? – переспросил Ильич.

– Картошечка… – изумлённо ответила Надежда Константиновна.

Ленин внимательно посмотрел на тарелку:

– Это вы называете картошечкой?! – воскликнул он.

Крупская посмотрела на картофелины, её глаза округлились ещё больше.

– Да… – ответила она.

– А по-моему это кирпичи! – возмущённо крикнул Ильич.

– Кирпичи… – повторила Крупская и села на табуретку.

– Именно! Именно кирпичи, матушка моя!

С тарелкой в руках, Ленин подошёл к окну.

– Смотрите! – сказал он Крупской.

Ленин открыл окно и посмотрел на тёмную улицу.

– Рахья! Рахья! Где вы?! – выкрикнул Ильич.

Внизу отозвался человек:

– Я здесь Владимир Ильич!

– Ради бога, любезный, в целях конспирации не кричите моё имя на всю улицу.

– Хорошо Владимир Ильич!

– Вот… – заключил Ленин.

Держа тарелку с картошкой в руке, он повернулся к супруге и пафосно произнёс:

– Смотрите, матушка моя, что от вашей картошечки может человеку сделаться!

Он развернулся к окну, незаметно поставил тарелку с картошкой на подоконник и взял горшок с цветком.

– Рахья! Рахья! Голубчик мой! – крикнул Ленин.

– Да, Владимир Ильич!

– Подойдите-ка сюда поближе, вот-вот, чуть-чуть, вот, правее… левее… ещё…вот… вот так. Хорошо. Так и стойте! Слышите?!

– Да Владимир Ильич! – ответил Рахья.

– Смотрите, матушка моя! – сказал Ленин Крупской и отпустил цветок.

Внизу раздался душераздирающий крик Рахьи, и его тело беззвучно упало на тротуар.

Ленин перегнулся через подоконник, вглядываясь в темноту. Рахья спокойно лежал на тротуаре, раскинув свои конечности в разные стороны.

– Подите-ка сюда, матушка моя! – обращаясь к Крупской, произнёс Ильич.

Крупская встала с табуретки и подошла к окну.

– Полюбуйтесь! – сказал Ленин, – Полюбуйтесь-полюбуйтесь!

Крупская перегнулась через окно.

– Ох!.. – вскрикнула Надежда Константиновна.

– Кстати ещё не известно, жив ли? – Ильич посмотрел вниз, – Рахья! Вы живы?!.. Рахья!

Ленин посмотрел на Крупскую:

– Что я говорил?! – воскликнул Владимир Ильич.

Крупская зарыдала. Ленин отошёл от окна.

– Вам покойничков на кладбище закапывать надо! Матушка моя! – сказал Ильич и зашагал в комнату.

– Покойничков… – тихо повторила Крупская и села на табуретку.

 

Глава 4

 

Свеча не теряет ни единой частицы света,

если зажечь от неё другую.

Д. Келлер

 

Смольный институт был переполнен людьми. Минут пять Шаляпин и Горький просто стояли в дверях, осматривая здание. Множество людей с какими-то бумажками ходили туда-сюда, кто-то кого-то искал, кто-то кому-то отдавал приказы, солдаты же просто слонялись по зданию. Создавалось впечатление полного хаоса и неразберихи.

С балконов сыпались какие-то бумаги, по лестницам с бешеной скоростью проносились какие-то люди в кожаных плащах, каждый второй называл себя депутатом и пытался перекричать каждого третьего, а каждый четвёртый сопровождал свою речь энергичным жестикулированием. Всё это напоминало большой «съезд» пролетариев без врачей.

Перед входом в здание двое солдат в потрепанных шинелях установили пулемёт «Максим». К ним тут же подбежал человек в штатском и, назвавшись особо-уполномочным, попросил их этого не делать. Солдаты же сказали, что здесь каждый второй уполномочный, а каждый седьмой – особо. И попросили того, в свою очередь, сделать так, чтобы они его более никогда не видели, дабы тот не пожалел о том, что он больно умный такой и вообще родился на свет Божий не вовремя.

Сжав пальцы в кулаки, человек в штатском убежал, сказав, что через минуту вернётся. По прошествии минуты он прибежал и зачитал Декрет «О запрещении установки пулемётов типа «Максим» перед входом в здания типа «Смольный»». В случае же нарушения данного Декрета, провинившихся ожидает суровый революционный, рабоче-крестьянский трибунал.

Двое в шинелях с недовольным видом убрали со входа пулемёт и, сказав, что ещё встретятся, понесли пулемёт на крышу. Человек в штатском растворился в толпе.

– Да… – сказал Шаляпин, – Трудно нам будет здесь разыскать твою жопу.

Горький с недовольным видом посмотрел на Шаляпина:

– Мою жопу разыскивать не надо. Она всегда при мне! – сказал он, похлопав себя по заднице.

– Ты надеюсь, понимаешь о какой жопе идёт речь?

– Понимаю… – ответил Горький.

– О твоей жопе!

– Э-э-э…

– Всем жопам жопа! – ухмыльнулся Шаляпин.

– Я бы всё-таки не выра…

– Да помолчи ты! – отрезал Шаляпин, обратив внимание на некую группу граждан.

Данные граждане искали какую-то контору, а многие и самого Ленина: «маленький такой, плешивенький, с козлячей бородкой, говорил, что через неделю отдаст…» В центре этой толпы какой-то человек спокойно объяснял собравшимся вокруг, что всё в порядке, волноваться не стоит, что правительство и соответствующие органы в курсе.

– Ладно… – сказал Шаляпин, – Я пойду посмотрю где здесь что, а ты пока посиди вон там.

– Ступай… Только не долго и чуть что сразу за мной! Хорошо?

– Хорошо. – ответил Шаляпин и утонул в людском потоке.

Горький прошёл в левый коридор и сел на свободную табуретку рядом с другими сидящими в коридоре людьми. Неожиданно напротив себя он увидел Немировича-Данченко, спокойно сидевшего там же. Горький начал внимательно на Немировича смотреть. Через пару минут Немирович поймал на себе пристальный взгляд Горького, который продолжал испытующе смотреть на известного драматурга. Тот удивлённо взглянул на Алексея Максимовича, не выразив, при этом, каких-либо эмоций.

Не признаёт якобы гад, подумал Горький, ну и хам!

По типу: «здравствуйте», Алексей Максимович приветливо кивнул Немировичу головой. Тот ещё раз непонимающе посмотрел на Горького.

Ну и свинья, подумал Горький и, собрав свои нервы в кулак, кивнул головой ещё раз.

По типу: «ну-ка, ну-ка, ну-ка… с трудом что-то вспоминается», Немирович начал вглядываться в лицо Горького и, по типу: «что-то не вспомнилось», отвернулся от Алексея Максимовича и стал смотреть в другую сторону.

Горький так и обмер!!! Во рту у него пересохло, а в ушах начал бить пульс. Ну хамло, ну хамло, подумал Горький, ну интеллигент ты вшивый (кто написал пьесу «На дне» спрашивать было бесполезно). Ну и хам, ну и свинья! Не ожидал я от Немировича такого…

Тут к Немировичу-Данченко подошёл высокий Станиславский и в пол голоса сказал:

– Ничего… Ровным счётом ничего.

– Как же так, Константин Сергеевич, как же так? – удивился Немирович.

– Вот так, Владимир Иванович… Никто его не видел, а многие сами его ищут.

– Но кто нам вернёт наши деньги, деньги театра? Кто? – возмутился Немирович.

– И чем жалование актёрам платить? – поддержал его Станиславский.

– Да, вот так дела…

Станиславский-то меня точно признает, подумал Горький, он человек интеллигентный.

– Идёмте, друг мой. – сказал Станиславский Немировичу.

Немирович-Данченко тяжело поднялся со стула, и драматурги пошли к выходу.

– Здравствуйте Константин Сергеевич! – громко сказал Горький, когда драматурги прошли рядом с ним.

Станиславский украдкой взглянул на Горького и, не сказав ни слова, прошёл мимо.

– Э-э-э… – захрипел Горький и поднялся с табуретки, – Эт… эт… эт…

Алексей Максимович начал задыхаться и секунд через пять лежал на полу без чувств.

 

Шаляпин с полчаса бродил по Смольному институту, пытаясь хоть что-то узнать о местонахождении Ленина и его компашки. Нет, думал Шаляпин, я тебя из под земли достану. Ты мне до пенсии денежки выплачивать будешь, да ещё и с процентами.

И тут судьба преподнесла Шаляпину подарок. В дальнем конце коридора, неся какие-то бумаги, ему на встречу шёл Яков Свердлов. Ну вот и встретились, подумал Шаляпин.

Свердлов шёл по коридору и тупо смотрел себе под ноги. Потом Яков Михалыч оторвал свой взгляд от пола и начал смотреть куда-то вперёд. Метров за десять от себя он увидел, а метров за пять от себя он понял, что ему на встречу идёт Шаляпин.

Свердлов остановился, как бы невзначай развернулся на сто восемьдесят градусов и спокойно зашагал в обратную сторону.

– Стой! – крикнул ему Шаляпин.

Свердлов слегка ускорил шаг.

– Кому говорят, стой! – ещё раз крикнул Шаляпин.

Бросив вверх бумаги, Яков Михалыч бросился наутёк. Шаляпин за ним.

– Стой гад! – заорал Шаляпин, – Стой!

Фёдор Иванович выбежал к лестнице, ища глазами Свердлова. Но было поздно – Свердлов куда-то исчез. Ушёл гад, в отчаянии подумал Шаляпин.

Вдруг откуда-то сверху Фёдор Иванович услышал звуки, адресованные явно ему. Шаляпин поднял голову и на лестничном пролёте третьего этажа увидел Свердлова, который жестами начал показывать Шаляпину, что в недалёком будущем, через непринуждённое насилие, он, т.е. Свердлов, будет рад иметь с ним, т.е. с Шаляпиным, продолжительный половой акт в извращённой форме. А пока он, т.е. Свердлов, откланивается и с нетерпением ждёт новых встреч.

– Ах ты сволочь! – крикнул Шаляпин, но до адресата это послание увы не дошло.

 

Приятная влага текла по лицу. Горький открыл глаза и увидел, что какой-то немолодой солдат поливает его из чайника водой.

– А… бр… хватит, хватит. – сказал Горький.

– Очнулся никак, – сказал солдат и перестал лить воду, – Вставай, а то отморозишь себе чаво-нибудь. Глядика-зь, ужо ведь не молодой.

– Помоги-ка служивый мне подняться. – попросил Алексей Максимович.

Солдат помог Горькому приподняться и сесть на табуретку.

– Откудова будешь? – спросил Горький солдата, имитируя деревенский говорок.

– Из под Курска. – ответил солдат.

– А чаво-ж ты не на фронте? – поинтересовался Алексей Максимович.

– А чаво-ж там делать? За каво воявать-то? Царя батюшку свергли, а нового не назначили, вот… А этот Кареньский уважением у нашего брата не пользуется, так как при царе батюшке лучше кормили.

– Вот оно значит как? – спросил Горький.

– Да… А как же. Всё так и есть.

– А здесь-то служивый чаво делаешь?

Солдат, сняв шапку, почесал затылок:

– Как чаво? – сказал он, – Да сам не знаю чаво. В батальон тут записался, да и кормять даром.

– А не знаешь-ли ты, что за шпиона все ищут?

Солдат ещё раз почесал затылок и натянул на голову шапку:

– Слыхал что-то… Ищуть его все. Государственный преступник, говорять, да и с немцами как-то тама связан… Ну ладно, пойду я. Пора…

– Ступай служивый, ступай. – сказал Алексей Максимович.

Солдат ушёл.

 

Не смотря на то, что стрелки часов перевалили за полночь, народу в Смольном не убывало, а наоборот – прибывало всё больше и больше. Прошло около часа, как Шаляпин упустил Свердлова. Ещё не вечер, думал Фёдор Иванович, в который раз прохаживаясь по одним и тем же коридорам. Если ты здесь, думал он, я тебя найду, обязательно найду. Я человек терпеливый, я твою рожу хорошо запомнил!

Фортуна улыбнулась Шаляпину во второй раз. В дальнем конце коридора ему на встречу шёл Лев Троцкий. Всё, подумал Шаляпин, больше от меня не уйдёшь. Фёдор Иванович быстро влетел в какой-то кабинет и начал наблюдать за приближающимся Львом Давидовичем.

– Товарищ, выйдите! – раздался чей-то голос.

– Тихо, тихо… – ответил Шаляпин.

– Товарищ, выйдите! У нас совещание!

– А-а-а! – махнул рукой Шаляпин и, перебежав на другую сторону коридора, влетел в другой кабинет.

– Товарищ, выйдите! – раздался чей-то голос.

– Тихо, тихо… – пробубнил Фёдор Иванович (Троцкий был всё ближе и ближе).

От нервного ожидания у Шаляпина пробился холодный пот.

– Товарищ, выйдите! У нас совещание!

– В жопу совещание!!! – своим мощным голосом заорал Шаляпин, повернувшись к аудитории, – Кто пикнет, мать вашу, бошки поотрываю!!!

Оппонент затих.

Ишь ты какой, подумал Шаляпин (Троцкий был совсем рядом), переоделся, пугало ты огородное, побрился… Да я твою физиономию с этим пенсне в гробу теперь помнить буду! Комедиант ты хренов!

И когда Троцкий прошёл рядом, Фёдор Иванович аккуратно прикрыл дверь.

Крышка тебе Свердлов, подумал Шаляпин и тихонько, на цыпочках вышел в коридор, закрыв за собой дверь кабинета.

Шаляпин пристроился за Троцким и начал его неспешно догонять.

– Ну вот и всё… – тихо произнёс Фёдор Иванович, схватив Троцкого одной рукой за шиворот, а другой рукой за заднюю часть пояса.

– А! А!! А-А-А!!! – закричал Троцкий, не понимая, что с ним происходит.

Его ноги оторвались от пола и он «полетел» вперёд с огромной скоростью. Люди в панике разбегались перед Троцким в разные стороны.

Вдалеке замаячил сортир. Лев Давидович с ужасом осознал, что «он» заворачивает именно в это заведение.

– Не хочу! – заорал Троцкий, предчувствуя какие-то неприятности.

– Хочешь! – ответил голос над ухом Троцкого.

– Кто это?! – с ужасом спросил Троцкий.

– Щас узнаешь! – ответили ему.

Лев Давидович «приземлился» прямо перед унитазом. Шаляпин схватил Троцкого за волосы и поставил его перед унитазом на четвереньки.

– Добегался жидовская харя! – куная Троцкого в унитаз головой.

– Буль-буль-буль…

– Теперь будешь знать, как от меня убегать! – куная Троцкого в унитаз головой.

– Буль-буль-буль…

– Жесты неприличные показывать! – куная Троцкого в унитаз головой.

– Буль-буль-буль…

– Оскорблять морально! – куная Троцкого в унитаз головой.

– Буль-буль-буль…

– А теперь вспоминать будем! – окунул Троцкого в унитаз головой и подумал о своём.

– Буль-буль-буль…

– О Горьком, например…

– Буль-буль-буль…

– О Большом театре, конечно…

– Буль-буль-буль…

– О том, сколько времени угробил, разыскивая его – Свердлова!

– Буль-буль-буль…

Шаляпин вытащил голову Троцкого из унитаза.

– Ну как, освежился? – спросил Фёдор Иванович.

– Ох… а-а-а! – тяжело дышал Троцкий.

– Ну как, вспомнил?

– Да!!! Всё вспомнил!!!

– Молодец какой! – продолжил Шаляпин, – Как зовут?

– Лев… Лев Давидович Троцкий. Э-э-э Бронштейн!

– Что?! – с изумлением крикнул Шаляпин и повернул голову Троцкого лицом к себе.

Пенсне безнадёжно плавало в унитазе, поэтому Шаляпин без особого труда понял, что «кунал» он не того.

– А где Свердлов? – извиняющимся тоном спросил Фёдор Иванович.

– Последний этаж… От лестницы направо, по коридору до конца, потом налево, по правой лестнице спуститься на этаж ниже, а по левой подняться обратно. Там будет коридор. Как до конца дойдёте, справа будет дверь.

– Это всё? – спросил Шаляпин.

– Всё…

– Точно всё?

– Точно…

– А может ещё разок окунуть?

– Нет!!! – неистово заорал Троцкий, – Клянусь! Это всё!!!

– Теперь верю.

Шаляпин отпустил обессилевшее тело и вышел из туалета.

По данному Троцким плану, Шаляпин добирался минут двадцать. По мере того, как он шёл к искомому пункту, количество бродившего по коридорам Смольного народу всё уменьшалось и уменьшалось. И дойдя до последнего коридора, он с удивлением заметил, что в этом коридоре он находится совершенно один. Шаляпин дошёл до конца и, как говорил Троцкий, справа увидел дверь. На ней висела скромная табличка с надписью «ООО Большевик». Шаляпин схватился за ручку и с силой открыл дверь.

 

Глава 5

 

Не флюгер меняет своё направление, а ветер.

К. Демулен

 

Летом 1917 года в Америке начали производство мужских туфлей с длинным носком и высоким каблуком. Этот факт слабым эхом отразился и в России.

 

ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО:

«Необходимо создать предварительную комиссию по изучению оных туфлей»

 

СОВЕТЫ:

«Осудить и воспринимать как происки мировой буржуазии»

 

ГАЗЕТА «КРЕСТЬЯНСКИЙ ПУТЬ»:

«А может всё-таки вернуться к обычным лаптям»

 

ЛЕВЫЕ ЭСЕРЫ:

«Весьма революционный дизайн, но не лучше ли по-новому взглянуть на домашние тапочки»

 

ЛИБЕРАЛЬНЫЕ ДЕМОНСТРАНТЫ:

«Это же провокация! Провокация однозначно! Подонки! Ублюдки! Агенты западных спецслужб! Диверсанты! Резиденты израильской разведки! В Сибирь! Всех в Сибирь!»

 

РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ФЕМИНИСТКИ:

«Эти туфли ущемляют права женщин, т.к. мужские туфли они носить не могут»

 

ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО:

«Необходимо создать вторичную и более расширенную комиссию по вопросу возможности применения американских туфлей в российских условиях»

 

БОЛЬШЕВИКИ:

«В этих туфлях будет тяжело подниматься по ступенькам Смольного»

 

КАДЕТЫ:

«По-нашему, они не плохо смотрятся на ноге… Особенно на правой»

 

АЛЬЯНС ПРОМЫШЛЕННИКОВ:

«Будут большие проблемы со сбытом. Необходимо послать в правительство письмо о создании третьей, более расширенной и более полномочной комиссии по вопросу: «Чем туфель лучше ботинка». А результаты опубликовать в центральной прессе и принять за основополагающие»

 

АДМИРАЛТЕЙСТВО:

«Просим в будущем поставить на флот, в качестве обмундирования, эти американские туфли. И в таком же количестве костыли к ним, т.к. в этих туфлях по палубе нормально ходить не представляется возможным, вследствие постоянных падений и переломов ног»

 

ЛИБЕРАЛЬНЫЕ ДЕМОНСТРАНТЫ:

«Подонки! Это же подонки однозначно! Запретить! Повесить! Расстрелять! Чтобы на каждом столбу висело по ублюдку в этих американских туфлях! Сочувствующих, тремя колоннами в Бутырку, Матросскую Тишину и Кресты! Всех! Всех однозначно!»

 

МОНАРХИСТЫ:

«Николай II, кажется, ходил в таких же туфлях»

 

ПРАВЫЕ ЭСЕРЫ:

«С монархом покончено!»

 

ГАЗЕТА «РАБОЧИЙ ПУТЬ»:

«Американский туфель русскому ботинку не товарищ»

 

МАКСИМ ГОРЬКИЙ:

«Этим бы туфлём, да и по балде бы Немировичу-Данченко!»

 

Через неделю, с момента начала производства, почти вся Америка ходила в туфлях с длинным носком и высоким каблуком.

 

Глава 6

 

Не буди лихо, пока оно тихо.

Народная мудрость

 

Дверь кабинета внезапно распахнулась и в проёме показалась внушительная фигура Шаляпина. Выражение ярости на его лице постепенно сменилось на изумление.

– Мать моя женщина! – воскликнул он, – Эдемский сад!

В кабинете находилось несколько человек, некие: Бонч-Бруевич, Каганович, Каменев, Зиновьев, Свердлов и Дзержинский. Они сидели за ученическими партами и видимо маялись от скуки. Один человек стоял спиной к двери и смотрел в окно. Его фамилия была Джугашвили, коллеги ласково называли его – Коба.

Приход Шаляпина не оставил присутствующих без внимания. Несколько пар глаз вопросительно посмотрели на нежданного гостя. Только смотрящего в окно усатого человека, приход Шаляпина оставил полностью равнодушным.

– Вот так да! – воскликнул Фёдор Иванович, – Вот так компания собралась!

Он захлопнул дверь и закрыл её на ключ, торчавший в замке. Ключ немедленно положил во внутренний карман своего пиджака. Воцарилось гробовое молчание.

Поняв, что он в ловушке, Свердлов начал потихоньку сползать под парту.

– Сидеть!!! – крикнул Шаляпин в адрес Свердлова, – Сын Давидов!!! Что-б тебя...

Свердлов принял исходное положение, делая вид, что сказано это было вовсе не ему.

– Вот так вот… – удовлетворённо произнёс Шаляпин.

– Чем имею честь? – преисполненным возмущения голосом, выдавил из себя Дзержинский.

– Щас… Щас… – Шаляпин снял пальто и шляпу, ища какой-нибудь крючок или гвоздь в стене, чтобы повесить одежду.

– Товарищ! Извольте объясниться! – настаивал на своём Дзержинский, незаметно вытащив из кобуры маузер.

Повесив пальто и шляпу, Фёдор Иванович направился в сторону сидящего рядом с окном Свердлова. На его пути материализовался Дзержинский с пистолетом в руке.

– Извольте объясниться това…а! А! Уя! Уя! А-А-А!!! – закричал Дзержинский.

Шаляпин схватил Дзержинского за кисть руки, в которой тот держал пистолет, и начал её выворачивать, при этом продолжая своё движение по кабинету и волоча Дзержинского по полу.

Выхватив пистолет, Шаляпин приподнял Феликса Эдмундовича с пола и тихо произнёс тому на ухо:

– Изыди букашка…

Дзержинский на карачках быстренько отполз к своей парте и затаился.

