Деревенские страсти
Когда я был еще маленький, жил у нас в деревне мужичок, ох и бед с ним было, как что учудит, а проблемы у всех и каждого. И главное, все мы понимали, ну не со зла он это, просто глаза боятся, а руки уже сотворили. Только, увы, никому от этого легче-то и не становилось. Звали его Бедокуров Тимофей Петрович. Говорящая фамилия, видно и впрямь, как корабль назовешь, так он и поплывет. Бедокуров как в молодости чудить-то начал, так и в старости не прекратил, ему уже седьмой десяток пошел, а он, как в юнец, все за бабками у реки подсматривал, да в байки разные верил, причем даже в те, что сам и придумал. Вся деревня звала нашего местного смутьяна – Петрович, а мы, дети малые - дед Тимофей.
Ох, и любил он почудить да покуролесить. Что ни день, то что-то новое сотворит. Как-то взялся помочь соседке своей Бабе Нюре с проводкой, и уж как она его не уверяла, что тут мастер нужен, дед Тимофей махнул на все рукой и сказал, что делов на пять минут и он сам справится с такими мелочами. Баба Нюра, бледная, смотрела, как Петрович деловито выкручивает пробки и приступает к работе, и ведь знала - от него добра не жди.
Справлялся дед Тимофей аж три часа, а расплачивались мы три дня, пока специалист из города не приехал. Что уж он там учудил, никто и сейчас не ведает, только после его слов: «Все, бабка, включай свет», этот самый свет потух во всей деревне и признаков жизни уже не подавал, а самого Петровича так коротнуло, что он после еще неделю заикался и дергался, как при нервном тике.
Пока вся деревня без света сидела, Петрович старался из хаты своей и не выходить, вдруг бабоньки окончательно без своих сериалов озвереют, да и побьют ни в чем неповинного человека. Женская часть деревни, конечно, добрее за эти три дня не стала, но и покушаться на жизнь местного ходячего несчастья тоже не решилась. То ли они его все же простили, то ли из жалости бить не стали. Тогда дед Тимофей попритих, и стало спокойнее, все расслабились, но зря.
Недели две спустя он отыскал старую заначку - бутыль самогона, о которой когда-то позабыл совсем, и оприходовал ее за раз. Всю ночь жители смотрели, как вусмерть пьяный Петрович гонял, по его же словам, чертей, которые каждый день приходили, чтобы пить его самогон. Все бы ничего и люди, возможно, тихо бы посмеялись и разошлись, но дело было в конце января, мороз стоял в тридцать пять градусов, а все, что было на «изгоняющем бесов» - это валенки и шапка-ушанка, даже трусов Петрович не удосужился надеть. И в звездную ночь хорошо было видно голожопого пьяного дебошира. Люди попытались его отловить, только толку с этого не было, больно шустрый оказался дедок, верткий, и лишь часа через два его смогли связать и затащить домой. Уже уснувшего Петровича сгрузили на старую кровать и оставили до утра запертым, на всякий случай, мало ли, еще черти разбудят и вновь устроит наш балагур забег по всему селу в чем мать родила.
После того случая Петрович вновь притих. Стыдно ж было. Он как выйдет, а бабоньки смеются да спрашивают, всех ли чертей ему удалось выловить. Дед Тимофей смущался и быстрее пытался уйти с глаз долой. Правда, надолго его вновь не хватило, и как только началась весенняя капель, он устроил новые «развлечения» всей деревне. Ночью, пока все спали, он, вновь наклюкавшись, решил, что надо бы устроить проводы зиме, и разобрал собственный забор на дрова, да запалил костер. Посчитав, что дровишек мало и костер маловат, ринулся к изгороди соседей. Успел уже и забор проредить местному врачу, пока тот не вышел из дома, разбуженный треском, с которым Петрович выламывал доски. Урезонили Петровича быстро, только вот за костром не уследили, и, пока суд да дело, пламя перекинулось на сарай отсутствующей в то время бабы Нюры, и тот сгорел аж до фундамента, а именно в нем погорелица прятала все свои накопления на черный день. Вот он, черный день-то, и настал, а сбережения тю-тю, раньше еще пошли на костер зиму провожать.
Вот тогда у бабы Нюры и сдали нервы. Еще бы, приехала домой, а там такой подарок. Уж как она гоняла Петровича по деревне огромным дрыном и грозилась выпороть, наверное, и в соседнем поселке слышно было. Поймать она его не смогла и, вконец выбившись из сил, бросила палку, и разрыдалась. Бабоньки отвели горемычную в дом и попытались отпоить корвалолом: уж больно сильно старушка побледнела, руки тряслись, как бы Богу душу не отдала. Тот день Петровичу запомнился надолго. За ним и в молодости так девки не бегали, а тут вон какая страсть, разошлась и не остановить.
