В конце декабря (пятому номеру)
Декабрь, хмельной и буйный,
Гладким крестиком вышил ночь.
И бьётся седая старуха
В окно из прюнели –
Ей, строгой и нервной
Сердечнице, видеть невмочь
Вытекших глаз
Измождённые щели,
И дуги костисто и струнно
Застывших колосьев рук.
Она, как уставшая
Старая мать,
Нежданно и рано ушедшая
С ним на девятый круг,
Готова раны
Его целовать,
И каждый загнивший струп.
Плачет ему и визгливо
Просится: «Пусти, мол, сынок.
Я кудри вновь
Золотом выстелю,
Напою тебе милой рожью,
Заверну их в тугой рожок,
И щели забрызгаю
Синими кистями,
Мой юный седой Серёжка...
Мы из верёвки сплетём шнурки,
Да спалим под утро
В печи и в камине –
Голубые весенние дни далеки,
А мы бело-пухово
Согреемся ими...»
Рыдай, рыдай лабиринтом
Следов собачьих, старая Вьюга,
И глянцевый лоб
Разбей в стекло!
Корчись и вой с Декабрём
Под окном побитою сукой –
Его тьмою
Песочною занесло,
Замело, и сугробами душными
Вакуум ночи на горло лёг...
Чёртовы девять
Десятков лет
Бьётся перо в агонии и льдом
Укрытый свечной огонёк
На склизкой
Улитке-трубе.
И рыдай, и вой, синевласая
Вьюга, и бейся в его окно,
И слёзно, и горько
Просись к нему.
Молчи только, «матушка»,
В колкой ночи над Невой
Кто сплёл
Для него петлю.