– Остальные сидят очень тихо! – обращаясь к аудитории, сказал Шаляпин, – И трагедия обходит ваши семьи стороной!

Присутствующие, как ни в чём не бывало, занялись своими делами.

Взяв свободный стул, Шаляпин подсел к Свердлову. Тот схватил чистый лист бумаги и прикрыл им часть своего лица, пытаясь как бы спрятаться от негодующего взгляда Шаляпина.

– Ну что очкарик, добегался? – спокойным голосом произнёс Шаляпин.

– Да я того, этого… – Свердлов упорно смотрел в другую сторону, пряча свой взгляд и прикрываясь бумажкой.

– Ну-ну… А убегал-то почему?

– Да я того, этого…

– Вот-вот, и я про тоже, – Шаляпин сделал паузу. – Признал видать, оттого и убегал. Правильно?

– Да я того…

– Ну-да, ну-да… Понимаем.

– Извините меня пожайлуста, – пропищал Свердлов, – Я больше так не буду, наверное…

– «Не буду, наверное…» – повторил за Свердловым Шаляпин, вдумываясь в смысл этой словесной шарады, – Да ну Бог с этим. Ты мне лучше скажи, где дружка твоего найти можно?

– Какого дружка? – Свердлов продолжал смотреть в сторону, прикрываясь бумажкой.

Шаляпин ухмыльнулся:

– Да всё того же! – сказал Фёдор Иванович и как-то неуклюже покрутил в руках пистолет, будто впервые в жизни имел дело с оружием.

– Я не знаю.

– Не знаешь, значит…

– Не знаю.

Раздался оглушительный выстрел. Слева от головы Свердлова в стене посыпалась штукатурка.

– Ой! Стреляет! – как бы удивляясь этому, воскликнул Шаляпин, – Так ты говоришь, что не знаешь?

– Честное слово не зна…

Раздался второй выстрел. Теперь штукатурка посыпалась справа от головы Свердлова. Присутствующие покорно не выражали эмоций, делая вид, что они вообще находятся в другом помещении. Свердлов же покрылся холодным потом и начал нервно подмигивать.

– Ух ты! Смотри-ка, пистолет-то действительно настоящий! Так ведь это я тебя и убить мог? – изумился Фёдор Иванович, – Так ты говоришь, что ничего не знаешь?

Свердлов секунду был в замешательстве, а потом сказал, показывая пальцем на Бонч-Бруевича:

– Он знает!

В туже секунду Бонч-Бруевич подавился чаем, который он в этот момент пил.

– Я?!!! – в ужасе закричал Бонч-Бруевич, – Я?!!! Это не я!!! Я не я!!! Ничего я!!! Знать ничего не знаю я!!!

Шаляпин направил дуло пистолета на Бонч-Бруевича.

– Знаю. – произнёс Бруевич и тут же успокоился.

Не доверяя ни кому из присутствующих в кабинете, Шаляпин решил направить к Ленину Бонч-Бруевича с запиской и настоятельной просьбой вернуть долг:

«Любезный Ильич. Вы меня достали! Лично присутствовать не могу – усталость знаете ли. Но убедительно прошу оставить нас с Максом в покое и вернуть долг».

– На словах объяснишь от кого. Понял? – сказал Шаляпин, передавая записку Бонч-Бруевичу, – Даю тебе тридцать минут. Одна нога здесь, другая там. А то у него… – (показывая дулом пистолета на Свердлова), – Одно ухо будет здесь, а другое вон там! – (показывая дулом пистолета на дверь).

Обливаясь холодным потом, Свердлов сглотнул слюну.

– Будьте спокойны, господин Шаляпин! – застёгивая пальто, пробубнил Бонч-Бруевич, – Будьте спокойны. Через тридцать минут я уже вернусь.

– Надеюсь… – сказал Шаляпин, с сочувствием посмотрев на Свердлова.

– Только нигде не задерживайтесь… И поскорее, поскорее! – поторопил Бонч-Бруевича Свердлов.

Закрыв на ключ за Бруевичем дверь, Шаляпин опять подсел к Свердлову.

– Да, ну и денёк! Устал я сегодня что-то… А ты не устал у окна стоять? – спросил Фёдор Иванович стоявшего у окна Джугашвили.

– Я горэц! – ответил тот.

– Ну и хрен с тобой… – сказал Шаляпин, поудобнее усаживаясь на стуле.

 

Глава 7

 

Жить стало лучше, жить стало веселее.

И.В. Сталин

 

Крупской по жизни не везло. Казалось, с момента своего рождения она вступила в чёрную полосу своей жизни. Но настоящие неприятности у неё начались гораздо позже – когда она познакомилась с Лениным.

Ленин и Крупская через открытое окно кухни смотрели в темноту улицы. Благодаря бледному свечению фонарей, на тротуаре был виден силуэт лежащего без чувств человека. Крупская тихо стонала и плакала.

– Нет… – сказал Ленин, – Он мёртв!

– А-а-а… – Крупская зарыдала громче.

– Он мёртв! Это точно. После вашей картошечки у него не было ни малейшего шанса выжить!

– Ой!.. – ещё громче зарыдала Крупская, – Что же теперь будет?

– Как что? – Ленин начал злорадствовать, – Утром найдут труп.

– У-у-у! – Надежда Константиновна утирала слёзы.

– В полиции на вас заведут уголовное дело.

– А-а-а! – ещё громче зарыдала Крупская.

– К полудни вас арестуют.

– А-а-а!!! – голос Крупской уже срывался.

– Ну а к вечеру вас расстреляют!

– Э-э-э!!! А-а-а!!! – у Крупской началась истерика.

– Вы теперь, матушка моя, человекоубийца!

– Ой! А-а-а!!!

– Вы теперь, с позволения сказать, государственная преступница!

– Ы-ы-ы!!!

– Вас будут судить! И обязательно приговорят к расстрелу!

– Ой! Ой! Володенька!

– И я, матушка моя, буду свидетельствовать против вас!

– Ой! Володенька! Володенька! Владимир Ильич! – Крупская упала на колени и начала целовать Ленину руки, – Не надо Володенька! Владимир Ильич не надо! Спаситель Вы мой! Благодетель Вы мой! Не надо Володенька! Не надо!

– Что?! – со злорадной ехидцей крикнул Ленин, – Что Володенька?! Опять Володенька?! Чуть что так Володенька?!

Ленин вырвал свои руки из объятий Крупской. Та свалилась на пол и уже лёжа продолжила целование ног Ленина.

– Спаситель Вы мой! Благодетель Вы мой! Не погуби Володенька! – отчаянно молила Надежда Константиновна.

– Опять Володенька! – изумлённо воскликнул Ленин и подошёл к кухонному столу, сев на табурет.

Крупская подползла к мужу и продолжила целовать Ильичу ноги. Тот взял с тарелки недоеденный кусок мяса и, положив его к себе в рот, начал жевать. Неожиданно в его голове возник коварный план. Другого шанса может и не представиться, подумал он.

– Ну ладно… – продолжая жевать, начал Ленин, – Успокойтесь, матушка моя!

– Не погуби! Не погуби! – стонала женщина.

– Ведь с другой стороны… – задумчиво произнёс Ильич, – Революция требует жертв!

– Требует? – с надеждой в голосе переспросила Крупская.

Ленин резко встал с табурета:

– Революция требует жертв! – громко произнёс он.

– Револ… люц-ция… – продолжая рыдать, Крупская посмотрела на супруга.

Того понесло:

– Требует! – продолжил он, – И если вы думаете, что революция жертв не требует, то вы сами станете жертвой этой революции! Ведь смысл самой революции и есть жертвы! Но жертвы не во имя жертв, а жертвы во имя революции! Революция во имя жертв, жертвы во имя революции!

Ленин выпил стаканчик воды:

– Вот, матушка моя! – заключил он.

От услышанного, Крупская долго не могла прийти в себя, а потом тихо спросила:

– А с покойничком, что-ж делать-то?

– С покойничком? – Ленин изобразил задумчивое лицо, – У Маркса, к сожалению, по этому поводу ничего не сказано… Ну а по-моему, покойничков на кладбище закапывать надо. И это всё, на что вы способны, матушка моя!

Отправив Крупскую на чердак за лопатой, Ленин подошёл к окну:

– Рахья! – шёпотом закричал он, – Рахья! Очнитесь!

– М-м-м… – доносились в ответ стоны с улицы.

– Рахья! Очнитесь!

– М-м-м…

– Голубчик мой! Подымайтесь! Настал ваш звёздный час… Рахья! – Ленин вылил на Рахью стакан воды.

– М-м-м… – продолжал стонать Рахья.

– Рахья поднимайтесь!

– Ох… – Рахья очнулся, – Ох…

– Рахья поднимайтесь!

Держась обеими руками за голову, Рахья поднялся на ноги:

– Ох!.. – застонал он, – Владимир Ильич…

– Рахья! Вы очнулись?

– Владимир Ильич… Ох… Что со мной случилось?

– Ничего страшного. Вас переехал броневик. Поднимайтесь потихоньку ко мне.

– Броневик? – удивился Рахья, – Не может быть…

– Может, голубчик мой, может. Происки буржуазии, знаете ли. Поднимайтесь скорее!

– Буржуазии? – ещё больше удивился Рахья, заходя в подъезд.

Неожиданно, за спиной Ильич услышал голос Крупской:

– Володенька… – произнесла она.

Ленин обернулся.

– Лопатка вот… – Крупская была вся в какой-то паутине и пыли, – Я лопатку принесла, вот…

– Хорошо! – сказал Ленин и зашагал в комнату, – Встаньте возле двери, матушка моя, и ждите, никуда не отлучайтесь. Я сейчас оденусь и подойду к вам.

Ленин зашёл в комнату и, не до конца прикрыв за собой дверь, начал наблюдать.

Входная дверь в квартиру распахнулась и на пороге появилась окровавленная фигура Рахьи. Его лицо было всё в крови, а из дырочки в голове струился кровяной фонтанчик.

– Ох… – стонал он, – Ох…

Завидев Рахью, Крупская сделала шаг назад.

– А! А-а-а!!! – во всё горло заорала она, – Володенька! Он ожил! А-а-а!!!

– Я пришёл… – тихо произнёс Рахья.

– А-а-а! – Крупская побежала в комнату, где находился Ленин.

Супруг хладнокровно захлопнул дверь и закрыл её на ключ. Крупская начала рваться в комнату к Ленину.

– Володенька! – орала она, – Володенька!

– Это-же я… – сказал Рахья и последовал за Крупской, – Я пришёл…

Крупская повернулась к двери спиной и начала стучать ногой о деревянный стояк, с ужасом наблюдая за приближением Рахьи.

– Володенька! – орала Крупская, – Володенька! Он ожил! Володенька помоги! Спаси! А-А-А!

Рахья подходил к Крупской всё ближе и ближе, миролюбиво протягивая вперёд правую руку, которая была вся в крови.

– А-а-а!!! Володенька! Открой! Володенька! – обезумевшим голосом кричала Надежда Константиновна.

Володенька же в этот момент занимался приседаниями. Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, считал он про себя.

– А-а-а!!! Володенька! А-а-а!!! Покойничек ожил! А-а-а!!! – в ужасе кричала Крупская.

Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, отсчитывал Ленин.

– Я Рахья… – спокойно произнёс Рахья.

– А-а-а!!! А-а-а!!! – ответила ему женщина.

Рахья подошёл к Крупской совсем близко и вырвал у неё из рук лопату:

– Это же я, Рахья! – крикнул он.

– А-а-а-а-а-а-а-а!!! – что есть сил, завопила Крупская.

– Я Рахья!!! – возмущённо крикнул Рахья и Крупская молча упала на пол.

Пятьдесят, закончил свой счёт Ленин и открыл дверь.

– Любезный! – с укоризной произнёс Ильич, – Это что вы с моей нежайшей супругой сотворили?

– Да я, Владимир Ильич, говорю ей, что я Рахья, а она в крик.

– Вот что, голубчик мой… Я сейчас схожу за стаканом воды, а вы приведите мою драгоценнейшую супругу в чувства.

Ленин быстрым шагом удалился на кухню.

– Надежда Константиновна, очнитесь! – доносился из коридора голос Рахьи, – Надежда Константиновна… О, глазки открыли! Надеж…

– А! – увидев Рахью, в ужасе вскрикнула Крупская и тут же потеряла сознание.

– Ну Надежда Константиновна. Ну очнитесь. Это-же я, Рахья… Эйно Рахья. О! Опять глазки открылись…

– А! – вскрикнула Крупская и потеряла сознание.

– О! Опять глазки…

– А!

Через минуту:

– О! Опять…

– А!

Ещё через минуту:

– О!

– А!

Ленинский план сработал на все сто процентов. Не обезображенное интеллектом лицо Крупской засияло солнечной улыбкой гномиков из сказок Андерсена.

– У-лю-лю! – произнесла Надежда Константиновна, посмотрев на Рахью, – Покойничек. У-лю-лю…

Надежда Константиновна поднялась с пола и направилась в сторону кухни, припевая детскую песенку про гномиков и вставляя через куплет слово «покойничек».

Наблюдавший за происходящим из кухни Ильич, радостно потирал руки. Крупская зашла в ванную комнату и, сев на край чугунной ванны и включив в кране воду, начала раскачивать своё тело то вперёд, то назад, продолжая напевать детскую песенку про гномиков.

Закрыв за Крупской дверь и выключив в ванной комнате свет, Ленин позвал Рахью:

– Рахья! – крикнул он.

– Да, Владимир Ильич… – Рахья никак не мог прийти в себя от увиденного.

– Рахья, идите на кухню! – позвал его Ленин.

Рахья словно в бредовом сне направился на кухню.

– Владимир Ильич… – сказал Рахья, – Что с Надеждой Константиновной случилось?

– Не обращайте внимания, голубчик мой! – Ленин находился в превосходном расположении духа.

– Может доктора позвать? – осторожно спросил Рахья.

– Батюшка мой, доктор ей, увы, уже не поможет! – Ильич состроил прискорбное лицо, – Когда Надежда Константиновна была маленькой, ей в голову ударила шаровая молния…

– Какое несчастье… – изумился Рахья.

– Да… видите, вот когда аукнулось.

– Какое несчастье…

– Да, батюшка мой, революция требует жертв! Жертв и только жертв!

Рахья понимающе посмотрел на Ленина. Того опять понесло:

– Только жертвы могут оправдать нашу революцию! Революция требует жертв, дабы избежать ещё больших жертв! Кому, простите, на-хрен будет нужна эта революция, если она не будет оправдана жертвами? Что это будет за революция такая, без жертв? Революция без жертв это как серп без молота, это как птица без крыльев, желудок без еды, океан без воды! Революция, батюшка мой, это вам не хухры-мухры, это вселенский потоп! Это раскалённое жерло вулкана, в пекло которого мы должны бросить жертвы, дабы оправдать нашу революцию! И чем этих жертв будет больше, тем будет лучше для революции! И если, батюшка мой, революции понадобиться ваша жизнь, я ей пожертвую без остатка!

И хотя у Рахьи на этот счёт были другие планы, он заворожено произнёс:

– Конечно, Владимир Ильич! Конечно! – в глубине души надеясь всё-таки на лучшее.

– Вот, батюшка мой, цена необратимой исторической неизбежности! – заключил Ленин.

– Да… – заворожено промолвил Рахья, – Революция…

Ленин выпил стакан воды.

– А сейчас, батенька, вы выполните секретнейшее партийное поручение, – сказал Ильич, обращаясь к Рахье, – Об этом поручении, естественно, никто не должен знать.

Ленин прошёл в комнату и сел за письменный стол, написав записку следующего содержания:

«Киска моя! Солнышко моё! Лепесточек розы ты мой ненаглядный! То, о чём в последние месяцы меня уверяли все большевики, случилось – моя полоумная супруга наконец-то сошла с ума! Теперь не существует преград, мешающих нам соединиться в революционном оргазме! Сию же минуту бросайте все свои дела и приходите! Люблю! Целую! Ленин»

Дописав записку, Ленин передал её Рахье.

– Передайте эту записку лично в руки Инессе Арманд! – сказал Ильич.

Рахья был в замешательстве:

– Владимир Ильич… Ночь на дворе. Куда я на ночь глядя… – робко запротестовал Рахья.

– Идите голубчик. Революция требует жертв!

– Неужели это так необходимо революции?

– Да, голубчик мой, необходимо! Я бы даже сказал архи необходимо! Слышите меня, архи! – Ленин начал выталкивать Рахью за дверь, – Ступайте! Ступайте скорее! Промедление смерти подобно!

– Ну, Владимир Ильич…

– Скорее! Скорее!

Вытолкав Рахью за дверь, Ленин побежал в комнату и достал из шкафа несколько видов одеколонов, выливая поочерёдно каждый на своё туловище.

Закончив туалет, он лёг на кровать в предвкушении сладострастий. Его фантазия начала рисовать удивительные доселе сцены и диковинные сексуальные позы, коих никто и никогда не видывал, и уж тем более не проделывал. Амурные фантазии погрузили его в сладкий и чарующий сон.

Настойчивый стук в дверь прервал его нежные сновидения. В радостном предчувствии, Ленин накинул на себя дорогой шёлковый турецкий халат, который он специально хранил для подобных случаев, и подбежал к двери, заглянув в зрительный глазок. Вместо Инессы Арманд он почему-то увидел округлое лицо Бонч-Бруевича, поросшее бородой.

– Владимир Ильич! Вам записка! – кричал Бонч-Бруевич.

Не понимая, почему вместо Арманд пришёл Бонч-Бруевич, сонный Ленин открыл дверь и впустил Бруевича.

– А где Рахья? – сонным голосом спросил Ленин.

– Да… Я его видел! – ответил Бонч-Бруевич, начав вспоминать, где и когда он видел Рахью в последний раз и, видимо, так и не вспомнив, опять произнёс, – Да… Я его видел!

Бонч-Бруевич передал записку Ленину. Это была записка Шаляпина. Прочитав записку, Ленин изменился в лице:

– Как? – опустошённо произнёс он, – С каким Максом? Какой долг?

И хотя в жизни Ильича это был не первый облом, его самолюбие было оскорблено до глубины души.

Ленин рванул в комнату. Трясущимися руками он написал новую записку и передал её Бонч-Бруевичу.

– Где же всё-таки Рахья? – с надеждой в то, что Бонч-Бруевич ему мерещится, спросил Ленин.

– Да… Я его видел! – пробубнил Бонч-Бруевич, – Да конечно видел.

Ленин ущипнул себя за руку и почувствовал боль. Это явь, подумал он и начал выталкивать Бонч-Бруевича к выходу.

– Скорее голубчик. Скорее! – поторопил Бруевича Ленин.

– Да… Я его видел! – всё также бубнил в ответ Бонч-Бруевич.

Выйдя из подъезда, Бонч-Бруевич с минуту постоял, а потом направился в сторону Смольного.

 

Глава 8

 

Дурные вести бегут, хорошие плетутся прихрамывая.

Д. Мильтон

 

Находясь в кабинете «ООО Большевик», Шаляпин откровенно скучал.

– Чем вы тут все занимаетесь? – спросил он присутствующих из любопытства.

После некоторой паузы раздался робкий голос Зиновьева:

– Всем понемножку, так сказать…

– Как это так, всем понемножку? – удивился Шаляпин.

– Ну так, всем понемножку. – опять после паузы ответил Зиновьев.

Шаляпин задумался:

– Ну вот ты, например, чем ты занимаешься? – обращаясь к Зиновьеву, сказал Шаляпин.

– Я?.. – в замешательстве произнёс Зиновьев, пряча под парту какие-то книжечки.

– Да, ты. Что ты там прячешь?

– Я?.. Ничего я не прячу.

– Как же так?! – удивился Фёдор Иванович, – Ты же, только что под стол убрал что-то.

– Я?.. – удивлённо произнёс Зиновьев, – Не убирал я ничего.

– Ну народ! – воскликнул Шаляпин, вставая со стула и направляясь к парте Зиновьева.

– Уверяю Вас… – растерянно говорил Зиновьев, – Вовсе я ничего и не прячу.

По мере приближения Шаляпина, Зиновьев «на глазах» тускнел:

– Вовсе ничего и не прячу… И не прячу вовсе ничего… – совсем тихо произнес Зиновьев, когда Шаляпин остановился прямо возле него.

Фёдор Иванович молча посмотрел на Зиновьева.

– Ну! – громко сказал Шаляпин, Зиновьев аж вздрогнул.

– Вот… – совсем убитым голосом произнес Зиновьев и вытащил из-под парты «книжечки».

Книжечками оказались новенькие заграничные паспорта с открытыми визами в разные страны мира.

– Чего прятал-то? – удивился Шаляпин, – Что я, заграничных паспортов, что ли не видел? Пол мира с гастролями объехал!

– Конечно… – взволнованно ответил Зиновьев.

– Ну народ! Ну народ! – воскликнул Шаляпин.

Фёдор Иванович взял в руки первый паспорт:

– Каменев… – спокойным голосом произнёс он, – Виза в Швейцарию. Так так… Дзержинский, виза в Австралию. Ну ну… Свердлов, виза во Францию. Так так…

Шаляпин посмотрел на Свердлова. Тот сглотнул слюну, продолжая прикрываться бумажкой. Фёдор Иванович взял следующий паспорт:

– Троцкий! – продолжил он, – Мексика… Каганович, Канада… Зиновьев. Ух ты! Папуа Новая Гвинея… Бонч-Бруевич, вот так да! Берег Слоновой Кости… Ну народ! Где только вашего брата нету!

Шаляпин взял следующий паспорт:

– Джугашвили, Гваделупа?! Ну а в Гваделупе-то что?!

– Он горец! – шёпотом крикнул Каменев, сидевший за Зиновьевым.

– Ну народ! – воскликнул Фёдор Иванович, – Как крысы с тонущего корабля, ей Богу!

Шаляпин сделал серьёзное лицо:

– Подозрительно всё это… – он окинул взглядом присутствующих, – А может полицию вызвать?

Присутствующие изменились в лице. Кто-то даже упал со стула.

– А может всё-таки вызвать? – продолжил нагонять страх Фёдор Иванович.

В воздухе повисло напряжённое молчание.

– Ладно… Живите… туристы… – сказал Шаляпин, услышав в ответ облегчённые выдохи.

Шаляпин взял в руки последний паспорт. Это был паспорт Ленина.