А однажды дед Тимофей пропал, пять дней его всей деревней по лесу искали, думали все, утоп где или еще как убился по пьяни, но нет, никто не угадал. Петрович появился на пятый день, бледный, исхудавший и с огромными, почти безумными глазами. Он заперся дома на двое суток и не выходил, а когда появился, жители его не узнали, так сильно Петрович изменился: побрился, а то вечно щетиной заросший был, помылся, сменил грязную и просаленную одежду на новую и свежую. Месяц все в страхе ждали, что еще чего нового отчудит дед Тимофей, но того как подменили. Самогон он пить перестал, и даже если предлагали, всегда отказывался.
Мы с моими друзьями были еще детьми, и если взрослым было интересно, то нам почти невтерпеж хотелось знать, что же так изменило непутевого алкоголика и тунеядца. Долго он на уговоры наши не поддавался и грозился уши отвинтить, если не отстанем, но куда там, уши - мелочь, когда на горизонте маячила интересная история. На третий день наших преследований он сдался и начал рассказывать, что с ним да как приключилось.
Мы слушали с открытым ртом, а Петрович тихо приоткрывал занавес тайны.
- Иду я себе как-то ночью… Куда иду? Да дела были, не важно. В общем, уже и по делам этим сходил, да когда возвращался, почти у дома был, они меня и окружили. Кожа серебристая, глаза здоровые, во рту клыки. Слышу, они мне чё-то вещают, да не словами, а прямо в голову мне все картинками запихивают. Я перепугался, а бежать-то и не знаю куда, всюду они.
Рассказал в тот день Петрович о том, как увели они его на свой корабль и три дня что-то с ним мудрили, опыты какие-то проводили и все рассказывали, что ищут интересные образцы нашего вида, чтоб забрать на свою планету, как только прибудет главный корабль. По их словам, Петрович был ну очень интересным экземпляром. Очнулся он уже в лесу, один и голый, а одежда аккуратненькой стопочкой рядом лежала.
Мы слушали с открытыми ртами, а дед Тимофей, закончив свой рассказ, напоил нас чаем и быстро выпроводил. С той поры он больше не пьет, а из-за чего знаем только мы. Как сказал сам Петрович, ироды что-то запихнули ему под кожу, и теперь того от вида спиртного тошнит. Дед Тимофей утверждал - они обещали ему, что вернутся и заберут. Мы, правда, не верили поначалу, все посмеивались над ним. Петрович с того дня и ждал их прилета, а спустя два года пропал. Жители весь лес прочесали и реки с озерами обшарили, Петрович как под землю провалился. И только бабульки тихо так шептались:
- За грехи прошлые поплатился, сгинул в геенне огненной.
Бабоньки, поговорив, дружно крестились и расходились, и только мы знали правду – сдержали слово пришельцы и забрали дедка с собой, на их планету.
Ох, и любил он почудить да покуролесить. Что ни день, то что-то новое сотворит. Как-то взялся помочь соседке своей Бабе Нюре с проводкой, и уж как она его не уверяла, что тут мастер нужен, дед Тимофей махнул на все рукой и сказал, что делов на пять минут и он сам справится с такими мелочами. Баба Нюра, бледная, смотрела, как Петрович деловито выкручивает пробки и приступает к работе, и ведь знала - от него добра не жди.
Справлялся дед Тимофей аж три часа, а расплачивались мы три дня, пока специалист из города не приехал. Что уж он там учудил, никто и сейчас не ведает, только после его слов: «Все, бабка, включай свет», этот самый свет потух во всей деревне и признаков жизни уже не подавал, а самого Петровича так коротнуло, что он после еще неделю заикался и дергался, как при нервном тике.
Пока вся деревня без света сидела, Петрович старался из хаты своей и не выходить, вдруг бабоньки окончательно без своих сериалов озвереют, да и побьют ни в чем неповинного человека. Женская часть деревни, конечно, добрее за эти три дня не стала, но и покушаться на жизнь местного ходячего несчастья тоже не решилась. То ли они его все же простили, то ли из жалости бить не стали. Тогда дед Тимофей попритих, и стало спокойнее, все расслабились, но зря.
Недели две спустя он отыскал старую заначку - бутыль самогона, о которой когда-то позабыл совсем, и оприходовал ее за раз. Всю ночь жители смотрели, как вусмерть пьяный Петрович гонял, по его же словам, чертей, которые каждый день приходили, чтобы пить его самогон. Все бы ничего и люди, возможно, тихо бы посмеялись и разошлись, но дело было в конце января, мороз стоял в тридцать пять градусов, а все, что было на «изгоняющем бесов» - это валенки и шапка-ушанка, даже трусов Петрович не удосужился надеть. И в звездную ночь хорошо было видно голожопого пьяного дебошира. Люди попытались его отловить, только толку с этого не было, больно шустрый оказался дедок, верткий, и лишь часа через два его смогли связать и затащить домой. Уже уснувшего Петровича сгрузили на старую кровать и оставили до утра запертым, на всякий случай, мало ли, еще черти разбудят и вновь устроит наш балагур забег по всему селу в чем мать родила.
