всем моим многоуважаемым коллегам по цеху
Мне часто говорят с укоризной,
Что лирика – удел привидений,
Что поэзия – высокомерное созерцание жизни
И заумное оправдание собственной лени.
Мне часто тыкают в нос:
Не стихами бы ты сотрясал воздух и рот,
И вся писанина – лишь ответ на вопрос:
На диване валяться, иль работать идти на завод.
Меня часто пеняют за пафос,
За неверное избранье удела,
Намекая: писательство – пустая забава,
А не стоящее, полезное дело.
Мне часто на соринку в глазу указуют,
На брёвнах своих готовые сжечь,
А я гоню мысль, как собаку борзую,
Прочь. И ветер в лицо так, что – голову с плеч.
Мне часто твердят, советуют, льстят,
Меня учат, ограняют, пестуют,
Предостерегают, заботятся, как лучше хотят,
Оказывают опеку известную.
И я соглашаюсь. Не грешу на судьбу.
Пусть похож я на романтичного нытика.
Прекрасно понимаю: червям ведь в гробу
Всё равно, кого жрать, поэта ли, критика.
Что лирика – удел привидений,
Что поэзия – высокомерное созерцание жизни
И заумное оправдание собственной лени.
Мне часто тыкают в нос:
Не стихами бы ты сотрясал воздух и рот,
И вся писанина – лишь ответ на вопрос:
На диване валяться, иль работать идти на завод.
Меня часто пеняют за пафос,
За неверное избранье удела,
Намекая: писательство – пустая забава,
А не стоящее, полезное дело.
Мне часто на соринку в глазу указуют,
На брёвнах своих готовые сжечь,
А я гоню мысль, как собаку борзую,
Прочь. И ветер в лицо так, что – голову с плеч.
Мне часто твердят, советуют, льстят,
Меня учат, ограняют, пестуют,
Предостерегают, заботятся, как лучше хотят,
Оказывают опеку известную.
И я соглашаюсь. Не грешу на судьбу.
Пусть похож я на романтичного нытика.
Прекрасно понимаю: червям ведь в гробу
Всё равно, кого жрать, поэта ли, критика.