– О! – воскликнул Фёдор Иванович, – Ленин! Паскуда ты эдакая!!!

Шаляпин открыл страничку с визой. Виза была открыта в Бразилию.

– Ну я тебе устрою Бразилию! Гусь ты хренов! Фигляр, блин недоделанный! – засовывая во внутренний карман пиджака паспорт Ленина, возмущённо крикнул Шаляпин, – Рио-де-Жанейро, ёлки!

Шаляпин посмотрел на часы потом на Свердлова. Тот продолжал прикрываться листком бумаги.

– Ладно… – сказал Фёдор Иванович, направляясь к месту, где он сидел ранее.

Поудобнее усевшись на стуле, Шаляпин сочувственно посмотрел на Свердлова:

– Мужайтесь друг мой… – спокойно произнёс Фёдор Иванович.

Свердлов навязчиво молчал.

– Да убери ты эту бумажку! – психанул Шаляпин, вырвав из рук Свердлова листок бумаги, – Ещё один, блин, недоделанный!

В дверь постучали. Обессиливший Свердлов сделал глубокий вдох, уставившись на дверь. Шаляпин встал со стула и достал из кармана дверной ключ.

– Расслабься… – сказал Фёдор Иванович, обращаясь к Свердлову.

Шаляпин открыл дверь. В кабинет ввалился тучный Бонч-Бруевич. Он тяжело дышал, словно за ним гнались. Бруевич вошёл в кабинет и снял шляпу, положив её на парту.

– Вот… – доставая из кармана пальто записку, сказал Бонч-Бруевич.

– Что «вот»? – изумился Шаляпин, – Где деньги?!

– Не смею знать… – тяжело дыша, ответил Бонч-Бруевич, – Про деньги ничего сказано не было.

– О чём же тогда, ядрёна вошь, вообще говорилось?!

– Они изволили справляться за Рахью…

– Какую к чёрту Рахью?!!! – крикнул Фёдор Иванович.

Бонч-Бруевич растерянно посмотрел на Шаляпина. Тот развернул записку и начал её читать:

– Что?! – воскликнул Фёдор Иванович, прочитав первые строки, – «Киска моя»?!... Чего?!! «Лепесточек розы»?!!!

Шаляпин порозовел:

– Ну козлячья ты харя!!! Ну геморрой ты открытый!!! Ну я тебе устрою, педераст ты плешивый!!!... «Про Макса впервые слышу»… «Революция требует жертв»… «Люблю! Целую! Ленин»…

Побагровевший Фёдор Иванович сжал записку в кулаке правой руки:

– Всё… – тихо произнёс он и пулей вылетел из кабинета, прихватив с собой Бонч-Бруевича.

– Шляпа!.. – только и успел крикнуть Бонч-Бруевич.

 

Глава 9

 

Глупость – это дар божий, но

не следует им злоупотреблять.

О. Бисмарк

 

Горький взглянул на часы. Шаляпина не было уже три часа. Да, подумал Горький, вот так вот теряют друзей. У Горького на глазах выступили слёзы. Он поднялся с деревянного табурета, на котором просидел всё это время и направился к выходу, перешагивая через спящих солдат. Пройдя через двери парадного входа, Алексей Максимович сделал глубокий вдох. Его лёгкие наполнились прохладным ночным воздухом. На улице было пустынно и тихо. Спустившись по ступенькам, Горький исчез в темноте аллеи.

А я дурак верил ему, думал про Шаляпина Горький, другом его считал. А он… А он… Ведь сколько лет мы уже знакомы. И кажется, что всё уже про человека знаешь… Но вдруг он раз – и предаёт тебя. За что мне всё это? Алексей Максимович заплакал.

И хотя в глубине души Горький не верил в предательство Шаляпина, но факты говорили сами за себя. Да, думал Алексей Максимович, зачем я теперь ему нужен? Он наверняка уже получил денежки. И свои и мои. А если не получил он денег, то почему не вернулся за мной? А если не вернулся, значит всё, тю-тю… Смылся с деньгами, предатель! Не красиво и подло всё это… Я вообще на этом свете никому не нужен. Никто меня не любит. Никто меня не ждёт. А это, наверное, и есть самое страшное. Жизнь проходит, а у тебя никого нет. Эх Шаляпин, Шаляпин… А куда я собственно говоря иду?

Горький вдруг понял, что идти ему некуда: утром его выгнали из снимаемой им комнаты за неуплату долгов. Он долго кричал и размахивал руками, всё спрашивая про какую-то там «Мать». Горький остановился и опять заплакал.

Алексей Максимович запустил руку в карман пальто и нащупал там несколько монет. Хватит на чашечку кофе, подумал он, сворачивая на улицу, где находилось одно известное ночное заведение.

Зайдя в ресторан отеля «Астория», Горький направился к барной стойке:

– Чашечку кофе. – сказал он бармену.

Тот оценивающе посмотрел на Алексея Максимовича.

– И… – как бы продолжая за Горького, произнёс бармен.

– А? – Алексей Максимович взглянул на бармена, – Чашечку кофе, пожалуйста.

– Хм… – презрительно фыркнул бармен и поставил на стойку чашку с кофе.

– Благодарю вас. – сказал Горький и высыпал на стойку монеты.

Бармен взял несколько монет, пренебрежительно вернув остальные Горькому.

Алексей Максимович окинул взглядом заведение. В ресторане находилась разношёрстная публика: от богатых фабрикантов до мелких клерков и студентов, развлекающихся с девицами. Горький сделал глоток горячего кофе. Внутри Алексея Максимовича всё ожило и проснулось. Потерянные было навсегда силы, вновь к нему вернулись, окрасив бытие в менее мрачные тона. Да, подумал Горький, все-таки жизнь иногда хороша…

Жизнь прекрасна (!), воскликнул он про себя, увидев в дальнем углу ресторана Немировича-Данченко. Драматург сидел за одним столиком со Станиславским, взволнованно что-то обсуждая.

– Наконец-то… – промолвил Алексей Максимович, – Пришёл час расплаты!

Дождавшись момента, когда Немирович отлучился в туалет, Горький немедленно последовал за ним.

Дверь кабинки неожиданно распахнулась.

– Ой! – вскрикнул сидевший на толчке Немирович-Данченко.

– Кто я такой?! – угрожающе произнёс Горький.

– Не надо! – крикнул Немирович, прикрывая руками заветное место.

– Ну-же! – наседал Горький.

– Я же старенький! – в ужасе вымолвил Немирович.

– Что?! – возмущённо закричал Алексей Максимович, – Как вы могли такое себе вообразить! Думайте лучше!

– Вы… – Немирович-Данченко задумался, – Вы вор и грабитель!

– Что?! – завопил Горький, – Да как вы смеете?!!! Что вы такое говорите?!!!

– Я же…

– Ну хорошенько подумайте, хорошенько… – уже спокойно произнёс Алексей Максимович, расстегнув ворот пальто.

Немирович-Данченко окинул взглядом Горького:

– А! – радостно произнёс Немирович, – Вы Демьян Бедный!

Горький опять начал волноваться:

– Какой такой Демьян Бедный? Не правильно! – он снял с головы шляпу и дал возможность получше разглядеть себя, – Думайте!

– А! Вы Маяковский!

– Какой такой Маяковский?! – возмутился Алексей Максимович, – Первый раз в жизни слышу о таком! Думайте лучше!!!

В памяти Немировича-Данченко смутно начали всплывать далёкие воспоминания: «Когда мы со Станиславским в МХАТе ставили какую-то пьесу… Как же она называлась? Помню только, что Станиславский через неделю снял эту пьесу с показа. Ну как, как она называлась?! Как?!!! О! «На дне» пьеса называлась!!! И так вот этот господин, кажется, изволил назвать себя автором и в первый же день премьеры явился за гонораром… Как же его звали?... Как тут упомнишь, если после этого в театре его больше никто не видел… Гарный что-ли или Гарький… Вот ёлки попал!»

– О! – воскликнул Немирович, – Горький!!!

– То-та!!! – торжествующе крикнул Алексей Максимович и с грохотом захлопнул дверь кабинки.

К чему-бы всё это, подумал Немирович-Данченко, когда Горький ушёл.

 

Глава 10

 

Человек познаёт, что он такое, с помощью

двух наставников: инстинкта и опыта.

Блез Паскаль

 

После ухода Бонч-Бруевича, Ленин вернулся в комнату и прилёг на кровать. Его опять потянуло в сон, и он погрузился в мир сладких фантазий и полуявственных образов. Его захлестнула приятная и тёплая волна удовольствия и сказочного счастья. Его сознание растворилось в безумном круговороте невидимых материй. Его поднимало всё выше, выше и выше, пока он не очутился на огромном белоснежном облаке, вдали от всего земного и бренного.

В очертаниях этого белоснежного облака Ленин разглядел черты древних персидских замков, поразивших Ильича своей красотой и грандиозностью архитектурных замыслов. Ленин понял, что он попал в древнюю персидскую сказку, сказку в которой он был шейхом всего этого поднебесного королевства.

Очертания замка приняли более чёткие формы, и Ленин увидел, как вокруг него засуетились разные вельможи в цветастых мундирах, слуги наперебой начали предлагать ему всякие пряности и яства, а придворные музыканты, перекрикивая друг друга, завыли ужасные компроматные песни. Поодаль стояли иноземные лекари, которые расхваливали свои эликсиры вечной молодости и травяные настои от всех болезней. На дальнем же плане дурачились клоуны, которые радостно плевались друг в друга и от души корчили рожи.

Ленин почувствовал себя божественным небожителем и центром необратимой исторической неизбежности. В эту же секунду у него возникло нестерпимое желание произнести пламенную речь, и он резко поднялся с трона.

– Товарищи! – крикнул Ленин.

Все присутствовавшие в замке люди моментально упали на колени и склонили головы. Нестерпимое желание произнести пламенную речь куда-то исчезло.

– Товарищи… – обиженно и как-то изумлённо произнёс Ильич.

– Да, мой Господин! – раздался чей-то голос снизу.

Ленин опустил свой взгляд и у подножья трона увидел человека с тюрбаном на голове.

– Товарищ… – шёпотом обратился к нему Ленин, – Подите-ка сюда.

– Слушаюсь, мой Господин! – ответил человек с тюрбаном и подошёл к Ленину.

– Товарищ, скажите, как вас зовут? – опять шёпотом произнёс Ильич.

– Я Саид-Рахия, Ваш верный слуга. – ответил Саид-Рахия.

– Очень хорошо, – всё так же шёпотом говорил Ленин, – Голубчик мой, вы мне вот что скажите… Можно-ли всех этих товарищей поднять с пола, когда я говорить буду?

– Это не возможно, мой Господин. Вы Великий, Могучий и Милосердный Ленин-Бек. Вы Господин всех господ, Господин всех сословных и не сословных. Вы владыка Неба и Земли. Вы центр мироздания и благодати. Вы святоч и хранитель Божественного знамения. Вы Великий, Могучий и Милосердный Ленин-Бек. Только избранные Божественным проведением могут созерцать сие Божественное чудо, явленное нам в пламенной речи Великого, Могучего и Милосердного Ленин-Бека.

От этих слов Саид-Рахии у Ленина перехватило дыхание. Лицо Ильича начало источать радостную и самодовольную улыбку.

– Ну что же… – Ленин находился на вершине блаженства и самоумиления, – Славненько, очень славненько! Кое-что добавить, кое-что убавить… Вообщем прелестно, весьма прелестно!

– Да славится имя Господина моего! – сказал Саид-Рахия и, опустившись на колени, склонил голову.

– Очень хорошо! – сказал Ильич и жестом подозвал к себе Саид-Рахию.

Тот поднялся с колен и подошёл к Ленину.

– Голубчик мой… – начал Ильич, – Вы мне лучше вот что скажите… У вас тут какие-нибудь другие мероприятия предусмотрены?

– О да, мой Господин. – сказал Саид-Рахия и повернулся в центр зала.

Колено приклонённые люди, разбросанные по всему периметру дворца, продолжали покорно склонять головы.

– Нахрен Баши! Изыдэ Халуи! – громко крикнул Саид-Рахия.

В ту же секунду толпы людей, сшибая друг друга, ломанулись к выходу.

– Иткэ!... Хайнурук!... – громко произносил Саид-Рахия, делая между словами небольшие паузы, – Удифан!... Тельмиге!... Хана!!!

На слове «Хана», красивые резные ворота ужасно заскрипели и наглухо захлопнулись. Не успевших выбежать из дворца людей, охранники разрубили топорами на куски и по частям вынесли прочь.

Саид-Рахия повернулся к Ленину и развернул свёрнутый в рулон лист бумаги.

– Распорядок дня Великого, Могучего и Милосердного Ленин-Бека… – начал зачитывать бумагу Саид-Рахия, – С полуденного Солнца, благословенного благодатью Великого и Милосердного Ленин-Бека, до часу дня: казни!

– Очень хорошо! – откомментировал услышанное Ленин.

– С часу дня, благословенного благодатью Великого и Милосердного Ленин-Бека, до двух часов дня: казни!

– Великолепно! – продолжил свои комментарии Ильич.

– С двух часов дня, благословенных величайшей милостью и благодатью Великого и Милосердного Ленин-Бека, до трёх часов дня: казни!

– Блестяще! – воскликнул Ленин.

– С трёх часов дня, благословенных благодатнейшей милостью Великого и Могучего Ленин-Бека, до пяти часов дня: благоуханная обеденная трапеза и сонное потчевание после оной.

– Тоже неплохо! – после паузы сказал Ленин.

– С пяти часов дня, благословенных Божественной и благодатной милостью Великого и Могучего Ленин-Бека, до девяти часов вечера: гарем!

– Очень хорошо! Что?!!! – изумлённо воскликнул Ленин, – Гарем?!!!

– Да мой Господин, гарем.

– Гарем!!! – истерично завопил Ильич, – Гарем!!!

– С девяти часов вечера…

– Товарищ!!! Товарищ!!! – что есть сил закричал Ленин, перебивая Саид-Рахию, – Товарищ!!! Срочно подойдите ко мне!!!

Саид-Рахия подошёл к Ленину и склонил голову.

– Товарищ… – Ленин перешёл на шёпот, – Забыл, как вас по батюшке?

– Саид-Рахия, мой Господин.

– Понимаете, Саид-Рахия, тут дело такое… Ну вы меня понимаете?

Саид-Рахия вопросительно посмотрел на Ленина. Ильич явно засмущался.

– Ну, вообщем-то… – продолжил Ленин, – Понимаете-ли… Короче… Ну вы меня понимаете?

– Нет, мой Господин. – честно ответил Саид-Рахия.

– Дело в том, что… Вообщем-то… – Ленин покрылся красными пятнами, – Возможно-ли перенести данное мероприятие с гаремом на более ранний срок? Конкретно на сейчас.

Саид-Рахия удивлённо посмотрел на Ленина.

– В принципе конечно можно, – растерянно произнёс Саид-Рахия, – Но это будет внеплановое мероприятие.

– Господь с этим… Голубчик мой, будьте любезны, распорядитесь. Распорядитесь и побыстрее… Отблагодарю! Будьте уверены, отблагодарю!

– Ну хорошо… – сказал Саид-Рахия и задумался, – Какую из своих жён желает видеть Великий и Милосердный Ленин-Бек?

– Самую-самую… Самую лучшую, лучшую из лучших!

– Великий и Милосердный Ленин-Бек желает видеть свою любимую жену?

– Несомненно… Самую любимую, самую лучшую, самую-самую!

– Будет исполнено, мой Господин. – сказал Саид-Рахия и направился в сторону резных ворот.

– Поторопитесь, голубчик мой! – сказал Ильич, провожая взглядом слугу.

Когда Саид-Рахия проходил через резные ворота, Ленину показалось, что за спиной его слуги мелькнула чья-то зловещая тень. Но Ильич не придал этому особого значения, так как в этот момент его мысли были совсем о другом.

В предвкушении плотских радостей, Ленин начал волноваться. Его захлестнула нервная дрожь, а в висках начал бить пульс. Во всех его конечностях появилось лёгкое расслабляющее онемение и чувство растекающегося по всему телу блаженного тепла. Его фантазия начала рисовать безумно красивых гаремных наложниц, пытающихся соблазнить его в зажигательном и эротичном, восточном танце. Почти явственно Ленин представил как он дотрагивается до этих, небесной красоты, форм: как он обнимает талию, бёдра, грудь; ласкает губы, шею, живот. «О Боже!» – воскликнул про себя Ильич и чуть слышно застонал от удовольствия. «А как они поют! – подумал он, – Как они поют! Бог мой!»

– Хорошо быть мной. – в пол голоса произнёс Ильич и поудобнее уселся на троне.

Неожиданно он услышал истошный и какой-то приглушённый крик Саид-Рахии. Ленин напряг слух, но никаких криков более не услышал. Показалось, наверное, подумал Ильич и опять расслабился.

Через пять минут напряжённого ожидания, Ленин увидел, как во дворец вместо Саид-Рахии вбежал какой-то человек с испуганным лицом. Он подозрительно смотрел по сторонам и нервно ощупывал свою бороду. На рукавах его халата были свежие пятнышки крови.

– Товарищ! – обратился к нему Ленин.

– Кто я?! – удивлённо переспросил человек с бородой.

– Да товарищ, вы!

– Я?!!! – в ужасе закричал бородач, – Это не я!!! Я не я!!! Ничего я!!!

– Товарищ… – начал успокаивать его Ленин, – Товарищ, вы кто?

– Кто, я?

– Да, вы!

– Ну да… О Великий, Могучий и Милосердный Ленин-Бек! Я Бонч-Рашид, Ваш верный слуга! – сказал Бонч-Рашид и упал на колени, склонив голову.

– Товарищ! – громко сказал Ильич, – Будьте любезны, подойдите ко мне!

Не вставая с колен, Бонч-Рашид на четвереньках пополз к трону.

– О какая великая честь, какая великая милость… – бубнил Бонч-Рашид, подползая к трону.

– Товарищ! – возмутился Ленин, – Срочно поднимитесь!

Бонч-Рашид поднялся с колен и испуганно посмотрел на Ленина.

– Очень хорошо! – сказал Ильич, – Голубчик мой, скажите, где Саид-Рахия?

Услышав этот вопрос, Бонч-Рашид изменился в лице. Его губы лихорадочно затряслись, а в глазах, округлившихся до неимоверных размеров, промелькнул ужас.

– Да, я его видел… – испуганно промолвил Бонч-Рашид, – Да, конечно видел…

Интриги, подумал Ленин.

– Голубчик мой… – сказал Ильич, жестом подзывая к себе Бонч-Рашида.

Всё ещё объятый ужасом, Бонч-Рашид подошёл к Ленину.

– Голубчик… – продолжил Ильич явно смущаясь, – Понимаете, тут такая деликатная ситуация получилась… Короче сейчас должно было состояться одно неофициальное мероприятие с участием представителей гарема, а ответственный за это дело товарищ куда-то запропастился. Понимаете?

– О да, мой Господин! – лицо Бонч-Рашида засияло долгожданной улыбкой.

– Очень хорошо! Тогда будьте любезны, если можно, побыстрее… Отблагодарю, будьте уверенны, отблагодарю!

– О великая милость и благодетель Великого, Могучего и Милосердного Ленин-Бека! – радостно выкрикнул Бонч-Рашид и, упав на колени, начал целовать Ленину ноги.

– Товарищ! Вы вообще поняли, о чём идёт речь?

– О да, мой Господин! Гарем! – Бонч-Рашид светился от счастья.

– Очень хорошо! Тогда будьте любезны! Поторопитесь! – сказал Ленин, поднимая Бонч-Рашида на ноги.

– Всё уже готово, мой Господин! Как Вы и просили! Любимая жена!

– Тогда скорее голубчик, скорее! – в нетерпении произнёс Ильич.

Счастливый Бонч-Рашид поднялся на ноги и повернулся к центру зала.

– Путаны Буляди Факини! – громко крикнул Бонч-Рашид.

Резные ворота дворца распахнулись, и в центр зала вошла женщина с головы до пят облачённая в чёрную паранджу. Интуиция подсказала Ленину, что здесь было что-то не то, какой-то подвох. Но что именно было не то, и в чём заключался подвох, Ильич так и не понял.

– Гайвонюк Мудилашах Крези! Изжопэ Хаювон Ду Кнези! – произнесла женщина и сделала низкий поклон.

– Виноват, не понял… – растерянно произнёс Ильич и вопросительно посмотрел на Бонч-Рашида.

Радостный Бонч-Рашид подскочил к Ленину и начал переводить:

– Ваша любимая супруга, несравненная Надинэ Круп-Задэ, освящённая любовью Великого и Милосердного Ленин-Бека, приветствует своего Господина и говорит что несказанно рада этой долгожданной встрече.

– Очень хорошо… – сказал Ильич, обращаясь к Бонч-Рашиду, – Передайте моей любимой супруге, что я тоже очень рад и неописуемо счастлив, просто неописуемо!

– Саматы Жупаты Мудаты! – перевёл Бонч-Рашид.

Женщина ещё раз низко поклонилась и неспешно подошла к трону.

– Херая Приперда Мандулы? – спросила она.

– Виноват… – сказал Ленин, – Опять не понял.

Ильич вопросительно посмотрел на Бонч-Рашида.

– Ваша любимая супруга… – занялся переводом Бонч-Рашид, – Несравненная Надинэ Круп-Задэ, спрашивает о том: какие желания заставили её супруга, Великого и Милосердного Ленин-Бека, видеть свою любимую жену в столь ранний час.

Ну наконец-то, подумал Ильич, наконец-то настала эта волнительная минута которую он ожидал и о которой грезил всю свою сознательную жизнь. Минута, которая быть может, никогда более не повторится. Минута, в течении которой Ленин сполна захотел насладиться этим сказочным мигом, мигом любви и райского наслаждения.

– Не будет-ли столь угодно моей любимой и ненаглядной супруге, несравненной Надинэ Круп-Задэ, исполнить для меня какой-нибудь зажигательный и, с позволения сказать, эротичный танец? – взволнованно спросил Ленин и посмотрел на Бонч-Рашида, – Голубчик мой, будьте любезны, переведите!

– Колбаси Домунды Фатимы! – перевёл Бонч-Рашид.

В ожидании чуда, Ленин устремил свой взор на стоящую перед ним женщину. Его опять захлестнула нервная дрожь, а в висках начал бить пульс.

