Гуслярства. О любви и о лете

Накренился край ладьи-полумесяца,
Потянуло ниоткуда прохладою.
Может, что-то в эту ночь и замесится,
В смысле чувств, с такой игривою ладою,

Что раскинулась, как плач над купавами:
Всеобъемлюще, вольготно, несдержанно,
Наслаждаясь забытьём и забавами
Победительницы или поверженной,

Вседоступной и застенчивой скромницы,
Словом, разной русской марьи-искусницы.
К ночнику сбежались мошки-паломницы,
От незнаемо кого до капустницы

Или совки — мне знакомее женские,
А не эти, насекомьи познания.
Подтверждающе звучат стулья венские,
Даже хмыкают из-под одеяния,

Что срывалось перед тем, как опомнится
Через энное количество семени,
Расплескавшегося в теле виновницы
Вожделения, из райского племени

Обольстительниц, стервозных и страждущих
В меркантильном отношении к сильному
Кандидату из доступных и жаждущих,
Одинокому и любвеобильному.

Только лето добавляет к спасению
Беспардонностью своей коронованной
Обнажённые часы вознесения
К откровениям души очарованной

Красотой движений, женскою грацией
В этих маленьких, растрёпанных счастиях...
А вокруг так душно пахнет акацией
И остатками Coty на запястиях.

* * *
Разговевшись на зелёные праздники,
В гамаках торчим, как тот, на распятии,
А вокруг роятся осы и бражники,
Обостряя чистоту восприятия.

Пароходами поплыли кадильники
Пчеловодов над тоской и смородиной,
И сидишь до отвращенья в малиннике,
Наконец довольный жизнью и Родиной.
14.01.1997