После того случая Петрович вновь притих. Стыдно ж было. Он как выйдет, а бабоньки смеются да спрашивают, всех ли чертей ему удалось выловить. Дед Тимофей смущался и быстрее пытался уйти с глаз долой. Правда, надолго его вновь не хватило, и как только началась весенняя капель, он устроил новые «развлечения» всей деревне. Ночью, пока все спали, он, вновь наклюкавшись, решил, что надо бы устроить проводы зиме, и разобрал собственный забор на дрова, да запалил костер. Посчитав, что дровишек мало и костер маловат, ринулся к изгороди соседей. Успел уже и забор проредить местному врачу, пока тот не вышел из дома, разбуженный треском, с которым Петрович выламывал доски. Урезонили Петровича быстро, только вот за костром не уследили, и, пока суд да дело, пламя перекинулось на сарай отсутствующей в то время бабы Нюры, и тот сгорел аж до фундамента, а именно в нем погорелица прятала все свои накопления на черный день. Вот он, черный день-то, и настал, а сбережения тю-тю, раньше еще пошли на костер зиму провожать.
Вот тогда у бабы Нюры и сдали нервы. Еще бы, приехала домой, а там такой подарок. Уж как она гоняла Петровича по деревне огромным дрыном и грозилась выпороть, наверное, и в соседнем поселке слышно было. Поймать она его не смогла и, вконец выбившись из сил, бросила палку, и разрыдалась. Бабоньки отвели горемычную в дом и попытались отпоить корвалолом: уж больно сильно старушка побледнела, руки тряслись, как бы Богу душу не отдала. Тот день Петровичу запомнился надолго. За ним и в молодости так девки не бегали, а тут вон какая страсть, разошлась и не остановить.
А однажды дед Тимофей пропал, пять дней его всей деревней по лесу искали, думали все, утоп где или еще как убился по пьяни, но нет, никто не угадал. Петрович появился на пятый день, бледный, исхудавший и с огромными, почти безумными глазами. Он заперся дома на двое суток и не выходил, а когда появился, жители его не узнали, так сильно Петрович изменился: побрился, а то вечно щетиной заросший был, помылся, сменил грязную и просаленную одежду на новую и свежую. Месяц все в страхе ждали, что еще чего нового отчудит дед Тимофей, но того как подменили. Самогон он пить перестал, и даже если предлагали, всегда отказывался.
Мы с моими друзьями были еще детьми, и если взрослым было интересно, то нам почти невтерпеж хотелось знать, что же так изменило непутевого алкоголика и тунеядца. Долго он на уговоры наши не поддавался и грозился уши отвинтить, если не отстанем, но куда там, уши - мелочь, когда на горизонте маячила интересная история. На третий день наших преследований он сдался и начал рассказывать, что с ним да как приключилось.
Мы слушали с открытым ртом, а Петрович тихо приоткрывал занавес тайны.
- Иду я себе как-то ночью… Куда иду? Да дела были, не важно. В общем, уже и по делам этим сходил, да когда возвращался, почти у дома был, они меня и окружили. Кожа серебристая, глаза здоровые, во рту клыки. Слышу, они мне чё-то вещают, да не словами, а прямо в голову мне все картинками запихивают. Я перепугался, а бежать-то и не знаю куда, всюду они.
Рассказал в тот день Петрович о том, как увели они его на свой корабль и три дня что-то с ним мудрили, опыты какие-то проводили и все рассказывали, что ищут интересные образцы нашего вида, чтоб забрать на свою планету, как только прибудет главный корабль. По их словам, Петрович был ну очень интересным экземпляром. Очнулся он уже в лесу, один и голый, а одежда аккуратненькой стопочкой рядом лежала.
Мы слушали с открытыми ртами, а дед Тимофей, закончив свой рассказ, напоил нас чаем и быстро выпроводил. С той поры он больше не пьет, а из-за чего знаем только мы. Как сказал сам Петрович, ироды что-то запихнули ему под кожу, и теперь того от вида спиртного тошнит. Дед Тимофей утверждал - они обещали ему, что вернутся и заберут. Мы, правда, не верили поначалу, все посмеивались над ним. Петрович с того дня и ждал их прилета, а спустя два года пропал. Жители весь лес прочесали и реки с озерами обшарили, Петрович как под землю провалился. И только бабульки тихо так шептались:
- За грехи прошлые поплатился, сгинул в геенне огненной.
Бабоньки, поговорив, дружно крестились и расходились, и только мы знали правду – сдержали слово пришельцы и забрали дедка с собой, на их планету.