С минуту Надинэ Круп-Задэ просто стояла на месте, а потом начала проделывать какие-то неловкие и неуклюжие танцевальные па, похожие, скорее, на судороги умирающего человека. У неё никак не получалось синхронизировать все свои телодвижения: её руки не попадали в такт движения её ног, а туловище, казалось, живёт отдельной от всего этого жизнью. Она тщетно пыталась изобразить нечто похожее на танец, но все её попытки неизменно заканчивались оглушительным провалом. По ходу дела она три раза, весьма болезненно, падала на мраморный пол, громко при этом вскрикивая и корчась от боли.

В промежутках между падениями, дабы скрасить общее впечатление от танца, Надинэ Круп-Задэ пыталась что-то напевать. Режущие слух мелодии разносились, казалось, по всему дворцу, удручающе воздействуя на нервную систему.

– Гномике-Гномике, Шантынге Трупике! – каким-то старческим голосом пела женщина.

Под конец же этого незабываемого действа, Надинэ Круп-Задэ в очередной раз обречённо упала на пол и более не предпринимала попыток олицетворять себя с искусством.

Увиденное Лениным было не совсем похоже на то, что он надеялся увидеть. Более того, предлагаемое зрелище было совсем на это не похоже. Ленин почувствовал, что процесс пошёл совершенно не в том направлении и решил сразу преступить к делу. Он попросил женщину подняться с пола и подойти к нему.

Стоная от боли, Надинэ Круп-Задэ поднялась на ноги и, прихрамывая, подошла к Ильичу. Ленин нежно обнял любимую супругу и усадил её к себе на колени. Женщина продолжала стонать и всхлипывать.

– Матушка моя… – начал успокаивать её Ленин, – Революция требует жертв, поэтому успокойтесь и перестаньте плакать. Сделайте такую милость.

Захлестнувшая Ленина волна нежности и сострадания, заставила Ильича пустить слезу. Ему до чёртиков захотелось увидеть лицо этой восточной красавицы. Он откинул лицевую накидку и увидел искажённое в душевных и физических муках лицо Крупской.

– А-А-А!!! – в ужасе заорал Ильич.

Ошарашенная криком Ленина, Надинэ Круп-Задэ испуганно прильнула к Ильичу и мёртвой хваткой вцепилась зубами в его правое ухо.

– А-А-А!!! – уже от боли завопил Ленин.

Он обхватил руками голову супруги и начал её отпихивать. От этого ему становилось ещё больнее, и он ещё громче начинал орать. Прекрасный и сказочный сон Ильича превратился в ужасный и весьма болезненный кошмар.

Переплетённые объятиями супруги соскользнули с трона и покатились на пол. В надежде на скорое вызволение своего уха, Ленин схватил жену за волосы и начал методично их выдёргивать, пытаясь причинить супруге ощутимую боль. Это привело к обратному результату: челюсти женщины сжались ещё сильнее и, от нестерпимой боли, Ленин потерял сознание.

Через некоторое время глаза Ленина открылись, но он ничего не увидел. Он поднялся на ноги и, сделав пару шагов вперёд, наткнулся на косяк двери.

– Ой! – вскрикнул Ильич, тут же сообразив, что он находится в пределах своей конспиративной квартиры.

Сонный Ленин включил в комнате свет и вышел в коридор. Какой ужас, подумал он, вспомнив последние мгновения приснившегося ему ночного кошмара. Ильич дотронулся до своего уха и вскрикнул от боли. Но если это был сон, справедливо заметил Ильич, то почему так сильно продолжает болеть ухо? Интуиция Ленина в очередной раз что-то ему подсказала, но он опять ничего не понял.

В надежде избавиться от зловещих воспоминаний и окончательно проснуться, Ленин решил зайти в ванну и принять холодный душ. Включив в ванной комнате свет, Ильич схватился за дверную ручку и открыл дверь. В ту-же секунду его лицо застыло в леденящей душу гримасе, а в глазах промелькнул отблеск ночного кошмара.

– А-А-А!!! – в ужасе вскрикнул Ильич и молниеносно захлопнул дверь.

Его всего заколотило, а в висках опять забил пульс. Он начал задыхаться и зловонно потеть.

Перенесённый Лениным шок, вызвал у него приступ икоты и непроизвольные судороги всех конечностей. Походкой тяжелобольного параличом человека, он добрался до кухни и сделал попытку выпить стакан воды. После нескольких неудач в осуществлении своего намерения, Ильич сел на табуретку и, набрав в лёгкие воздуха, задержал дыхание, неприлично громко при этом выпустив газы из своего организма.

Судороги потихоньку прекратились и Ленин начал успокаиваться. Он сделал облегчённый выдох и услышал настойчивый стук в дверь. Ну наконец-то, подумал он, наконец-то настала эта волнительная минута, минута которую он ожидал весь сегодняшний вечер и о которой грезил всю свою сознательную жизнь. Наконец-то пришла Инесса, и этот беспросветный ночной кошмар закончился.

В радостном расположении духа, Ильич спрыгнул с табуретки и подбежал ко входной двери, заглянув в зрительный глазок. Вместо Инессы Арманд он почему-то опять увидел округлое лицо Бонч-Бруевича, поросшее бородой. Бонч-Бруевич подозрительно смотрел по сторонам и нервно ощупывал свою бороду. Не понимая, почему вместо Арманд пришёл Бонч-Бруевич и, не осознавая все трагические последствия этого факта, Ленин открыл дверь.

Вместо Бонч-Бруевича на пороге своей квартиры он увидел огромного господина внушительных форм. Ленин даже не успел удивиться этому. Единственное что он успел заметить, так это резкое движение плеча незваного гостя. Почти тут же в глазах у Ленина всё потемнело, в голове всё зазвенело, в теле появилась какая-то необычная гибкость и ощущение полёта, и через мгновение связь с внешним миром отрубилась окончательно.

Пролетев несколько метров, тело Ленина, сделав в воздухе сальто, благополучно приземлилось в коридоре. Шаляпин решительно зашёл в квартиру и подошёл к лежащему без чувств Ильичу. Вслед за ним, но уже менее решительно, скорее из любопытства, в квартиру робко вошёл Бонч-Бруевич.

Шаляпин присел на корточки и схватил Ленина за правое ухо.

– Га-дё-ныш!!! Га-дё-ныш!!! Га-дё-ныш!!! – начал громко кричать Шаляпин, сопровождая каждый слог своей краткой речи сильными ударами головы Ленина об пол.

От нестерпимой боли Ильич пришёл в себя и каждую новую встречу своей головы с дубовым паркетным полом начал комментировать душераздирающим воплем: «А!!!»

– Га-дё-ныш!!! Га-дё-ныш!!! – продолжал свою терапию Шаляпин, смачно вышибая из лица Ленина брызги слюны и фонтаны крови.

Стоявший в стороне Бонч-Брунвич, с ужасом на лице взирал за происходящим, не предпринимая каких-либо попыток воздействовать на ситуацию. И не потому, что он боялся получить по зубам, а просто потому, что с самого раннего детства он был приучен не делать того, чего не просят, и уж тем более, никогда не влезать в чужие дела.

Для большей понятности своих намерений, Шаляпин решил сменить формулировку своих претензий к должнику и, оставив без изменения методы их изложения, продолжил прямой массаж лица.

– Где день-ги!!! Где день-ги!!! Где день-ги!!! – кричал Шаляпин, с каждым новым ударом увеличивая силу соприкосновения головы Ленина с паркетным полом.

С трудом осознавая, что вообще происходит, обезумевший Ильич поднял руку и указал в сторону комнаты. Не отпуская ухо Ленина из рук, Фёдор Иванович потащил Ильича в комнату, по ходу дела выкручивая и сильно сжимая его ушную раковину. Ильич на четвереньках, будто собачка на привязи, скакал вслед за Шаляпиным, периодически вскрикивая и встречаясь с разными больно бьющими по лицу предметами. Минуя дверной проём, Ленин, в нарушение всех законов логики и искренне не желая этого, четыре раза стукнулся головой о дверной стояк, захрустев при этом костями свода черепа и вылупив от ужаса глаза.

Войдя в комнату, Шаляпин ещё пару раз, для верности, стукнул Ильича головой об паркет и, слегка успокоившись, внятно спросил:

– Где деньги?

– В шкафу! – лаконично ответил Ленин, отхаркиваясь кровью.

Продолжая держать Ленина за ухо, Шаляпин подвёл Ильича к шкафу и открыл дверцы. Вместо денег в шкафу он увидел большой металлический сейф и вопросительно посмотрел на Ленина.

– В сейфе! – предвосхищая вопрос Шаляпина, сказал Ленин.

– Открой. – спокойно произнёс Фёдор Иванович.

Ленин набрал код и открыл сейф. В сейфе ровными рядами лежали пачки денег завёрнутые в коричневую бумагу. На этой бумаге были какие-то надписи на немецком языке и изображения символов Германского генштаба.

Шаляпин отпустил ухо Ленина, и тот плашмя упал на пол. Фёдор Иванович по шире открыл дверцу сейфа и начал перекладывать деньги во все имеющиеся у него карманы.

– Это ты мне и Максу был должен… – сказал Шаляпин, опустошив половину сейфа.

Ильич спокойно лежал на полу, даже не намекая на своё существование.

– Это набежавшие проценты… – продолжая выгребать деньги, сказал Шаляпин.

Через минуту сейф был уже почти пуст.

– Ну а это моральные издержки… – облегчённо произнёс Фёдор Иванович, положив в карман последнюю пачку денег.

Толи от жалости к самому себе, толи от невосполнимой утраты денежных средств, толи от того и другого вместе взятых; но не выражавший доселе эмоций Ильич не выдержал и зарыдал, словно малое дитя.

– Не надо… – равнодушно и как-то иронично сказал Шаляпин, – Революция требует жертв… Так ведь?

– А-а-а… – рыдал Ильич.

– Да, вот ещё что! – сказал Фёдор Иванович, подойдя к лежащему на полу Ленину, – Чуть не забыл!

Он достал из кармана заграничный паспорт Владимира Ильича и свернул его в узкую трубочку.

– А-а-а… – продолжал рыдать Ленин, не подозревая о трагическом финале всей этой драмы.

Шаляпин присел на корточки и приспустил с Ленина трусы.

– Счастливого пути! – произнёс Фёдор Иванович и что есть сил, вогнал паспорт в задний проход Ильича, – Киска моя!!!

Измождённый нервными потрясениями организм Ленина не выдержал такой нагрузки и, не протестуя, прервал всяческие контакты с окружающей его действительностью, выйдя из зоны эфирного вещания.

Когда Шаляпин вышел из комнаты он увидел стоящего на прежнем месте Бонч-Бруевича. Тот испуганно смотрел на Шаляпина, не произнося при этом ни слова. В его глазах блестел ужас увиденного только что побоища.

Перешагивая кровяные лужицы, Фёдор Иванович подошёл к Бонч-Бруевичу и похлопал его по плечу.

– Спасибо за помощь! – сказал Шаляпин.

– Всегда рады служить! – испуганно выкрикнул Бонч-Бруевич, сняв с головы шляпу.

Направляясь к выходу, Шаляпин решил зайти в ванну и сполоснуть запачканные в крови руки. Зайдя в ванную комнату, Фёдор Иванович увидел сидевшую на крае чугунной ванны женщину. Она раскачивала своё тело то вперёд то назад и напевала какую-то детскую песенку про гномиков, продолжая вставлять через куплет слово «покойничек».

– Святые угодники! – изумлённо произнёс Шаляпин, – Первый раз такое вижу!

Фёдор Иванович аккуратно подошёл к раковине и сполоснул руки.

– Простите за беспокойство, – сказал Фёдор Иванович выходя из ванны.

– У-лю-лю… Покойничек… – ответила женщина.

Поправив набитое деньгами пальто, Шаляпин вышел из квартиры и удалился прочь. Сидевшая в ванной комнате женщина перестала раскачиваться и минуты через две, выйдя за пределы конспиративной квартиры, исчезла в неизвестном направлении.

Бонч-Бруевич долго не решался сойти с места и заглянуть в комнату, продолжая переживать весь этот кошмар. И только минут через пять, окончательно пересилив страх, он сдвинулся с места и, перешагивая кровавые лужи, зашёл в комнату. То, что он там увидел, повергло его в ещё больший ужас и вызвало рвотные рефлексы.

Вздрагивая от страха, он подошёл к бесчувственному телу Ильича и присев на корточки попытался вытащить из задницы Ленина свёрнутый в трубочку паспорт.

– Что это всё значит? – раздался чей-то женский голос с сильным иностранным акцентом.

Бонч-Бруевич поднял свой взгляд и в дверном проёме увидел Инессу Арманд. Бонч-Бруевич сглотнул слюну и нерешительно поднялся на ноги.

– Что вы наделали?!! – испуганно вскрикнула Инесса, увидев лежащего без чувств Ленина.

– Кто я?!! – в ужасе закричал Бонч-Бруевич, – Это не я!!! Я не я!!! Ничего я!!!

Инесса Арманд схватилась за сердце и упала в обморок. Бонч-Бруевич убежал из квартиры.

 

Глава 11

 

Жизнь коротка, искусство

длинно, удача мимолётна.

Гиппократ

 

После купания в унитазе, Троцкий прибежал в городское общежитие пролетариата, где партия большевиков определила ему скромное жильё, и выпил микстуру валерьянки. Надо срочно успокоиться, подумал Лев Давидович. Он уселся в своё любимое кресло и закрыл глаза. В этом кресле Троцкий любил отдыхать и погружаться в свои мечты. А мечтал Лев Давидович естественно о всемирной победе пролетарской революции и, как ни странно, о путешествии в Мексику. Ему с раннего детства хотелось побывать в этой загадочной стране. Ему нравились эти безграничные мексиканские степи, широкие и завораживающие своей красотой бескрайние каньоны. Но было ещё что-то… Какая-то тайна. Тайна, которую он хотел постоянно понять. Тайна, которая соединила бы всю его жизнь в единое целое – от самого начала до самого конца. Где-то в глубинах своего подсознания он чувствовал, что это было что-то ледяное и одновременно острое. Но что это такое, Лев Давидович понять никак не мог.

Он часто представлял себе, как идёт по этим степям, греется под тёплым мексиканским Солнцем. Но, как известно, Солнце в Мексике не только тёплое, но и палящее. Очень часто в своих грёзах Троцкий не учитывал этого факта и, погружаясь в очередное забвенье, начинал потеть. Ему становились жарко и душно, но он продолжал свой путь, не смотря ни на что. Он шёл по степи всё дальше и дальше к своей, как ему казалось, судьбе.

Проходя по степи без малого несколько километров, Троцкого начинала мучить жажда. Ему хотелось пить, но ничего похожего на колодец или поселение людей нигде не было.

Казалось, не будет конца этому странствию, как вдруг на горизонте Лев Давидович увидел какую-то точку, по очертаниям напоминавшую человека.

– Люди! – измождено выдавил из себя Троцкий, – Люди! Помогите!

Добравшись, минут через двадцать до этого человека, Лев Давидович увидел седовласого старика крепкого телосложения, сидевшего на пригорке. Старик что-то мастерил и периодически швырялся камнями. Подойдя к старцу совсем близко, Лев Давидович понял, что этот мощный старик знает про него практически всё. В его взгляде была какая-то мудрость и загадка, пришедшая к нам из глубины веков.

– Сядь чужестранец. – сказал старик.

Троцкий сел рядом со стариком.

– Нет! – крикнул старик, – Сядь на своё место!

Лев Давидович вскочил на ноги и испуганно посмотрел на старца.

– Найди своё место. – уже спокойно произнёс старик.

– Своё? – удивился Троцкий.

– Да своё… У каждого человека есть своё место. А ты сел на чужое.

– А как его найти?

Старец хитро прищурив взгляд, посмотрел на Троцкого.

– Вначале надо найти путь к нему, – произнёс старик, – Ты здесь, значит, путь к нему ты уже нашёл. Теперь ты должен найти само место.

– Но как?

– Надо просто искать. Ищи и найдёшь.

Поправляя пенсне и вглядываясь в землю, Лев Давидович начал хаотически ходить рядом со старцем.

– Не так! – остановил его старик.

– А как? – изумился Троцкий.

– Согни ноги в коленях… Так, правильно. Теперь руки согни в локтях… Молодец! Пальцы сожми в кулак… Хорошо! А теперь побежал вокруг меня!!! Не туда! По часовой стрелке! Не так!!! Подпрыгивая!

Троцкий как идиот прыгал вокруг старика, а тот, кидая в Троцкого камни, надувал щёки и делал серьёзное выражение лица.

– Запомни чужестранец! – кричал старик, с трудом сдерживая смех, – Это называется походка охотника! Понял?!

– Д-д-а… Да-а! – отвечал Лев Давидович, продолжая накручивать круги.

– Ищи, ищи! – кричал старик, ухохатываясь.

– Я-я-я… – отвечал Троцкий, – Я… ус-ус-ус-тал! Устал-тал!

– Ничего, ничего! – подбадривал старикан, – Как говорится, тяжело в учении легко в бою!

Ещё целых пять минут Троцкий скакал вокруг старца, боясь остановиться и получить камнем по голове.

– Стой! – наконец крикнул старик, не желая надорваться от смеха, – Это бесполезно!

Лев Давидович как подкошенный рухнул на землю, потеряв при этом пенсне и расцарапав в кровь ладони. Он тяжело дышал и испускал изо рта слюну. Старик же вытирал с глаз слёзы, не находя в себе сил остановить безудержную истерику смеха. Когда же он успокоился, то лукаво спросил Троцкого:

– Ну как, нашёл что-нибудь?

– Нет… – тяжело дыша, ответил Лев Давидович.

– Да, трудно найти своё место, – философски произнёс старик, – Особенно когда всю жизнь сидишь на чужом.

– Пить… Пить хочу… – простонал Троцкий.

– Знаю! – сочувственно ответил старик, – Только как можно выпить то, чего не существует.

Старик поднял Троцкого с земли и усадил его напротив себя.

– Я брухо! – начал старик, – На вашем языке это значит «учитель». И единственную жажду, которую я могу утолить, так это жажду познания мира. Ибо я человек знания, а ты человек огня. Этот огонь горит внутри тебя и пожирает твой дух. Когда же он полностью поглотит тебя, он сожжёт всё к чему ты прикасался. И души всех тех, в ком есть то, что есть в тебе. Ибо огонь этот и есть пламя дьявола. Эль Дьябло по нашему. Понимаешь?

– Я не понимаю… – ответил Лев Давидович, – Я пить хочу.

– Это не ты хочешь пить! – грубо оборвал его старик, – Это дух твой хочет пить. Он хочет погасить в себе это адское пламя. Он хочет мира и покоя. Он кричит и молит о спасении, ибо скоро будет полностью принадлежать Эль Дьябло.

– Я хочу пить… – измождено произнёс Троцкий, – Я не понимаю… Какой дух? О чём вы вообще говорите? Никакого духа и души нет… и Бога тоже нет.

– Это тебя здесь нет! – раздражённо сказал старик, – Ты сейчас существуешь только в моей голове, в моём воображении! Я это сделал только для того, чтобы показать тебе твою линию жизни.

– Что за бред! – возмутился Лев Давидович, – Как это меня нет?!

– А так! – произнёс старик и, сняв с Троцкого голову, положил её перед собой.

– А-А-А!!! – завопила голова, а туловище начало размахивать руками.

– Ну как? Убедительно? – спросил старик.

– Помогите!!! – кричала голова Льва Давидовича, – Спасите!!!

Старик вернул голову на прежнее место, а Троцкий, разинув пасть, продолжал орать:

– Помогите!!! Спасите!!! Помогите!!! Спасите!!!

И только тогда, когда старик взял в руку камень и замахнулся им на Троцкого, тот слегка успокоился и испуганно спросил:

– Что это было, товарищ брухо? Э-э-э… господин брухо.

– Господа все в Париже! – ответил старик, – А это было то, чего нет и о чём я тебе только что говорил.

– Но этого не может быть!

– Почему?

– Потому что этого не может быть никогда!

– Повторить?

– Нет!!! – в ужасе закричал Лев Давидович, – Не надо!!! Не надо!!!

– Успокойся! – громко сказал старик, – Надеюсь, ты правильно понял всё то, что сейчас увидел и услышал.

– Дедушка… – взмолил Троцкий, – Я ничего понять не могу… И вообще, я думаю что это какой-то фокус или сон. Но я очень хочу пить… Очень.

– Хорошо. – сказал старик и поставил перед Троцким гранёный стакан.

– Но… но он пуст!

– Я знаю. – ответил старик и неспешно достав из штанов какой-то зелёный шарик выжал его в стакан.

Получилась мутноватая жидкость белёсого цвета.

– Пей! – сказал старик.

– Что это?

– Это гнев и благодать Мескалито. Его дух и плоть… Немного похоже на тыкиллу. По-вашему водка.

Троцкий взял стакан и, сморщив физиономию, выпил содержимое.

– А теперь … – сказал старик, – Иди по своей линии жизни!

– Это куда? – поинтересовался Троцкий.

– Не знаю… Ведь это твоя линия жизни, – произнёс старик и растворился в воздухе.

– Э-э-э!!! Подожди!!! – выкрикнул Троцкий, но от старика не осталось и следа.

Нащупав на земле своё пенсне, Лев Давидович поднялся на ноги и огляделся. К его удивлению ничего вокруг не изменилось – степь и кактусы. Какой мерзкий старикан, подумал Троцкий и пошёл дальше. Пройдя метров двести, он увидел вдалеке какие-то тени.

– Люди! – закричал Троцкий, – Люди! Остановитесь!

Лев Давидович побежал вслед за тенями и неожиданно для самого себя он обнаружил, что бежит походкой охотника. Он попытался бежать нормально, но из этого ничего не получилось. Что за чёрт, подумал про себя Троцкий и перешёл на быстрый шаг. Но даже быстрый шаг до безобразия напоминал походку охотника. Лев Давидович на это дело забил и опять побежал.

– Люди! – кричал он, – Люди! Подождите!

Подбегая всё ближе и ближе к этим людям, Троцкий заметил, что все они были одеты в чёрное пальто и чёрную шляпу. Из-под шляпы, на уровне ушей, свисали пейсы. Это раввины, радостно подумал Троцкий.

