А он стоял и матерился...

- "Опять сидят, едят, и телевизор смотрят"!.. -

Он снова злился, глядя в освещённое окно,

А после матерился… Продолжалось так давно,

Но сколько?, ты спроси, все скажут, что не помнят…

 

Когда же, в кухнях, спальнях, люди выключали свет,

Уставшие за долгий день, и засыпали…,

Он ещё больше злился: - "Затаились, твари…

За мною наблюдают"…, и ругался, на чём свет…

 

Но если те слова, что Он адресовал жильцам,

Того окна, или другого, отличались,

То матерные все одними оставались,

А почему, об этом, как-то, Он не знал и сам…

 

Но это ладно, семечки…, а пиком злобы

Был день…, когда светло, и что там, в окнах, не видать…

- "И что они там делают"?.. приходится гадать…

И нёсся мат рекой, всё той же низкой пробы…

 

К тому же, днём ужасно раздражали люди,

Которые, без дела, взад-вперёд носились,

Столкнувшись с ним, часть падало, и матерились,

Пореже в выходные дни, и чаще в будни…

 

Возможно, что от них, как раз, и научился

Он материться?.. – Только что об этом говорить?

Возможно…, только это Он уже успел забыть,

Зато не позабыл, как надо материться…

 

- "Ну, вот куда та дамочка в пальто метнулась"?.. -

Он задавал вопрос, добавив слово матом…

- "И почему не дома, а летит куда-то?

Хотелось так её задеть, - жаль, увернулась"…

 

Он многих знал и материл в своём квартале.

Всем доставалось, часто крепко, матом от него,

А был столбом Он телеграфным, только и всего,

Стоявшим не в кювете, а на тротуаре…