– Раввины!!! – закричал Лев Давидович, – Раввины!!! Подождите! Я иудей! Подождите!!!

Неожиданно раввины начали трансформироваться один в другого, резко уменьшаясь в своём количестве. И когда Троцкий их догнал, из всех раввинов остался только один. Это был раввин высокого роста и мощной комплекции. Лев Давидович похлопал его по плечу и радостно произнёс:

– Раввин! Раввин! Подождите!

Раввин обернулся. Улыбка на лице Троцкого сменилась изумлением, а потом и ужасом. Лицо раввина до умопомрачения напомнило Троцкому лицо Шаляпина.

– Не может быть! – вскрикнул Лев Давидович.

– Может!!! – закричал Шаляпин в одеянии раввина, – Всё может быть!!! Всё!!!

Шаляпин схватил Троцкого одной рукой за шиворот, а другой за заднюю часть пояса. Ноги Льва Давыдовича оторвались от земли, и он полетел вперёд с огромной скоростью.

– Это сон! Это сон! Это сон! – закричал Троцкий, желая проснуться.

– Ты в этом уверен?! – спросил Шаляпин.

– Нет!!! – ответил Лев Давидович.

Неподалёку замаячил унитаз. Троцкий с ужасом осознал, что он подлетает именно к нему.

– Не хочу!!! – закричал Троцкий.

– Хочешь!!! – ответили ему.

Лев Давидович приземлился прямо перед унитазом. Шаляпин схватил Троцкого за волосы и поставил его перед унитазом на четвереньки.

– Эх, дубинушку ухнем! – запел Шаляпин, куная Троцкого в унитаз головой.

– Буль-буль-буль…

– Эх, родимую ухнем! – куная Троцкого в унитаз головой.

– Буль-буль-буль…

– Сама пойдёт, сама пойдёт! – допел Шаляпин, целиком затолкав Троцкого в унитаз.

Фёдор Иванович нажал на спусковой рычаг и слил Льва Давидовича в канализацию.

– А-А-А!!! – закричал Троцкий и очнулся.

На его лбу выступили испарины холодного пота. Он вскочил с кресла и походкой охотника поскакал к умывальнику. Окунув голову под струю холодной воды, ему почему-то послышалось: «Эх, дубинушку ухнем!»

– А-А-А!!! – вскрикнул Лев Давыдович и отскочил от раковины.

Он несколько минут вслушивался в тишину, не решаясь сойти с места. Когда же страх прошёл, Троцкий отправился в комнату одеваться. Сегодня двадцать четвёртое, вспомнил он, пора идти в Смольный, Ленин должен привести деньги и со всеми рассчитаться.

Уже по дороге в Смольный институт Лев Давидович решил выпить чашечку кофе. Зайдя в ближайший трактир, Троцкий сел за столик и заказал себе этот божественный напиток.

Ничто не предвещало бури, когда ко Льву Давидовичу подсели двое молодых людей в кожаных куртках. Они были коротко стрижены и широки в плечах. Комиссары, подумал Троцкий.

– Ну что кучерявенький, кофейком балуешься? – неожиданно спросил Троцкого один из них.

– Товарищи… – нерешительно произнёс Лев Давидович, – Товарищи, вы…

– Мы тебе не товарищи! – оборвал его второй молодой человек, – Слышь братан, он назвал нас товарищами!

– Поверьте, я никого не хотел обидеть! – испуганно пролепетал Троцкий.

– Да за это знаешь что бывает? – спросил Троцкого первый молодой человек, – За это мочилово бывает! Ты понял!!!

– Я… я… – Лев Давидович начал бледнеть.

– Что я-я?! Цепочка ты от патифона!!!

– Я член центрального революци…

– Оно и видно, что член! – оборвал Троцкого второй молодой человек, – Ваван, правда он на член похож?!

– Правда, только с усами и в очках! – ответил Ваван и подозвал официанта, – Нам три по двести.

– Как обычно? – спросил официант.

– Да! – ответил Ваван.

Лев Давидович десять лет лечился от алкоголизма, поэтому когда перед ним поставили гранёный стакан до краёв наполненный «Смирновской» водкой, Троцкий начал нервничать.

– Ребята… – нерешительно произнёс Лев Давидович.

– Ты кого назвал ребятами?!!! – крикнул Ваван.

– Извините, я ни кого не хотел…

– Мы тебе пацаны! Понял?!!!

– Понял… Поверьте, я никого не хотел обидеть.

– Ладно! – сказал Ваван, – Пей!

– Пац… – Троцкий начал слегка заикаться (в детстве он лечился от заикания), – Пац… пац, пац-аны я не мог… не могу…

– Да ты чо?! – озверел Ваван, – Тебе чо, в падло выпить с русским человеком?!!!

– Нет! – почти вскрикнул Лев Давидович, – Не-не в падло! Я…я…

Ваван достал из куртки револьвер и приставил дуло пистолета ко лбу Льва Давыдовича.

– Пей! – крикнул Ваван.

– Могут быть не-не предсказуемые пос-последствия. Меня мо-может стошнить. Я могу по-потерять сознание! – почти умоляя, произнёс Троцкий.

– Пей сука!!! – крикнул Ваван и взвёл курок.

Лев Давидович зажмурил глаза и залпом выпил стакан с водкой.

– Ну вот и молоток! – сказал Ваван и опустошил свой стакан.

Второй молодой человек так же выпил и протянул Троцкому малосольный огурец:

– Закуси кучерявый! – сказал он, – Ты не думай ничего такого. Нам евреи по барабану.

– Что евреи, что чечены, – подхватил Ваван. – Главное бабки на заказ и хлоп! А кто ты… лично мне до звезды. Понял? Кучерявый ты понял?

Троцкий сидел с широко раскрытыми глазами, не произнося при этом ни слова. Он покрылся холодным потом и красными пятнами. Его взгляд был устремлён куда-то вдаль. «Это гнев и благодать Мескалито! – послышалось Льву Давыдовичу, – Его дух и плоть».

– Эй кучерявый, что с тобой? – спросил Троцкого Ваван.

В голове Льва Давидовича начали раздаваться какие-то шумы и шорохи. Его зрение начало фиксировать мутные блики и непонятные всполохи ярких вспышек.

– Эй, гарсон! – подозвал официанта Ваван, – Чуваку не хорошо. Принеси что-нибудь на закусь!

Подошедшего официанта Троцкий узнал не сразу. Всё лицо и руки гарсона покрылись волосами, изо рта начали расти клыки, а на голове появились рога. Его глаза заблестели ярко красным цветом и превратились в стеклянные шары.

– Аз есьмь Эль Дьябло! – загробным голосом произнёс официант и схватил Троцкого за горло.

– А-А-А!!! – закричал Лев Давидович и, вырвавшись из объятий воображаемого демона, ломанулся к выходу.

– Ты куда?! – возмущённо крикнул Ваван и побежал за Троцким.

– Что это с ним? – удивился официант.

Выбежав из трактира, на противоположной стороне улицы Лев Давидович увидел броневик. Над броневиком неожиданно появилась надпись: «Путь к Коммунизму – линия жизни». Троцкий забежал в броневик и, плотно закрыв за собой дверь, начал нажимать на разные рычаги. «Осторожно! – послышалось Льву Давыдовичу, – Двери закрываются. Следующая остановка Коммунизм!» Броневик тронулся и поехал вперёд.

Из мастерской металлоремонта, располагавшейся на той же стороне улицы, выбежали несколько человек в военной форме.

– Стоять! – кричали они, пытаясь догнать угнанный броневик, – Стоять! Стрелять будем!

Вместе с ними за броневиком бежал Ваван со своим приятелем.

– Пасть порву! – кричал Ваван, – Моргала выколю!

Доехав до набережной Невы, Троцкий увидел стоявший на якоре крейсер «Аврору». На палубе крейсера он увидел гигантского демона, протягивавшего к броневику огромную волосатую руку.

– Аз есьмь Эль Дьябло! – сотрясая воздух, громогласно сказал воображаемый Троцким демон.

Троцкий пропихнулся к пулемёту и дал несколько очередей по крейсеру.

– Убирайся! – кричал Лев Давидович, – Убирайся в Ад!

На крейсере начался переполох. Думая, что в город ворвались немцы, пьяные матросы начали прыгать за борт.

– Не прыгать! – кричал какой-то офицер, – Не прыгать, я приказал!

Троцкий же, продолжая давать по крейсеру короткие очереди, отстреливал одну пулемётную ленту за другой.

– Не прыгать! – кричал тот же офицер, – Дубенко! Парашин! Ко мне!

– Слушаюсь! – пьяными голосами отозвались матросы.

– К орудию! – приказал офицер.

– Есть! – ответили матросы и, поддерживая для равновесия друг друга, поковыляли к пушке.

Из трюмов начала доносится песня: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»».

– Бронебойным! – отдавал приказы офицер, – Прицел на семьдесят четыре, заряжай!.. По броневику пли!!!

Прогремел оглушительный залп и через несколько секунд где-то в центре города раздался мощный взрыв. Снаряд угодил в резиденцию правительства Зимний Дворец. Броневик же, дав ещё несколько коротких очередей по «Авроре», поехал дальше.

Словно по цепной реакции, в разных районах Петрограда началась беспорядочная стрельба. То тут, то там начали греметь какие-то непонятные взрывы. На улицы высыпали толпы вооружённых людей и, организуясь в колонны, громили всё, что попадалось им на пути. Через час этой вакханалии были разгромлены все радиостанции, Петроградское телеграфное агентство, Государственный банк, Главное казначейство, центральная телефонная станция, три электростанции, все вокзалы и другие важнейшие учреждения не только города, но и всей страны.

Самая же многочисленная колонна, разграбив по ходу движения Зимний Дворец, собралась на Невском проспекте и, следуя за броневиком Троцкого, двинулась в сторону Смольного института.

 

Когда в городе началась пальба, Инесса Арманд ставила Ленину примочки и компрессы. Ленин стонал и охал.

– Потерпеть Владимир Ильич! – говорила она на ломанном русском.

– Ох… – стонал Ильич, – Ах… Инесса, что там грохочет?

– Не знаю Владимир Ильич. Но это должно сейчас волноват вас меньше всиго.

В дверь конспиративной квартиры громко постучали.

– Кто там? – поинтересовался Ленин.

– Сейчас я узнават! – ответила Арманд и пошла открывать дверь.

Через минуту в прихожей раздался пьяный вопль Рахьи:

– Эх! Гуляет, веселится весь народ!

– К нему нельзя! – требовательно сказала Арманд.

– Пошла вон дура! – крикнул Рахья и ввалился в комнату.

– Хам! – крикнула Инесса, – Ступайте на улица!

– Уйди! – сдерживая агрессию, произнёс Рахья, – О! Владимир Ильич, что это с вами?!

– Ох… – простонал Ленин, – Я не знаю… Точно не помню…

– Это быль жирный хулиган с борода! – вместо Ленина ответила Арманд, – Такой же хулиган, как и вы!

– Уйди, сказал! – крикнул Рахья.

– Хам! – огрызнулась женщина.

– Эйно! – обратился к Рахье Ленин, – Голубчик скажите, что происходит в городе?

– В городе? – глаза Рахьи засветились неестественным блеском, – Владимир Ильич! В городе такое! Такое!

– Что, голубчик, что в городе?

– В городе ух! Пах! Бабах!!!

– А может, голубчик, это революция?

– Революция?! – удивился Рахья, – Нет! Какая же это революция?

– А может всё-таки революция?

– Ну нет, Владимир Ильич, на революцию это не похоже. – начал уже сомневаться Рахья.

– А может всё-таки революция? – настаивал на своём Ленин.

– Революция… – Рахья задумался, – А может и революция. Кто его знает…

– Голубчик, вы в этом уверенны?

– Ну-да… – растерянно произнёс Рахья.

– Революция?!! – завизжал Ленин, – Без меня?!!

– Владимир Ильич! – забеспокоилась Арманд, – Вам на улица нельзя!

Но Ленина было уже не остановить:

– Революция!!! – кричал он одеваясь, – Да что они знают о революции! Эти оппортунисты и ренегаты!!! Эти ничтожества сортирных толчков!!!

– Владимир Ильич! – запротестовала Арманд, – Вам нельзя на улица! Надо ждать доктор!

– Нельзя ждать!!! – крикнул Ильич, – Можно потерять всё!!! Промедление смерти подобно!!! Эйно, голубчик, помогите мне одеть туфли!

– Володя! – требовательно произнесла Арманд, – Вы вибират! Или я и доктор! Или он и улица!

– Я выбираю революцию!!! – выкрикнул Ленин и хромая на обе ноги, с перевязанным на щеке платком, пошёл к двери.

– Правильно Владимир Ильич! Пойдёмте оторвёмся! – радостно сказал Рахья и рыгнул перегаром на Арманд.

– Ах!.. – вскрикнула женщина и упала без чувств.

По дороге к Смольному Рахья и Ленин увидели двух казаков на лошадях.

– Эй вы козлы! – не с того не с сего крикнул им Рахья.

– Вы сошли с ума! – шёпотом произнёс Ленин и одёрнул пьяного Рахью за рукав.

– Эй вы козлы! – опять крикнул Рахья.

– Что ты сказал?! – спросили его подъехавшие казаки.

– Да так, ничего… – радостно ответил весёлый Рахья.

– Ты кого назвал козлами?!

– Кого, кого… – Рахья задумался, – Коня в пальто!

В эту-же секунду казаки в две нагайки начали конкретно мочить Рахью. Когда тот упал, они подъехали к Ленину и замахнулись на него своими плётками.

– Не бейте!!! Не бейте!!! Не бейте!!! – закричал Ленин, закрыв лицо руками.

Казаки опустили нагайки.

– Что у тебя с лицом? – спросил один из казаков Ленина.

– Я не-не знаю… Точно не-не помню! – испуганно ответил Ильич.

– Ладно… Иди куда шёл!

Ленин повернулся и зашагал в сторону Смольного института.

– Мужик! – окрикнул Ленина казак, – Ты что, инвалид?

– Нет-нет… То есть да! Или нет.

– Так инвалид или нет?

– Я не знаю… Точно не помню.

– Ну мужик, ты и артист! – засмеялись казаки и ускакали.

К утру двадцать пятого октября на площади перед Смольным институтом собралось огромное количество народу. Собравшиеся периодически кричали «Ура» и стреляли в воздух. Когда же к Смольному подошёл Ленин, то он увидел в центре площади броневик, окружённый толпой. На этом броневике стоял Троцкий и толкал речь:

– Товарищи! – кричал он, – Великая Октябрьская Рабоче-крестьянская Социалистическая Революция, о необходимости которой всё время говорили Карл Маркс и Фридрих Энгельс, свершилась! Ура товарищи!

– Ура!!! – ответила ему толпа.

История не простит мне, если я не возьму власть теперь, подумал Ленин и, не смотря на все свои травмы и увечья, полез в толпу.

– Товарищи! – продолжал свою речь Троцкий, – Революция требует жертв! Ибо только жертвы могут оправдать нашу революцию! Революция требует жертв, дабы избежать ещё больших жертв!

Неожиданно Троцкий увидел демона, залезающего на броневик.

– Аз есьмь Эль Дьябло! – загробным голосом произнёс демон и столкнул Троцкого с броневика.

Того тут же подхватила толпа и слила в канализацию.

– Товарищи! – крикнул забравшийся на броневик Ленин, – Великая Октябрьская Рабоче-крестьянская Социалистическая Революция, о необходимости которой всё время говорили Карл Маркс и Фридрих Энгельс, свершилась! Ура товарищи!

– Ура!!! – опять заколыхалась толпа.

– Товарищи! – продолжил свою речь Ленин, – Революция требует жертв! Ибо только жертвы могут оправдать нашу революцию! Революция требует жертв, дабы избежать ещё больших жертв! Революция, товарищи, это вам не хухры мухры, это вселенский потоп! Это раскалённое жерло вулкана, в пекло которого мы должны бросить жертвы, дабы оправдать нашу революцию! И чем, товарищи, этих жертв будет больше, тем будет лучше для революции! Ура товарищи!!!

– Ура!!! – громогласно откликнулась толпа, – Ура!!!

Из окна третьего этажа Смольного за происходящим наблюдал Иосиф Сталин. Он курил свою трубку и слушал ораторов, прищуривая из-за дыма один глаз. Через несколько минут он вытряхнул в пепельницу содержимое трубки и удалился в темноту коридоров.

– Аз есьмь Дьябло!!! – пролетело эхом по коридорам Смольного.

 

Глава 12

 

Человек может сделать великим путь, которым идёт,

но путь не может сделать человека великим.

Конфуций

 

Не один час потратил Шаляпин на поиски Горького. В Смольном на условленном месте его не оказалось, на съёмной квартире тоже. «Где же он? – подумал Шаляпин, – За границу так быстро он уехать он не мог… Да и денег у него почти нет. В запои он уходит редко. Все любовницы его побросали, друзья разбежались… Ничего не понимаю, где он может быть?»

Перебрав в голове все возможные варианты, до Шаляпина вдруг дошло: «Ё-моё! Он же в Нижнем! Вот паразит! Ведать обиделся на что-то».

У Горького была одна дурацкая странность: когда он на кого-то обижался, то непременно уезжал в Нижний Новгород. «Мне плюнули в душу! – часто писал он из Нижнего, – Никого не хочу видеть! Всех ненавижу! Горький»

– Вот дурачок! – в сердцах крикнул Шаляпин и отправился на Московский вокзал.

К полудню двадцать пятого октября Фёдор Иванович на скором поезде прибыл в Нижний Новгород. Сойдя с поезда, он купил на перроне свежую газету и закурил гаванскую сигару.

– Что за чёрт! – произнёс Шаляпин, прочитав в газете о беспорядках в столице, – Какие большевики?! Какая революция?! Бред какой-то!

Выкинув газету в помойное ведро, он отправился в здание вокзала. Пройдя через весь вокзал, Шаляпин вышел на улицу и огляделся. На ступеньках вокзала валялись какие-то бомжи, по дороге не спешно проезжали кареты, а на площади перед вокзалом суетились извощики. Шаляпин взглянул на противоположную улицу. «Эх хорошо! – подумал он про себя, – Улица-то вся из трактиров. Люблю я эти трактиры!»

– Куда барин изволят ехать? – раздался чей-то голос.

– Что? – переспросил Шаляпин, взглянув на подошедшего к нему человека.

– Куда барин изволят ехать? – повторил извощик.

– Куда? Да сам пока толком не знаю.

– Разве-ж так бывает? Надо ехать, а сами не знаете куда! – сказал извощик, лукаво взглянув на Шаляпина.

– Бывает брат, бывает… Что?!!! – вскрикнул вдруг Фёдор Иванович, неожиданно для самого себя, увидев Горького.

Алексей Максимович валялся на ступеньках вокзала, обвитый телами бомжей и крепко спал. Он был не брит и слегка помят. Под глазом красовался свеженький фингал, а на пальто промеж ног выступало неприличное пятно.

– Вот так дела! – ошарашено произнёс Фёдор Иванович и пошёл к куче сгрудившихся на ступеньках вокзала тел.

– Барин, вас ждать? – спросил извощик, но Шаляпин не ответил.

– Макс, проснись! – начал тормошить Горького Шаляпин.

– Мне плюнули в душу… – бормотал сонный Горький.

– Кто тебе плюнул в душу? – раздражённо произнёс Шаляпин.

– Ни кого не хочу видеть… Всех ненавижу… – продолжал бормотания Горький, источая зловонный перегар.

– Так… Ну и вонь… Извощик! В баню едем! В баню! – крикнул Фёдор Иванович и потащил Горького к повозке.

Хорошенько отпарив Горького в бане, Шаляпин повёз последнего в магазин и купил тому новую одежду. Горький долго не хотел расставаться со своим старым пальто, уверяя Шаляпина, что именно в этом пальто он написал роман «Мать» и что это пальто необходимо будет сдать в музей, который в скором будущем откроют ему благодарные потомки. Горький визжал и сопротивлялся, но после весомого и неоспоримого аргумента Шаляпина: «Щас в жопу тебе это пальто затолкаю!!! Понял?!», почему-то успокоился и больше не спорил.

Приехав на вокзал, Шаляпин сдал Алексея Максимовича в камеру хранения, а сам пошёл покупать билеты. Горький даже и не понял, что его сдали в багаж, настолько всё быстро случилось.

– Эко диво! – через пару минут удивился Горький, вытащив изо рта железный номерок, – Где это я?... А Шаляпин где?

Купив два билета люкс-купе до Петрограда, Фёдор Иванович зашёл на привокзальный рынок и у какой-то старухи купил большую корзинку. После чего он вернулся на вокзал и заглянул в тамошний ресторан. Накупив в ресторане продуктов и уложив их в корзинку, Шаляпин вернулся в камеру хранения и забрал Горького.

– Наш поезд отходит через пятнадцать минут. – сказал Фёдор Иванович и потащил Горького на платформу.

– Как такое возможно?! – по дороге к путям возмущался Алексей Максимович, – Живого человека в камеру хранения сдать!

– Макс ну не обижайся на меня! – извиняющимся тоном произнёс Фёдор Иванович, – Я просто боялся, что ты опять куда-нибудь потеряешься.

– Я боялся! – передразнил Шаляпина Горький.

– Макс, ну прости…

– Это живого-то человека! Как какой-то там чемодан! – не унимался Алексей Максимович.

Пропихнув Горького к вагону, Шаляпин спас от тяжёлых увечий одного очень смелого человека, имевшего неосторожность запустить руку в корзинку с продуктами. Затем Фёдор Иванович достал билеты предъявил их проводнику.

– Пожалуйте господа! – любезно произнёс проводник, – Ваш двухместный люкс-купе под номером четыре.

Зайдя в купе, Шаляпин плотно прикрыл дверь и повесил на вешалку своё пальто и шляпу. Горький так же разделся и сел на свежезастеленную постель.

– Хорошо банька пошла? – спросил Горького Фёдор Иванович.

– Хорошо…

– Да, брат. Банька-то из человека всю дурноту выводит! Так?

– Так…

– А самое главное вонь! – язвительно произнёс Шаляпин.

Горький засмущался и сделал вид, что не понял намёка.

– А то надо же было… – продолжил язвить Фёдор Иванович, – Валялся, на улице, весь обоссаный, обосратый. Кошмар!

– Фёдор… прошу, не надо! Не начинай. Мне и так не по себе! – Горький покраснел и стыдливо опустил взгляд.

– Вонь в три этажа стоит! Позор! Стыдобища!

– Фёдор, перестань…

– Лежит, понимаешь… С такими же вонючками обнимается. Ужас! – Шаляпин сделал паузу, – Макс! Ты мне объясни, как тебя угораздило до такой жизни докатиться-то?! А?!

– Ну я… Как-то… Сам что-то не понимаю. Просто я думал…

– О чём ты думал?! Вот это вот: «Мне плюнули в душу. Никого не хочу видеть», это называется «ты думал»?! Да?!

– Ну я…

– Что «ну я»?

– Я думал, что ты меня …

– Что я тебя?

– Вообщем, что ты меня бросил.

– Куда я тебя бросил?

– Ну предал, что ли… – на глазах у Горького выступили слёзы.

– Вот дурачок! – изумлённо произнёс Шаляпин, – Ничему человека жизнь не учит! Абсолютно!

– Фёдор… ты меня… – Алексей Максимович начал заливаться слезами, не находя в себе сил посмотреть Шаляпину в глаза.

– Да уж… Не ожидал я подобное от тебя услышать! – укоризненно произнёс Фёдор Иванович, – Не ожидал…

Горький во весь голос заревел и прильнул к Шаляпину.

– Прости! Фёдор прости! – кряхтел Горький, обнимая Шаляпина, – Прости меня!

– Вот дурачок! – снисходительно сказал Шаляпин и похлопал Горького по спине.

Поезд тронулся, и Алексей Максимович начал успокаиваться. Он сел на свою койку и вытер с лица жидкие пятна.

– В вагоне еду, люблю смотреть в окно, – через какое-то время сказал Фёдор Иванович, – В Пушкино, к Корзинкиным недавно ехал, высунулся в окошко, у меня панама и улетела. Двадцать пять рублей заплатил… Так вот брат. Кстати, о рублях.

Шаляпин подошёл к вешалке и из внутреннего кармана своего пальто достал несколько пачек денег.

– Здесь двадцать тысяч. – сказал он, протянув деньги Горькому, – Остальные двести пятьдесят тыщ я перевёл в фунты и положил на твоё имя в отделение Швейцарского банка… Ну бери же!

Горький удивлённо смотрел то на деньги, то на Шаляпина.

– Это мне? – робко спросил Алексей Максимович.

– Нет! Папе римскому!... Бери же!

Горький нерешительно взял деньги. Ощутив в руках приятное похрустывание купюр, Алексей Максимович моментально повеселел и расцвёл всеми цветами радуги:

– Откуда? – спросил он.

– Всё оттуда же…

– Фёдор, откуда?

– Да дружок твой вернул.

– Кто, Ленин?

– А то кто же.

– Я же говорил тебе, что он порядочный и честный человек, а ты мне не верил! – радостно воскликнул Горький, распихав деньги по карманам своего пиджака.

– Да уж, сама порядочность... – не желая огорчать радость Горького, раздражённо произнёс Шаляпин.

– Как он?

– Хреново!

– Он что, болеет? – озабоченно спросил Алексей Максимович.

– Вроде нет… Правда, весь какой-то опухший был, нервный. То кричал как резанный, то плакал. Не поймёшь. И вообще, ну его к дьяволу! Не хочу о нём говорить!

В этот момент в купе постучали.

– Кто там ещё? – произнёс Шаляпин и открыл дверь.

На пороге появился проводник с двумя стаканами горячего чая на подносе.

– Желают ли господа свежего чаю? – спросил проводник.

– Желают. – ответил Фёдор Иванович.

Проводник поставил стаканы с чаем на стол и удалился, прикрыв за собой дверь. Поезд тем временем подъезжал к мосту через Волгу.

– Эх Макс! – произнёс Шаляпин, – Посмотри на мою Волгу… Люблю Волгу. Народ другой на Волге. Не сквалыжники. Везде как-то жизнь для денег, а на Волге деньги для жизни. Согласен?

Горький с лицом перезревшего идиота смотрел в окно и неестественно улыбался, не зная, что ответить.

– Ладно… – произнёс Фёдор Иванович, посмотрев на Горького, – Давай перекусим что ли?

– Давай. – ответил Алексей Максимович с тем же выражением лица.

Шаляпин открыл корзинку и выложил на стол порезанные дольками кусочки осетрины, сёмги, сала, сыра, ветчины, сырокопчёной колбасы, карбоната и буженины. Так же из корзинки были извлечены малосольные огурцы, красная и чёрная икра в горшочках, жареная курица, говяжьи сардельки, варёные раки с трёхлитровым бочонком пива, буханка ржаного хлеба и две бутылки водки.

– Эко диво… – сглотнув слюну, произнёс изрядно оголодавший за эти дни Горький.

– Да брат… У нас-то на Волге жрать умеют! У бурлаков я ел стерляжью уху в два навара… Вкуснотища неописуемая. Ты стерляжью уху ел?

– Нет не ел. – почему-то соврал Горький.

– Ну и зря, что не ел… Ладно, поехали! – сказал Шаляпин, протянув Горькому походную рюмку с налитой водкой.

– Куда?! – испуганно спросил Горький.

– Вот дурак! Пей!

– А-а-а… В этом смысле? Теперь понял.

Шаляпин сочувственно посмотрел на Горького и выпил содержимое своей рюмки. Алексей Максимович, морщась и потрясывая головой, так же выпил.

– Не в то горло пошло? – спросил Шаляпин.

– Не в то… – ответил покрасневший Горький.

– Не беда… Ты закусывай, закусывай! – произнёс Шаляпин, съев малосольный огурец.

– А грибы есть? – спросил отдышавшейся Горький.

– Грибов нет. А что?

– Так, ничего… В этих местах, должно быть, грибов много… Люблю я грибы собирать. А вот птиц убивать, я бы не мог. Люблю я певчих птиц.

– Ты кур в пищу потребляешь?

– Как сказать… Ем конечно. Яйца куриные люблю есть. Но ведь курицу режут… А это, знаешь ли, неприятно. Я, к счастью, этого не видал, и смотреть не могу.

– А телятину кушаешь?

– Да как же, конечно ем. Окрошку люблю… Хотя это всё в высшей степени не справедливо и не гуманно.

– Ну, а ветчину?

– Ветчину?! Раньше ел, а теперь твёрдо убеждён, что свиньёй питаться нельзя!

– Это ещё почему?! – оторопел Шаляпин.

– Потому что свинья животное эгоистическое и грязное. Потому что она всю жизнь живёт в совершенном свинарнике!

– Стоп! – вскрикнул Шаляпин, – Тебе кто такие мысли внушил? Ленин что ли? Или его дружки кошерные?

– При чём тут Ленин… – начал тушеваться Горький.

– А при том! И вообще, знаешь ли ты, что свинья по четыре раза в год плодится! И ежели их не есть, то они так расплодятся, что всех людей пожрут!

– Как?! – испуганно спросил Горький.

– Хрюкая!!! – гневно произнёс Фёдор Иванович, – Не хочешь жрать, не жри!!! Но и другим людям аппетит не порть! Понял?!

– Фёдор… – начал оправдываться Горький, – Я не к тому всё это говорил.

– А к чему ты всё это говорил?

– Я всё это говорил к тому… И действительно. К чему я всё это говорил?

– Ладно… Пока будешь вспоминать, давай ещё по одной выпьем.

Шаляпин разлил водку по рюмкам, и они выпили.

– Закусывай, тебе говорю! – сказал Фёдор Иванович, протянув Горькому куриную лапу.

– Я закусываю, закусываю! Икорки протяни… Спасибо… И сарделечку.

– Осетринку слопай… Молодец… Ну что, вспомнил?

– Кажется да! – Горький до неприличия громко чавкал, – Щас вот прожую.

– Да ты не торопись, а то подавишься в расцвете жизненных сил. На вот, пивком запей.

– Ага, спасибо… Хорошо… Хорошо пивко пошло!

– Рад за тебя.

– Ох как сытно… Вот, а говорил я всё это к тому, что в природе нет высшей справедливости. Мне, в сущности, жалко птиц и коров тоже. Молоко у них отнимают, детей едят. А корова ведь сама мать. И мать с большой буквы.

– Опять мать, мать твою! – в полголоса произнёс Шаляпин.

– Не расслышал, что?

– Нет-нет, ничего… Продолжай.

– Вот… А человек, кстати, скотина порядочная. И если-бы меньше было людей, было-бы гораздо лучше жить.

– Так… Это тебе тоже внушил Ленин?

– Ну при чём тут Ленин? – обиделся Алексей Максимович.

– Может быть и не при чём… Но только всё, что ты сейчас сказал чушь полная.

– Это почему? – искренне удивился Горький.

– А потому! Потому что в природе нет таких понятий как «справедливо» и «не справедливо». В природе имеется свой чёткий порядок: волки едят зайцев, лисы едят мышей, мыши поедают зерно и так далее. Кто-то кого-то постоянно поедает. Ну а человек, в свою очередь, поедает коров.

– Так ведь это и не справедливо!

– Да в чём тут несправедливость?! И вообще, откуда у тебя такие детские фантасмагории?... Птичку ему, видите ли, жалко! А сам только что пол курицы съел! И глазом, при этом, не моргнул! Демагогия и лицемерие всё это!... А уж если ты такой весь из себя справедливый и гуманный, то кушай сено и, как говорится, не чирикай!!!

Горький обомлел и заткнулся.

– Ладно… – сказал Шаляпин, – Давай ещё по пять капель.

– Давай. – подавленно произнёс Горький.

Шаляпин разлил по рюмкам водку, и они опять выпили.

– Да ну закусывай ты! – потребовал Шаляпин.

Алексей Максимович нерешительно взял со стола кусок хлеба и начал медленно его жевать.

– Макс! По активней, по активней! Перестань дуться! На вот съешь колбаски… Молодец, какой. Теперь буженинки… Так, так, так… Глотай, глотай. Я сказал, глотай!.. Умничка! А теперь икорки.

– Яма ма-на! Давака щё!

– Ещё хочешь выпить?

Горький одобрительно закивал головой.

– Давай ещё выпьем! – согласился Фёдор Иванович и протянул Горькому рюмку с водкой, – За что выпьем?

– Не знаю… – через какое-то время ответил Алексей Максимович.

– Тогда за нас! – родил тост Шаляпин и они выпили.

Горький опять повеселел и продолжил трапезу, заглатывая как пылесос разложенные на столе дары природы.

– Так вот, брат. – философски произнёс Шаляпин и похлопал Горького по плечу, – А на счёт человека это ты в самую точку попал. Человек скотина порядочная. Только, милый мой, всё скотство в нём самом заключено.

– Я с этим категорически не согласен! – промычал изрядно прихмелевший Горький.

– Очень интересно… С чем это ты не согласен?

– С этим… Ибо человек социальной несправедливостью доведён до скотского состояния. И классовая борьба протелати… пролетати, тьфу ты, рабочих является исторической неизбежностью всемирной борьбы масс за справедливое перераспределение богатств, незаконно находящихся в руках буржуазии. Ибо не справедливое их нахождение в руках господствующих классов вызывает праведный гнев всех прогрессивно настроенных людей, что в свою очередь определяет борьбу масс за изъятие этих богатств в свою пользу, согласуясь с интересами трудящихся! Вот.

– Сам-то понял что сказал?

– Кажется да…

– Всё сказал?

– Кажется, нет…

– Ну-ну. Тогда продолжай.

– Это… – мысли Горького перемешались в сорокаградусном алкогольном бульоне, – Это… Щас… Вот! Мировой капитал поработил сознание человека ложными буржуазными ценностями, превратив этого человека в совершенную скотину. И только борьба угнетённых классов за насильственное свержение всего существующего строя превратит человека в творца и созидателя!

– В кого?! – удивился Фёдор Иванович.

– В творца и созидателя! – повторил Горький.

– Ну-ну… Что дальше?

– Пусть господствующие классы содрогаются перед коммунистической революцией! Пролетат… тьфу ты! Трудящимся нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир! Протелат… пролетат… тьфу ты! Трудящиеся всех стран соединяйтесь! Ура!

– Браво! Бис! – Шаляпин похлопал в ладоши, – А теперь скажи, ты всё это серьёзно?

– Да! – не раздумывая ответил пьяный Горький, – Серьёзно.

– Ты хорошо подумал?

– Да! – опять не раздумывая ответил Алексей Максимович.

– За базар отвечаешь?

– Отвечаю.

– Точно?

– Точно.

– Так, хорошо… Тогда, мил человек, будь любезен двадцать тыщ на базу верни.

– Как это? – непонимающе похлопал глазами Горький.

– Да-да, те самые, что давеча по своей классовой безграмотности я тебе отдал… Давай-давай, пошевеливайся пролетарский писатель!

– Как это… – Горький аж протрезвел.

– Я сказал быстро! Выкладывай деньги!!!

– Как же так, Фёдор…

– Что сидишь как хрен на грядке?! Выкладывай деньги!

– Я… Нет! Не отдам!

– Деньги на базу!!! – закричал Фёдор Иванович, схватив Горького за грудки.

– Не отдам!!! – зарыдал Горький.

– На базу!!!

– Нет! Моё! Моё! Не отдам!!!

– На базу, сказано!!!

– Нет!!!

– Деньги сюда!!!

– Нет!!!

– Ну что гегемон, жаба задушила?!!! – крикнул Шаляпин, отпустив Горького, – А как же справедливое перераспределение богатств в пользу трудящихся?! А как же мировой капитал, поработивший сознание человека ложными буржуазными ценностями?! А революция?! А цепи?! Где твои цепи?! Где ты их потерял?! А?!.. Послушай ты, уродец ты плюшевый! Ты кому мозги взялся лечить?! Мне что ли?! Мне мозги лечить не надо! Я сам кому хочешь мозги вылечу! И не таким баранам как ты рога обламывал!!!

Шаляпин сделал паузу:

– Прекратите Алексей Максимович! Прекратите эту масонскую ахинею на весь мир тиражировать! Перестаньте из себя борца за вселенскую справедливость строить!.. И запомните, милый мой, хорошенько запомните: в том, что человек скотина никто не виноват, кроме него самого… Я чётко излагаю свои мысли?.. Не слышу ответа!

– Да… – смущённо, ответил Горький.

– И поэтому советую вам поскорей избавиться от подобных вредных галлюцинаций и заняться полезным для всего общества делом! – уже спокойно произнёс Фёдор Иванович, – Макс! Ты же талантливый писатель! Тебя же в своё время сам Лев Толстой хвалил. До чего ты докатился?!.. Я понимаю, общение с Лениным бесследно не проходит. Но ты же взрослый человек. Ты же должен элементарные-то вещи понимать.

Алексей Максимович затих и окончательно потускнел.

– Ладно… – сказал Шаляпин, – Давай ещё по одной выпьем, и спать укладываться будем.

– Давай. – опустошённо ответил Горький и взял свою рюмку.

– Ну Макс! За тебя! – радостно произнёс Фёдор Иванович и они выпили.

– Ох… – закусив огурцом, поморщился Горький.

– Да не переживай ты так сильно! – сказал Шаляпин, посмотрев на Горького, – Будет и на твоей улице праздник!.. Знаешь какой?

– Какой? – спросил Алексей Максимович.

– Похороны называется! Макс прикинь! Твои похороны!

– Ну тебя… – ответил Горький, запихнув в рот кусок сала.

Уже лёжа в постели, Горький долго не мог уснуть, поворачиваясь с боку на бок. Ему мерещились то обезглавленные курицы, ползающие по купе, то окровавленные коровы, заглядывающие в окно, а то и свиньи, хрюкающие где-то в соседнем вагоне. Алексей Максимович вздрагивал, вскрикивал, но вскоре уснул.

А под утро ему приснился необычный сон – он шёл по какой-то дороге и увидел, как на ковре-самолёте к нему подлетел одетый в восточный халат и чалму Ленин.

– Здравствуйте батенька! – радостно сказал приземлившийся Ильич.

– Эко диво! – удивился Горький, – Как такое возможно?

– Да, батенька, не удивляйтесь это ковёр-самолёт… Знаю-знаю, голубчик, ковров-самолётов не бывает и я сам в это не верю, не сомневайтесь. Но там, откуда я прибыл, законы диалектического материализма почему-то не действуют. Народные массы там прибывают в состоянии гипнотического транса и религиозного блаженства. Необходимо срочное поведение мероприятий, направленных на поднятие в массах классового самосознания и, как следствие, возникновение в этих массах недовольства. И поэтому, батенька, партия большевиков, в моём лице, оказывает вам великую честь послужить проводником идей коммунизма в угнетённой феодальными предрассудками стране. Что в свою очередь неминуемо приведёт к возникновению долгожданной революционной ситуации, предсказанной классиками марксизма – ленинизма!

– Ленинизма? – удивился Горький.

– Да, батенька, ленинизма! И давайте не будем сейчас дискутировать на эту тему. Вы лучше скажите, вы готовы послужить интересам трудящихся?

– Да я жизнь за счастье народа готов отдать! – пафосно произнёс Горький.

– Батенька, не путайте счастье народа и интересы трудящихся. Это не совсем одно и тоже. Я же сто раз вам об этом говорил. Вы что, забыли?

– Вроде нет… – растерянно произнёс Алексей Максимович.

– «Счастье народа» есть понятие абстрактное, а, следовательно, и буржуазное! «Интересы трудящихся» есть понятие конкретное и, следовательно, революционное! А революцию, голубчик мой, в белых перчатках не делают! Короче, кто не с нами, тот против нас! А кто против нас, тот против трудящихся и народа! Алексей Максимович, батенька, вы с кем?

– Я с нами, Владимир Ильич! То есть с вами… То есть с трудящимися и народом!

– Очень хорошо… Тогда, голубчик мой, не теряя времени мы с вами отправляемся в Шамбалу для проведения агитационно-подрывной работы.

– Шамбалу? – разинув рот, спросил Горький.

– Шамбалу, батенька, Шамбалу!

– А где это?

– Ну на карте, голубчик мой, этой страны вы не найдёте. Шамбала, как и счастье, понятие умозрительное и абстрактное, а, следовательно, и буржуазное. А всё буржуазное есть суть контрреволюционное и враждебное. Но вы не волнуйтесь, с вами там ничего дурного не случится. Народ там дружелюбный, хотя и заторможенный. Проведёте там свои творческие вечера, прочитаете им вашу «Мать» или что там у вас ещё из написанного имеется. Ну а дальше как вы сами понимаете дело техники.

– То есть это…

– Ну-да, батенька, это самое.

– В смысле то?

– В смысле.

– А как же это?

– За это вообще не волнуйтесь и не переживайте. И знайте, Алексей Максимович, шамбалийцы вас не забудут!

– Ну тогда другое дело…

– Очень хорошо! Но перед тем как отправится в путь, вам необходимо освоить методику тантро-мантрической йоги.

– Это зачем?

– Как зачем?! – изумился Ленин, – Во-первых, на нашем языке там никто не разговаривает. А во-вторых, чтобы туда попасть, надо быть йогом!

– Кем?

– Йогом!

– То есть это…

– Да, батенька, это самое.

– А может быть…

– Нет, голубчик, не может быть!

– Значит всё-таки это.

– Именно, именно это!

– Ну ладно… Я согласен, – через какое-то время ответил Горький.

– Очень хорошо. Тогда приступим! – начал Ильич, – Первая тантра-мантра: дотроньтесь указательным пальцем правой руки до кончика носа!

Горький дотронулся до своего носа.

– Очень хорошо! – продолжил Ленин, – А теперь произнесите: «Абра-Швабра-Кодабра».

– Абра-Швабра-Кодабра. – повторил Горький.

– Блестяще!!! А вы, Алексей Максимович, способный ученик!.. Приступаем ко второй мантре. Дотроньтесь до кончика носа указательным пальцем уже левой руки и произнесите: «Кодабра-Швабра-Абра»!

– Кодабра-Швабра-Абра!

– А теперь сами первую мантру!

– Абра-Швабра-Кодабра!

– Вторую мантру!

– Кодабра-Швабра-Абра!

– Отлично!!! Первую мантру!

– Абра-Швабра-Кодабра!

– Вторую!

– Кодабра-Швабра-Абра!

Тут Ленина что-то встревожило, и он запрыгнул на ковёр-самолёт.

– Продолжайте, батенька, продолжайте! – закричал Ленин, набирая высоту.

– Куда вы, Владимир Ильич? – непонимающе произнёс Горький.

– Продолжайте, голубчик, продолжайте! У меня появилось срочное дело! Я скоро буду и всё такое! Но вы обязательно продолжайте! Слышите?! Обязательно!

– Абра-Швабра-Кодабра! Кодабра-Швабра-Абра! – как заклинание повторял Горький, наблюдая за улетающим Лениным, – Абра-Швабра-Кодабра! Кодабра-Швабра-Абра!

– Ты это что делаешь? – раздался чей-то голос над ухом Горького.

Алексей Максимович обернулся и прямо перед собой увидел Шаляпина.

– Фёдор, ты? – удивился Горький.

– Нет, Сергий Радонежский! Ты это чем тут занимаешься?

– Ну как тебе объяснить… Понимаешь, это тантро-мантрическая методика. Я уже две мантры изучил!

– А тебе это зачем?

– Как зачем? – изумился Горький, – Чтобы стать йогом!

– Кем?

– Йогом!

– А на кой тебе становиться йогом?

– Ну как же тебе объяснить-то? Понимаешь, только что на ковре самолёте прилетал Владимир Ильич и сказал…

– На чём?!!!

– На ковре-самолёте… Я понимаю, что это всё звучит более чем странно и глупо. Нет, лично я в ковры-самолёты не верю, да и Владимир Ильич в них тоже не верит, но мы с ним должны были лететь в Шамбалу и там…

– Куда?!!!

– В Шамбалу!

– Да Алексей Максимович, я смотрю ты совсем йогнулся!

– Фёдор, я не вру! Можешь сам посмотреть, он, наверное, ещё не улетел! – сказал Горький, ткнув пальцем в небо.

Вместо Ленина в указанной точке Горький увидел огромных размеров самолёт. По бортам этого самолёта большими буквами было написано: «Максим Горький». Как сказочная птица рассекал самолёт воздушное пространство, удивляя и поражая своими размерами. Алексей Максимович заворожено наблюдал за полётом этого винтокрылого гиганта, как вдруг с правого борта он увидел открытый настежь люк. Из этого люка неожиданно появился Ленин и громко крикнул:

– Товарищи!!! Мировая коммунистическая революция не состоялась!!! – провозгласил Ильич и выпрыгнул с парашютом.

Через мгновение самолёт взорвался и, развалившись в воздухе на части, рухнул на землю.

Горький в ужасе вскрикнул и тут же проснулся.

– Ой! Ой!! Ой!!! – закричал он и непонятно почему сдёрнул с Шаляпина одеяло.

– Макс! – возмущённо заорал разбуженный Шаляпин, – Совсем уже?! Щас по башке тебе настучу! Понял?!

– Понял, понял… – шёпотом произнёс Горький и успокоился.

До самого Петрограда Горький так и не сомкнул глаз, в который раз пытаясь понять тайный смысл увиденного ночью сна.

 

Глава 13

 

Часть 1

Москва

Красная площадь

1 апреля 1918 года

 

Произнеся перед соратниками торжественную речь в честь первого в истории человечества коммунистического субботника, радостный Ленин выбежал из Спасской башни Кремля. Выкрикивая проклятья в адрес мировой буржуазии, Ильич начал бегать по Красной площади, изображая из себя аэроплан. Он то заходил на посадку, то вновь взлетал, а то вдруг начинал выделывать фигуры высшего пилотажа. Когда же у него заканчивалось топливо, Ильич бежал обратно в Кремль и в своём кабинете выпивал стаканчик свежего кефиру. Заправившись, он снова «вылетал» на Красную площадь и с высоты «птичьего полёта» начинал декларировать гражданам лозунги:

– Товарищи! – с борта своего самолёта кричал обезумивший Ильич, – Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны! Учиться, учиться и ещё раз учиться! Партия есть ум, честь и совесть нашей эпохи! Вперёд к победе коммунизма! Ура, товарищи!

В тот момент Ленин ещё не знал, что вместо обычных граждан на уборку Кремля и окрестностей были привлечены солдаты и матросы революционных комитетов самообороны, переодетые в гражданскую одежду. Это было вызвано тем, что обычные граждане, приняв сообщение правительства о коммунистическом субботнике за неудачную первоапрельскую шутку, в массовом порядке саботировали данное мероприятие. И дабы сохранить в глазах Ленина иллюзорную видимость всенародной поддержки его бредовых инициатив, кто-то из правительства догадался вызвать на подмогу военных. Ленину же никто ничего не сказал и Ильич, продолжая «летать в облаках», окончательно убедился в неизбежной победе мировой пролетарской революции.

– Товарищи!!! – во всё горло заорал Ленин, – Коммунизм неизбежен!!! Коммунизм, товарищи, это то же самое, что… ой-ой! Теряю высоту, товарищи! Выставить закрылки! Включить форсаж! Аварийная посадка! Аварийная посадка! Очистить полосу!

Метаясь по площади, Ильич «подлетел» к какой-то парочке несущей на плечах тяжеленное бревно. Обхватив бревно обеими руками, Ленин поджал ноги и повис в воздухе.

– Я лечу! Я лечу! Я лечу! – завизжал от удовольствия Ильич.

– Ёк мотылёк! – вскрикнул впередиидущий человек с бревном, – Шо за утяжеление груза! Краснофлотец Парашин, вы шо бросили бревно?!

– Никак нет, товарищ мичман! Это какой-то прыщ приклеился! – ответил Парашин.

– Нихай отвалится! – приказал впередиидущий.

– Эй прыщ! Отвались! – потребовал Парашин.

– Я лечу! Я лечу! Я лечу! – крутил свою пластинку Ленин.

– Прыщ! Я к тебе обращаюсь! Отваливайся! – ещё громче произнёс Парашин.

– Я лечу! Я лечу! Я лечу! – всё также визжал Ленин.

– Эй ты! Козлевич лысый! Отвались сказал! – крикнул Парашин.

– Не хочу! Не хочу! Не хочу! – продолжал испытывать нервы людей вождь.

– Ну ты, мутант!!! Исчезни!!! – заорал покрасневший от напряжения Парашин.

– Сам дурак! Сам дурак! Сам дурак! – весело ответил ему Ильич.

– Ну всё, блин… – тихо произнёс Парашин и положил свою часть бревна на мостовую.

Ленин как-то сразу понял, что пора смываться и без лишних промедлений рванул к Спасской башне Кремля. Парашин за ним.

В этот момент со стороны Храма Василия Блаженного на Красную площадь вышел Максим Горький. Он почти сразу увидел бегущего к нему Ильича. «О! – подумал про себя Горький, – Это же Ленин». Не добежав до Горького пару шагов, Ленин был пойман и схвачен матросом Парашиным за правое ухо.

– Ну что, полетаем? – спокойно произнёс Парашин, приподняв тело вождя над землёй.

– Ай!!! Ухо!!! Немедленно опустите меня на землю! Ай!!! Ай!!! Я требую!!! Слышите?! Я требую!!!

– А как же полетать? – поинтересовался Парашин.

– Ай!!! Ай!!! Товарищ, немедленно опустите меня на землю! Вы не понимаете… Я глава Советского государства Ульянов-Ленин!!!

– А я адмирал Ушаков! – отрезал Парашин.

– Ай!!! Моё ухо!!! Опустите же меня!!! Ай!!! Товарищ, вы совершаете большую ошибку!!! – что есть сил, закричал Ленин.

– Нет! – хладнокровно ответил Парашин, – Я её исправляю!

– Ай!!! Товарищ! Ай!!! Товарищ, вы не понимаете… Я руководитель партии и правительства! Я основоположник марксизма-ленинизма! Я вождь мирового… Ай!!! Я вождь мирового пролетариата! Я… Ай!!! Я Ульянов-Ленин!!! Этот гражданин может подтвердить мои полномочия! – прокричал Ильич, указав на Горького, – Алексей Максимович! Скажите этому человеку, что я Ленин! Ай!!! Ульянов-Ленин!

Думая, что всё это какой-то первоапрельский розыгрыш, Горький решил подыграть Ленину и, прищурив левый глаз, лукаво улыбнулся Ильичу. «Первое апреля, – подумал про себя Горький, – Никому не верю. Притворюсь, что не узнал Ленина».

– Нет, это не Ленин! – сказал Алексей Максимович, – Товарища Ленина я знаю лично. А это… это какой-то проходимец или скоморох!

– А ты ещё кто такой?! – посмотрев на Горького, гневно спросил Парашин.

– Я?! – удивился Горький, – Я всемирно известный писатель Максим Горький!

– Так… понятно! Писатель может идти, а с вождём мы ещё побеседуем! – сказал Парашин и болезненно уронил тело Ильича на мостовую.

По сложившейся уже традиции каждую новую встречу своей головы с какой-либо твёрдой поверхностью, Ленин начинал комментировать душераздирающим воплем: «А!!!» и громким похрустыванием костей свода черепа.

Парашин же, пытаясь не привлекать к себе лишнего внимания, как бы невзначай стукал головой Ленина о камни парапета, делая вид, что он не много ни мало занимается ремонтом дороги.

– Довыёживался, мумия ты египетская! – вдохновенно произносил Парашин, смачно вышибая из лица Ленина брызги слюны и фонтаны крови.

– А!!! – кратко отвечал ему вождь.

Хорошенько отлупив Ильича, Парашин решил уже было свернуть Ленину шею, как вдруг остановился.

– Алексей Максимович?! – громко воскликнул краснофлотец.

Выкинув тело вождя в какую-то канаву, Парашин вытер руки и подбежал к Горькому.

Слегка удивлённый только что увиденным, Горький не горел желанием беседовать с незнакомцем и сделал шаг в сторону.

– Алексей Максимович, это Вы?! – изумлённо спросил Парашин.

– Не имею чести, извольте… – ответил Горький, пытаясь отстраниться.

– Алексей Максимович! Простите меня, что я не узнал Вас сразу! Алексей Максимович, я почитал Вашу книгу «Мать»… Я прочитал её. Замечательная книга! Алексей Максимович, это просто замечательная книга… Спасибо Вам, спасибо Вам огромное! Алексей Максимович, Вы меня не узнаёте?... Не узнаёте? Я матрос Парашин. Ну пол года назад, Петроград, холодный вечер… Помните? Ну мы Вас тогда ещё расстрелять хотели… Ну пошутили мы так… Алексей Максимович, помните?

Внимательно посмотрев на Парашина, Горький сурово нахмурил брови и многозначительно произнёс:

– Однако...

 

Часть 2

Москва

Кремль

5 июля 1918 года

 

«Москва – Кремль – Ленину. Французское правительство согласно рассмотреть вопрос о списании всех долгов царской России при условии возобновления советским правительством широкомасштабных боевых действий на Германо-Российском фронте. В дополнение к этому, Франция может оказать России значительную финансовую помощь.

Жозеф Нуланс

Посол Франции в РСФСР »

Прочитав телеграмму, Ленин выбежал из своего кабинета.

Очередное заседание советского правительства проходило в плодотворной и непринуждённой обстановке: Микоян ковырялся спичкой в зубах, Бухарин, схватив портрет последнего императора, подрисовывал самодержцу фингалы, Фрунзе и Будённый играли в деревянных лошадок, Зиновьев и Каменев рассматривали карту Швейцарии, Дзержинский заряжал и разряжал свой маузер, а Каганович, Свердлов и Троцкий занимались изучением иностранной литературы. Каганович читал «Талмуд», Свердлов «Тору», а Троцкий «Манифест коммунистической партии». Остальные же наблюдали за тем, как Бонч-Бруевич корчил рожи и показывал смешные пантомимы. Единственным человеком, не принимавшим участия в этом балагане, был товарищ Сталин. Он спокойно курил свою трубку и изредка поглядывал на присутствующих, делая в своём дневнике какие-то пометки и записи.

Неожиданно в зал заседания правительства вбежал возбуждённый Ленин.

– Товарищи!!! – крикнул Ильич, – Потомки Великой Французской Революции находятся в смертельной опасности! Франция утопает в крови! Внуки Родеспьеров, Маратов и Гаврошей молят нас о спасении! История не простит нам бездействия! Продолжение войны с Германией, вот единственный путь достижения целей Всемирной Коммунистической Революции! Германия ответит за все свои преступления перед народами угнетённой Европы!

– Смерть немецким оккупантам! – вдруг выкрикнул Троцкий.

– Товарищи! – продолжил Ленин, – Революция требует жертв! А всемирная революция требует ещё больших жертв!!! И поэтому, товарищи, война неизбежна! Война, война и ещё раз война!!! Прошу голосовать!

Все члены правительства подняли вверх руки.

– Очень хорошо! Значит единогласно! – произнёс Ленин и молниеносно испарился.

Вбежав в свой кабинет, Ильич схватил трубку телефона и покрутил у аппарата ручку.

– Барышня! – закричал в трубку Ленин, – Барышня! Мне срочно отправить телеграмму… Диктую: «Москва – Посольство Французской Республики – Послу Франции Жозефу Нулансу… Надо подумать. Ленин».

Через несколько минут на стол Ленину легла другая телеграмма:

«Москва – Кремль – Ленину. Германское правительство осведомлено о предложении французской дипломатической миссии к советскому руководству. Со своей стороны, ко всему вышеперечисленному французами, Германия готова выделить советскому правительству дополнительно и сверх того сорок миллионов марок ежегодно в течении трёх лет, в обмен на полное и безоговорочное соблюдение Советской Россией всех условий подписанного ранее Брестского мира.

Граф Мирбах

Посол Германии в РСФСР »

Прочитав телеграмму, Ленин опять выбежал из своего кабинета и в ещё большем возбуждении ворвался в зал заседания правительства.

– Товарищи!!! – крикнул Ильич, – Революция в опасности! Империалисты всего мира хотят втянуть Россию в очередную авантюру мировой буржуазной войны! Нет, нет и ещё раз нет!.. Товарищи! Все мы знаем, что революция требует жертв! Но жертвовать самой революцией в условиях тотальной диктатуры пролетариата нам никто не дозволял! Более того, это недопустимо и преступно! Ибо жизненные условия старого общества в России уже уничтожены! У пролетария нет собственности, его отношение к жене и детям не имеет более ничего общего с буржуазными семейными отношениями! Иго капитала стёрло с него всякий национальный характер! Законы, мораль, религия – всё это для него не более чем буржуазные предрассудки, за которыми скрываются буржуазные же интересы! Поэтому, товарищи, наше участие в империалистической войне более чем абсурдно… Но, товарищи, революция требует жертв! И жертв, как мы знаем, не малых! Поэтому необходимо превратить войну империалистическую в войну гражданскую! Товарищи, прошу голосовать!

Все члены правительства в очередной раз подняли вверх руки.

– Единогласно! – крикнул Ленин и убежал.

– Кто спровоцирует немцев в прифронтовой полосе, будет расстрелян на месте! – вырвалось у Троцкого.

Оказавшись у себя в кабинете, Ленин затребовал телефонистку.

– Барышня! – кричал в телефон Ильич, – Барышня! Телеграмма! Срочно! Диктую: «Москва – Посольство Германии – Послу Графу Мирбаху… Надо подумать. Ленин».

Через минуту на столе у Ленина лежала ещё одна телеграмма:

«Москва – Кремль – Ленину. Французское правительство так же готово заплатить советскому руководству предложенные Германией сорок миллионов марок ежегодно и перекрыть предложение немцев дополнительными поставками в Советскую Россию хлеба, по двести тысяч пудов в месяц, и мяса, по сто пятьдесят тысяч тонн в год.

Жозеф Нуланс

Посол Франции в РСФСР »

В предвкушении самого крупного в своей жизни выигрыша, Ленин покраснел и начал учащённо дышать.

– Барышня! – неистово закричал в телефон Ильич, – Телеграмма! Срочно! Диктую: «Москва – Посольство Французской Республики – Послу Франции Жозефу Нулансу… Надо подумать. Ленин».

– Это всё? – спросила телефонистка.

– Нет барышня, не всё! Ещё одна телеграмма! Диктую: «Москва – Посольство Германии – Послу Графу Мирбаху… Французы готовы и на большие затраты, а в России вот-вот вспыхнет голод. Ленин».

И почти тут же на стол Ленина легла очередная телеграмма:

«Москва – Кремль – Ленину. Думайте быстрее!

Жозеф Нуланс

Посол Франции в РСФСР »

А из немецкого посольства в Берлин отправилась шифрограмма: «Германия – Берлин – Рейхстаг. В связи с сильной конкуренцией со стороны Антанты, необходимо дополнительно по три миллиона марок в месяц. В случае перемены нашей политической линии может возникнуть нужда и более крупной сумме. Мирбах».

 

Так и не дождавшись от Ленина вразумительного ответа, посол Франции Жозеф Нуланс дал отмашку и на следующий день шестого июля, французские шпионы застрелили немецкого посла графа Мирбаха в его резиденции. Один точный выстрел и всё движение истории будто потекло вспять.

Немцы, угрожая Ленину разрывом Брестского договора, стали спешно перебрасывать свои дивизии с западного фронта на восточный. Франция, получив передышку, нанесла Германии сокрушительный удар, а Ленин… Ленин остался с носом – не получив денег ни от немцев, ни от французов.

Утром седьмого июля в здании ВЧК, в кабинете Дзержинского раздался телефонный звонок. Дзержинский снял трубку.

– Дзержинский на проводе! – с дрожью в голосе произнёс железный Феликс, – Да Владимир Ильич… Я вас очень хорошо слышу… Да Владимир Ильич, очень внимательно… Так точно, засранец!.. Так точно долба!.. Так точно, просрали дело!.. Слушаюсь!.. Буду докладывать!

 

Часть 3

 

«Многоуважаемая Фани! Прежде чем порвать это письмо, вы меня таки послушайте, а выводы делайте сами. Я имею вам сказать нечто, что, безусловно, вас огорчит. Единственное что меня оправдывает, так это то, что я это делаю не из корысти, а из чистых побуждений души благородного человека. Ибо нет более моих сил, наблюдать эту в высшей степени подлость, творящуюся у вас за спиной.

Многоуважаемая Фани! С болью во всём сердце хочу сообщить вам, что вы жестоко обмануты. Тот человек, который клялся вам в вечной любви и верности оказался подонком и банальным мошенником. Все его пламенные речи о вашей непревзойдённой красоте и блестящем уме оказались ложью. Ибо на самом деле он называет вас косой, кривой, хромой и уродливой дурой! И это ещё не всё: всякое упоминание вашей фамилии вызывает у него многочасовые приступы гомерического смеха и хохота, а ваши любовные письма он зачитывает на Политбюро и там же подтирает ими свой зад!!!

Но огорчает вовсе не это… Огорчает другое: все ваши миллионы, которые вы, поддавшись лживой лести, передавали этому человеку на дело революции на самом деле шли на содержание его любовницы Инессы Арманд.

Вы можете мне не верить… Но как тогда объяснить тот факт, что за последний год у этой продажной женщины появилось несколько бриллиантовых колье, недвижимость в Италии и многомиллионный счёт в Швейцарии?.. А объяснение тут одно – банкротство вашей семьи и вашего дядюшки Абрама Михельсона дело рук этого подлого, гадкого и мерзкого человека.

Только не поймите, что я намекаю вам на месть, хотя это самое справедливое решение проблемы. И не подумайте, что я призываю вас убить эту сволочь, хотя оружие вы получите вместе с этим письмом. Просто я хочу, чтобы вы знали всю правду и подумали, как с этим можно жить дальше.

P.S. На публике этот человек появится завтра, тридцатого августа, когда под предлогом праздничного митинга поедет национализировать последний, принадлежащий вашей семье завод.

P.P.S. Не забудьте порвать это письмо.

Ваш доброжелатель»

 

Положив письмо в конверт, Яков Свердлов зарядил обойму пистолета и куда-то уехал.

А через два дня во всех советских газетах появилось сообщение о том, что 30 августа 1918 года на заводе «Михельсона» во время праздничного митинга на Владимира Ильича Ленина было совершено покушение. В вождя мирового пролетариата стреляла эсерка-террористка Фани Каплан. Владимир Ильич был тяжело ранен, но ко всеобщему ликованию всего прогрессивно настроенного человечества остался жив.

 

Часть 4

Москва

У Боровицких ворот Кремля

7 ноября 1918 года

 

– Здравствуйте батенька! – раздался радостный голос Ленина.

Услышав это леденящее душу приветствие, Свердлов изменился в лице, а по его спине прокатился обжигающий холодок.

– Здравствуйте Владимир Ильич. Вы уже поправились? – произнёс Свердлов, пытаясь скрыть своё отвращение.

– Да, батенька, поправился! А как себя чувствуете вы? – с хитрецой в глазах спросил Ильич, – Как ваше здоровье? У вас ничего не болит?

– Нет, Владимир Ильич, ничего.

– Очень хорошо… А у меня, знаете ли, плечо после ранения ужасно ноет. Просто ужасно! И вообще, голубчик мой, не дай вам Бог дожить до моих лет! Будет болеть буквально всё… Особенно голова!

Тут Ленин достал из внутреннего кармана своего пиджака маленький календарик.

– Яков Михалыч! – бодро произнёс Ильич, – А не помните ли вы, какое сегодня число?

– Кажется седьмое ноября по новому стилю. – ответил Свердлов и понял, что его заманивают в какую-то хитроумную ловушку.

– Правильно! А что это означает?

– Я не знаю… – ответил Свердлов, пытаясь разгадать коварный замысел вождя.

– Яков Михалыч, голубчик, как же так? Вы что, забыли? Сегодня же первая годовщина Великой Октябрьской Рабоче-крестьянской Социалистической Революции! Нас уже ждут на митинге!

Услышав словосочетание «ждут на митинге», Свердлов почувствовал нечто жуткое, что повергло его в смертельный ужас. Это «нечто» очень сильно его напугало, нарисовав апокалиптическую сцену гибели толи всего мира, толи его лично.

– Нет!!! – запротестовал Свердлов, – Я не могу на митинг! У меня имеется важное дело в президиуме ЦК!

– Яков Михалыч, голубчик, нет ничего важнее интересов трудящихся! А передовой край борьбы за эти интересы находится не в президиуме ЦК, а в головах этих самых трудящихся! И вы, как опытный коммунист, должны это знать не хуже меня!

– Но я… В президиум!

– К рабочим!!! В массы!!! В народ!!! – начал орать Ленин, выкидывая вперёд правую руку.

– Но у меня ещё одно важное дело есть!

– После, Яков Михалыч! После!

– Но ведь…

– Революция требует жертв!! Вы что, забыли?! – крикнул Ленин и затолкал Свердлова в автомобиль.

Приехав на митинг, Ленин тут же забрался на трибуну и начал толкать речь.

– Товарищи!!! – закричал Ленин, – Поздравляю вас с первой годовщиной Великой Октябрьской Рабоче-крестьянской Социалистической Революции!!! Ура, товарищи!!!

– К чёрту революцию! Хлеба давай! – ответили из толпы.

– Товарищи! – продолжил Ильич, – Год назад началось триумфальное шествие Советской власти по России! Наша социалистическая республика Советов будет стоять прочно, как факел международного социализма!

– В жопу социализм! Где зарплата?! Чем кормить семьи?! – кричали люди.

– Товарищи!!! – ещё громче начал говорить Ильич, – Революция, уничтожив власть помещиков и капиталистов, установила власть рабочих и крестьян! Товарищи, вашу власть!

– К чёрту эту власть! Хлеба давай!!! – напряжение митингующих росло.

– Граждане республики Советов! – невозмутимо продолжил Ленин, – Свергнутые капиталисты и помещики России, в союзе с силами мирового империализма, вынудили Советскую власть использовать против них крайние средства, а именно диктатуру пролетариата! Товарищи, вашу диктатуру!.. Цель которой ясна и благородна: создать социализм, уничтожить деление общества на классы, сделать всех членов общества трудящимися, отнять всякую почву у всякой эксплуатации человека капиталом! А для этого, товарищи, необходимо сначала победить буржуазию в России, потом воевать с буржуазией внешней, заграничной, чужестранной.

– К чёрту всё это! Хлеба давай! Хлеба! – возмущалась озверевшая толпа.

– Товарищи!!! – перекрикивая митингующих, заорал Ленин, – Чем дальше отходит от нас этот великий день, тем яснее становится значение пролетарской революции в России, тем глубже мы вдумываемся в практический опыт нашей работы, взятый в целом!

– В жопу революцию! Хлеба давай!!!.. Хлеба!!! Хлеба!!! Хлеба!!! – начали скандировать голодные люди, полностью заглушив Ильича.

Ленин поднял вверх правую руку, призывая к тишине. Где-то через минуту установилось зловещее затишье перед бурей.

– Товарищи! – произнёс Ильич, – А в Петрограде, между прочим, в честь первой годовщины Великого Октября рабочие объявили голодовку! Там, знаете ли, тоже нечего жрать! И вообще, не хлебом единым жив человек!.. Ведь совершенно очевидно, что я повествую вам об исключительно иных материях! Материях основанных на диалектическом восприятии исторического процесса! При чём тут хлеб?!!! По-моему вы не хуже меня знаете, что весь хлеб попрятали буржуи! И чтобы этот хлеб у них отобрать, надо с ними беспощадно бороться! Для этого и совершилась революция! А революция, товарищи, локомотив истории! А от локомотива, как известно, никуда не спрячешься! Поэтому никто на блюдечке вам этот хлеб не принесёт! Надо бороться, товарищи!.. Бороться, бороться и ещё раз бороться!!! Ибо только борьба с мировой буржуазией приведёт пролетария в светлое и сытое будущее!

Ленин сделал паузу:

– Но об этом вам подробнее расскажет товарищ Свердлов! И не забудьте, товарищи, революция требует жертв! Жертв, жертв и ещё раз жертв!!! – крикнул Ленин и, вытолкнув на трибуну Свердлова, растворился в какой-то нисше.

С секунду Свердлов стоял в полной растерянности, а потом робко произнёс:

– Товарищи… На сегодняшний день один из важнейших вопросов строительство новой грядущей жизни. Мы должны здесь окончательно решить, будет ли эта власть иметь какую-либо связь с буржуазным строем, или окончательно и бесповоротно установится диктатура рабочих и крестьян!

Не выдержав издевательства, толпа всколыхнулась и не долго думая, набросилась на Свердлова. Единственное, что успел сделать Яков Михалыч, перед тем как ему проломили череп, так это широко раскрыть от ужаса глаза и громко крикнуть: «Нет!!!».

На следующий день во всех советских газетах появилось сообщение о том, что после долгой и продолжительной болезни, на тридцать пятом году жизни, от двухстороннего воспаления лёгких скоропостижно скончался видный деятель партии и правительства, верный последователь идей марксизма-ленинизма, член Центрального Комитета партии, председатель Совета Народных Комиссаров товарищ Свердлов.

 

Часть 5

Москва

Большой театр

25 декабря 1918 года

 

В этот день в Большом театре Фёдор Иванович Шаляпин солировал в «Борисе Годунове». Опера проходила как обычно, как вдруг в апогее своего громогласного звучания у Шаляпина срывается голос.

Большой театр замер…

– Браво! Браво! Господа… Браво!!! – неожиданно закричал Горький аплодируя, – Браво! Господа, это же Шаляпин! Браво!!!

Одурел что ли Горький, подумал Шаляпин и ушёл со сцены.

Более Фёдор Иванович Шаляпин никогда в России уже не пел.

 

Глава 14

 

Просыпайся каждое утро с улыбкой на лице

и иди к миру с любовью в сердце.

К. Кинг

 

Москва

Кремль

14 апреля 1937 года

 

В кабинет Сталина входит Зиновьев.

 

СТАЛИН: Проходитэ товарыщ Зиновьев.

ЗИНОВЬЕВ: Доброе утро товарищ Сталин!

СТАЛИН: Доброе?.. Почэму доброе?

ЗИНОВЬЕВ: Потому что весь советский народ, во главе с партией Ленина-Сталина и её вождём и учителем товарищем Сталиным идёт верной дорогой построения коммунизма, предначертанным великим вождём и основателем пролетарского движения во всём мире товарищем Лениным!

СТАЛИН: Лениным? А кто это такой Ленин?

ЗИНОВЬЕВ: Ну это… Это, это же Ленин!

СТАЛИН: Ленин… Ленин... Какой Ленин?

ЗИНОВЬЕВ: Владимир Ильич Ульянов-Ленин… Ру-руководитель па-партии и пра-правительства… Основоположник марксизма-сталинизма. Уме-мер в двадцать че-четвёртом году.

СТАЛИН: А! Это такой лысый коротышка с козлячей бородой?

ЗИНОВЬЕВ: Так точно, тов-товарищ Сталин!

СТАЛИН: Так это он сэйчас лэжит в мавзолэе?

ЗИНОВЬЕВ: Так точно товарищ Сталин! Это он!

СТАЛИН: Вот видитэ товарыщ Зиновьев, даже мэня подводит память… Да, годы бэрут своё. Помню у вас приятель был… Как же его фамилия? Кажется Каменгольц?

ЗИНОВЬЕВ: Никак нет, товарищ Сталин! Его фамилия Каменев!

СТАЛИН: Каменев?

ЗИНОВЬЕВ: Так точно, товарищ Сталин! Каменев!

СТАЛИН: Каменев… Каменев… А что вы можете рассказать об этом товарыще Каменеве?

ЗИНОВЬЕВ: Товарищ Каменев верный партиец, идейный борец за дело коммунистической партии, истинный последователь идей марксизма-сталинизма, член Центрального Комитета партии… Соратник Ленина!

СТАЛИН: Соратник Ленина? Но вэдь Ленин уже умэр?

ЗИНОВЬЕВ: Так точно, товарищ Сталин! Ленин умер!

СТАЛИН: Да, Ленин умэр… А в каком году умэр товарыщ Каменев?

ЗИНОВЬЕВ: Каменев? Но товарищ Каменев ещё не умер… Он жив!

СТАЛИН: Как жив? Вэдь ещё на прошлой неделе товарыщ Бэрия докладывал мнэ, что какого-то Каменева расстрэляли! Как врага народа!

ЗИНОВЬЕВ: Но… но… но товарищ Ка-Каменев ещё жив! Я-я вчера видел его на заседании Политбюро!

СТАЛИН: Значит товарыщ Бэрия ошибся и Каменев ещё не расстрэлян!? Но Лаврэнтий Палыч никогда не ошибается… Может быть что-то путаэте вы, товарыщ Зиновьев?

ЗИНОВЬЕВ: Я… я не знаю! Может и путаю, но я вчера его видел.

СТАЛИН: Кого видели?

ЗИНОВЬЕВ: Ка-Каменева… На Политбюро!

СТАЛИН: Товарыщ Зиновьев, скажите – Лаврэнтий Палыч Бэрия хотя бы раз ошибся?

ЗИНОВЬЕВ: Не-нет… Нет! Ни разу!

СТАЛИН: Тогда может ошибаэтесь всё-таки вы?

ЗИНОВЬЕВ: Так точно! Ошибаюсь!.. Каменев давний враг народа! Ещё в семнадцатом году Каменев перешёл в стан врагов революции! Развернув в стране широкомасштабную шпионскую сеть провокаторов, он вместе с Троцким осуществлял акты саботажа, открыто призывал к свержению Советской власти и готовил покушение на вождя Советского народа товарища Сталина! Его вредительская деятельность нанесла непоправимый урон нашему социалистическому государству! И если Каменев ещё не расстрелян, это необходимо исправить и сегодня же привести приговор в исполнение!

СТАЛИН: Вы так думаэте?

ЗИНОВЬЕВ: Так точно, товарищ Сталин, думаю!

 

Сталин закурил трубку и, подойдя к своему столу, нажал на какую-то кнопочку. В стене его кабинета открылась потаённая дверь, и из неё выбежал возбуждённый Каменев.

 

КАМЕНЕВ: Клевета!!! Провокация!!!

 

Каменев набрасывается на Зиновьева и начинает наносить тому тяжкие телесные повреждения.

 

СТАЛИН: Успокойтэсь горячие фынские парни… Вот вам бумага, вот вам черныла… Напишитэ всё что вы думаэте друг об друге! А товарыщ Бэрия разберётся, кто из вас прав, а кто нэт… Кто из вас честный человэк, а кто враг и провокатор.

 

Зиновьев и Каменев начинают писать друг на друга доносы.

 

СТАЛИН: А пока вы пишите, я хотэл бы узнать, что вы думаэте о товарыще Бухарине… Начнём с Каменева.

КАМЕНЕВ: Товарищ Бухарин ве-верный партиец, иде-дейный борец за на-наше общее дело…

СТАЛИН: А что думаэт о Бухарине товарыщ Зиновьев?

ЗИНОВЬЕВ: Товарищ Бухарин соратник Ле-Ленина, член Центрального Комитета партии, истинный ком-коммунист и надёжный товарищ…

СТАЛИН: А вот товарыщ Бэрия считает… Как бы это сказать… Короче, товарыщ Бэрия считает, что товарыщ Бухарин не совсем нам товарыщ! То есть, конечно, товарыщ, но не совсэм.

КАМЕНЕВ: Я так и знал! Я чувствовал, что он враг!

ЗИНОВЬЕВ: Ещё в семнадцатом году Бухарин начал свою антисоветскую деятельность!

КАМЕНЕВ: Бухарин готовил покушение на товарища Сталина! Он хотел взорвать Кремль!

ЗИНОВЬЕВ: Этот вредитель шпионил в пользу Англии, Германии и Сан-Марино!

КАМЕНЕВ: Он готовил диверсии по всей стране!

ЗИНОВЬЕВ: Он хотел отравить всех членов Политбюро!

КАМЕНЕВ: Он подготовил и осуществил убийство товарища Кирова!

ЗИНОВЬЕВ: Голод в Поволжье и на Украине его рук дело!

КАМЕНЕВ: Смерть изменнику Родины! Смерть Бухарину!

ЗИНОВЬЕВ: Задушу голыми руками!

 

Сталин подошёл к своему столу и нажал на ту же кнопочку. Из потаённой двери выбежал трясущийся Бухарин.

 

БУХАРИН: Клевета!!! Провокация!!!

 

Бухарин набрасывается на Зиновьева и Каменева. Начинается потасовка.

 

СТАЛИН: Успокойтесь товарыщи! Пока ещё товарыщи… Вот вам бумага, вот вам черныла. Пишитэ, всё пишитэ! Бумага нэ краснеет! Как гласит русская народная поговорка: «Кто нэ спрятался, я нэ виноват».

 

Через пять минут Сталин начинает читать написанные друг на друга доносы Зиновьева, Каменева и Бухарина. В этот момент в кабинет входит Лаврентий Берия.

 

СТАЛИН: Товарыщ Бэрия… Вы вовремя! Почитайте это! Очень интэресно!

 

Сталин протягивает Берии доносы. Берия тут же кладёт их в папку.

 

СТАЛИН: Лаврэнтий Палыч, что мы делаем с предатэлями, изменникамы и врагами?

БЕРИЯ: К стенке!

СТАЛИН: Правильно! Товарыщ Бэрия, арестуйте этих людей. Точнее уже нэ людей! Они шпионы, провокаторы и дэвирсанты! И пусть праведный гнев всего советского народа жэстоко покарает этих Иуд, продавших свою Советскую Родыну дьяволу!

 

Зиновьев, Каменев и Бухарин падают на колени и ползут к Сталину.

 

ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ, БУХАРИН: Товарищ Сталин! Это недоразумение! Это ошибка! Мы не враги! Товарищ Сталин, мы Вас любим! Мы вас очень сильно любим! Больше жизни любим! Слава Великому Сталину!!! Слава!!! Слава!!!

СТАЛИН: Поздно товарыщи! Поздно!... Родыну любить надо было! Родыну!.. Нашу Советскую Родыну!

 

Глава 15

 

Москва

Кремль

Тост И.В. Сталина на приёме

в честь командующих войсками Красной Армии

24 мая 1945 года

 

«Товарищи, разрешите мне поднять ещё один тост, последний тост.

Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа.

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.

У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам сёла и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: «Вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой». Но русский народ не пошёл на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому Правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, – над фашизмом.

Спасибо ему, русскому народу, за это доверие.

За здоровье русского народа!»

 

Некролог

 

Тонет больше мух в меду, нежели в уксусе.

Ж. Лафонтен

 

Москва

Кремль

Заседание Совета Безопасности РФ

12 июня 1999 года.

 

На заседании председательствует первый Президент Российской Федерации Борис Николаевич Ельцин. Он сидит в самом большом кресле и пребывает в состоянии глубокого сна.

 

БОРИС АБРАМЫЧ: Ну что же господа, думаю пора нам отчитаться о проделанной работе. Кто начнёт?

ЛИВШИЦ: Я начну. Сразу хочу отметить, что в этом году утечка капиталов из страны достигла своего максимума и составила сто пятьдесят миллиардов долларов в год. И того из России в период с девяносто второго года по девяносто девятый год было вывезено примерно восемьсот миллиардов долларов. Вместе с вывозом капитала из России рос и внешний долг, который по примерным расчётам на сегодняшний день составляет около шестисот миллиардов долларов. А с учётом ежегодной инфляции рубля в сорок процентов, к началу двухтысячного года внешний долг России составит более семисот миллиардов долларов. Думаю, что это очень хорошие показатели. У меня всё.

БОРИС АБРАМЫЧ: А что по внутреннему бюджету?

КОШМАН: В этом году мы урезали все социальные программы. И таким образом наш бюджет заработал дополнительно двести миллионов долларов. Так же было значительно урезано финансирование науки, образования и здравоохранения. Это принесло дополнительно в наш бюджет примерно пятьсот миллионов долларов. На этом фоне экономика России постепенно превращается в сырьевой придаток западных стран. Это даёт нам возможность беспрепятственно вывозить на запад продукцию металлургических предприятий Сибири и Урала. Что только в этом году принесёт нам дополнительно от пятисот до семисот миллионов долларов. Окончательно развален коммунальный сектор. Только в этом году в коммунальную сферу было недофинансировано около полутора миллиардов долларов. Это, как вы понимаете, также пошло в наш актив.

ГРЕФ: А мы ещё землю продать можем!

МИЛЛЕР: И нефть! У нас ещё есть нефть!

БОРИС АБРАМЫЧ: Землю мы продать успеем, а вот добычу нефти надо увеличить! Цены каждый год падают, и доходов становится меньше.

 

Начинает смеяться Починок. От этого смеха просыпается Борис Николаевич Ельцин.

 

ЕЛЬЦИН: Это кто тут, понимаешь, смеётся?

БОРИС АБРАМЫЧ: Это Починок, Борис Николаевич.

ЕЛЬЦИН: А почему Починок смеётся?

БОРИС АБРАМЫЧ: Починок из местных. Понимаете, Борис Николаевич, в Совбезе должен быть кто-то из местных.

ЕЛЬЦИН: А почему Починок смеётся?

БОРИС АБРАМЫЧ: Я не знаю почему он смеётся… Спите Борис Николаевич, спите.

ЕЛЬЦИН: Но почему Починок смеётся?

БОРИС АБРАМЫЧ: Какая разница! Может быть, Починок женился, вот и смеётся на радостях!

ЕЛЬЦИН: Починок женился? А почему мне не доложили?

БОРИС АБРАМЫЧ: А вы, Борис Николаевич, в этот момент на самолёте над Исландией пролетали. Вот вам и не доложили.

ЕЛЬЦИН: Над Исландией? Что-то не помню… Самолёт, понимаешь, помню, а Исландию не помню.

БОРИС АБРАМЫЧ: Вот и хорошо… Спите, Борис Николаевич, спите.

 

Ельцин засыпает. Начинает докладывать Кох.

 

КОХ: В этом году продолжался развал армии. Не доукомплектование личного состава достигло пятидесяти процентов. Зато только за последние три года было утилизировано три тысячи танков, восемьсот вертолётов и двести пятьдесят самолётов истребительной авиации. Сами собой утонули три атомные подводные лодки, правда, без экипажей. Оставшаяся техника не представляет никакой угрозы, так как в войска не поставляются ни солярка, ни авиационный керосин. Другая боевая техника благополучно вывозится с наших военных баз из стран ближнего зарубежья. И через два года у России не останется ни одной военной базы заграницей… Хочется отметить, что без нашего ведома некоторые адмиралы, якобы на металлолом, продали китайцам пять новейших крейсеров и двенадцать противолодочных кораблей. А некоторые генералы обнаглели до такой степени, что продают боеприпасы, ракеты и обмундирование прямо со складов воинских частей. Надо с этим как-то разобраться.

БОРИС АБРАМЫЧ: Ну с генералами мы ещё разберёмся! Это для нас не проблема. Надо смотреть в будущее господа, в будущее! Анатолий Борисович, какие у нас планы на ближайшее время?

ЧУБАЙС: Необходимо окончательно приватизировать остатки государственной собственности. Это даст нам возможность получить контрольный пакет акций экономики почти уже всей страны. А это без малого пятьдесят миллиардов долларов. Правда никак не удаётся раздробить энергетику. Спровоцированный в этом году энергетический кризис не привёл к ожидаемому результату. Мы продолжаем отключать от электричества заводы, воинские части, жилой сектор, но как говорится воз и ныне там. Я думаю, что с этой проблемой мы разберёмся через год или два.

 

Опять начинает смеяться Починок. От этого смеха вновь просыпается Ельцин.

 

ЕЛЬЦИН: Это кто тут, понимаешь, смеётся?

БОРИС АБРАМЫЧ: Это Починок, Борис Николаевич.

ЕЛЬЦИН: А почему Починок смеётся?

БОРИС АБРАМЫЧ: Починок из местных. Понимаете, Борис Николаевич, в Совбезе должен быть кто-то из местных.

ЕЛЬЦИН: А почему Починок смеётся?

БОРИС АБРАМЫЧ: Я не знаю почему он смеётся… Спите Борис Николаевич, спите.

ЕЛЬЦИН: Но почему Починок смеётся?

БОРИС АБРАМЫЧ: Какая разница! Может быть, Починок развёлся, вот и смеётся на радостях!

ЕЛЬЦИН: Починок развёлся? А почему мне не доложили?

БОРИС АБРАМЫЧ: А вы, Борис Николаевич, в этот момент в Берлине оркестром дирижировали. Вот вам и не доложили.

ЕЛЬЦИН: В Берлине? Что-то не помню… Оркестр, понимаешь, помню, а Берлин не помню.

БОРИС АБРАМЫЧ: Вот и хорошо… Спите, Борис Николаевич, спите.

 

Ельцин засыпает. Слово берёт Борис Абрамыч.

 

БОРИС АБРАМЫЧ: Итак, господа, картина в принципе ясна. Теперь о главном: как вы все знаете, этот год у нас предвыборный. Пора включать наши предвыборные ресурсы, и главный из них телевидение. Необходимо будет веселей освещать события в стране, выкинуть на экраны побольше всякого хлама, развлекаловки, секса. Телевидение должно нести народу счастье и чувство опьянения свободой. Респондента необходимо отвлечь от его насущных проблем и идеологических пристрастий. Необходимо чтобы на всех каналах, не было ни каких замерзающих городов и голодающих учителей. Никаких нищих старух и больных детей. Никаких инвалидов и бомжей. Только позитив! Только! Только счастливые домохозяйки и их преуспевающие мужья. Масштабней давить на жадность, алчность, похоть и зависть. Исповедовать принцип: каждый сам за себя и выживает сильнейший! Но не мне вас, господа, учить… Придётся, правда, немного поиздержаться, но это всё мелочи. И если всё пойдёт по плану, то выборы наши. А там не за горами и выборы в регионах. Но в регионах попроще. В регионах уже проделано много работы, поэтому процесс окончательной суверенизации субъектов Федерации завершится через несколько лет. И такие республики как Татарстан, Башкирия, Мари Эл, Калмыкия, Чувашия, почти все республики Северного Кавказа станут независимыми государствами. Так же планируется продать Японии Курильские острова и Дальний Восток; Америке продать Чукотку, а Китаю юг Сибири. Калининград мы переименуем в Кёнигсберг и вместе с областью включим в состав Европейского Сообщества… Таким образом, через пять, максимум десять лет, Россия исчезнет с политической карты мира.

 

Неожиданно просыпается Ельцин и удивлённым взглядом осматривает лица присутствующих господ.

 

БОРИС АБРАМЫЧ: Спите, Борис Николаевич, спите.

 

Ельцин опять впадает в глубокий анабиоз и где-то через пару минут из каких-то глубин его сознания наружу вырывается оглушительно низкий бас: «Эх дубинушку ухнем! Эх родимую ухнем! Сама пойдёт, Сама пойдёт».

 

Начинает смеяться Починок.

 

Эпилог

 

Не слишком разжигайте печь для своих врагов,

иначе вы сгорите в ней сами.

В. Шекспир

 

Афганистан

Горный массив Торра – Борра.

Речь духовного лидера движения

Аль – Каида, Усамы Бен Ладена

перед своими сторонниками.

6 часов 13 минут утра по местному времени

11 сентября 2001 года.

 

«Братья мусульмане! Потомки великого пророка Мохаммеда находятся в смертельной опасности! Отовсюду мы слышим стоны наших единоверцев! Исламский мир утопает в крови! Братья со всего мира молят нас о спасении! История не простит нам бездействия!

Властью данной мне Аллахом и его пророком Мохаммедом, я объявляю всем неверным священную войну – джихад! Ибо джихад это единственный путь достижения целей всемирного Халифата и спасения нашей веры данной нам всевышним! А джихад, братья, требует жертв! И жертв, как мы знаем, не малых! И если вы думаете, что джихад жертв не требует, то вы сами станете жертвой этого джихада! Ведь смысл джихада и есть жертвы! Но жертвы не во имя жертв, а жертвы во имя джихада! Джихад во имя жертв, жертвы во имя джихада!

Только жертвы могут оправдать наш джихад! Джихад требует жертв, дабы избежать ещё больших жертв! На кой шайтан, будет нужен этот джихад, если он не будет оправдан жертвами?! Что это будет за джихад такой, без жертв?! Джихад без жертв это как Аллах без Мохаммеда, это как Коран без фетв, мечеть без муллы, хадж без мольбы!

Джихад, братья мои, это вам не ухо дохлого осла, это вселенский потоп! Это раскалённое жерло вулкана, в пекло которого мы должны бросить жертвы, дабы оправдать наш джихад! И чем этих жертв будет больше, тем будет лучше для джихада!

Мусульмане всего мира, соединяйтесь! Алляху Акбер, товарищи, Алляху Акбер!!!»

 

© Сибирёв О.А.