Поэтическая дуэль

Какой бы ни была операция, сложной полостной, с применением эндотрахеального наркоза, длящейся несколько часов, или же простой, которая не требует скальпеля и сложной анестезии, да и длится всего пятнадцать-двадцать минут, она является вмешательством в целостность организма. После любой операции чувствуешь себя, будто сам не свой. Откуда ни возьмись наваливается странная хандра. Всё противно ноет, тянет и болит, увлекая вниз, в бездну тоски и пустоты.

 

Но жизнь во внешнем мире продолжается. Время не застывает. Приходится существовать дальше. Никому нет дела до того, что у тебя внутри.

 

И наступает новое утро. И опять приходится решать те же проблемы…

 

…и опять приходится топать на работу, слушать ЦУ начальства, приступать к служебным обязанностям… Всем наплевать, что у тебя на душе, есть ли силы жить и работать, какие ощущения ты испытываешь…

 

Собрание, на котором решаются особо важные дела, а потом выезд на объект. Желания это делать — ноль. Но приходится тащить свою задницу к новому клиенту.

 

Из-за проклятой летучки пришлось пропустить завтрак, но купленные в ближайшем супермаркете нежирный кефир, пирожки с творогом и плитка любимого молочного шоколада должны неплохо заменить его.

 

Небольшой скверик между домами. Сейчас тут тихо и прохладно. Сажусь на лавочку и начинаю трапезу.

 

Запах свежей сдобы приятно щекочет ноздри, она тает на языке. Ммм… Блаженство. Запиваю кефиром, прихлёбывая прямо из горла.

 

В душе сумбур и усталость, вызванные послеоперационным отходняком. И тут происходит то, что обычно происходит, когда я нахожусь в подобном состоянии: провал в Гипос. Что такое Гипос? Так я называю внутренний мир мальчика, который живёт во мне до сих пор. Это особое измерение, где всё преображается и живёт своей жизнью.

 

И я уже не чувствую за спиной шум метро — это рычит страшный дракон подземелий. А на меня величаво и сонно смотрит множественными глазами огромный девятиэтажный монстр. Лохматый тёплый жёлтый шар ласково гладит это существо по телу, скользя лёгкими светлыми лучами-руками, пытаясь разбудить и взбодрить. Озорно мигает в десятках глаз зверя, но тот пока не желает пробуждаться.

 

Иногда зверь издаёт протяжный скрип, изрыгая из себя частицу, которая, будто блуждающий атом, куда-то стремится, торопится с важным видом. А иногда существо пищит высоким голосом: «Не хочу в школу!» или же «Кофе залил плиту!», после чего запах чего-то подгорелого касается ноздрей.

 

Монстр будто спит, но это лишь на первый взгляд. Он просто дремлет, но внимательно следит за сквериком — небольшой поляной, соединяющей Гипос и реальность. Вот моргнул веком-шторой на пятом этаже, а на втором хлопает светлыми жалюзи-ресницами, а где-то на третьем вообще едва-едва разлепляет ажурный тюль, подглядывая исподтишка.

 

Кругом жизнь. Стоит только увидеть. А вот, словно муравьиный улей, налетела стая голубей на половинку буханки хлеба, которую кто-то обронил или выкинул. Каждый пытается себе урвать кусок побольше. А вон, недалеко от них, маленький серый воробей, жмётся, тулится, боится подойти ближе — заклюют. Но вот, улучает момент и, резким движением хватая огромную крошку, тут же взлетает с добычей — от греха подальше.

 

Голуби пытаются его достать, но ничего не выходит, шустрый проныра уже скрылся из глаз. А стая продолжает свой внутренний марафон за самые вкусные и большие крошки.

 

Заглядевшись на них, я перестал замечать всё остальное, Гипос совсем затянул меня. А время-то идёт, надо быстрее кушать. Выхожу из своего измерения, кусаю булку, хочу сделать глоток кефира и тут же чувствую на себе взгляд.

 

На противоположной лавке сидит мальчишка. И откуда только взялся?

 

Такое впечатление, что из Гипоса. Будто чертёнок сбежал от своей бабушки: чумазый; в рваной запятнанной давно потерявшей свой истинный цвет одежде; даже издалека видно, что ногти чёрные; босой. Только тёмные глаза пронзительные и больные.

 

Вот это взгляд! И он направлен на мою еду.

 

«Да голодный же, видать!» — проскакивает мысль, а вслух говорю:

 

— Как тебя звать? Иди сюда.

 

Ребёнок встрепенулся, но молча остался на своём месте.

 

— Хочешь? — показываю ему на ещё не тронутую ватрушку.

 

Трёт рукой нос и кивает.

 

— На, — протягиваю ему, но мальчик остаётся на месте, хотя видно, как ему хочется маняще-ароматного пирога.

 

Ишь, какой запуганный. Ладно. Кладу булку в пакете на край скамьи, плитку шоколада тоже (эх, не судьба мне сегодня нормально позавтракать, но ему она нужнее), встаю и отхожу.

 

Пацан тут же, со скоростью света, вскакивает со скамьи, бежит, хватает оставленную еду и также быстро убегает.

 

«И что это было?» — проносится в голове. Со вздохом открываю бутылку с кефиром и с тоской смотрю на неё. Делаю глоток.

 

Потом закрываю, гляжу на ту лавочку, где недавно сидел чумазый мальчик, и вижу голубя. Белоснежного голубя. Наваждение?

 

Хочу подойти ближе, но птица тут же взмывает ввысь: уже не поймать, даже взглядом.

 

— Эх, Кир, топал бы ты на работу. Клиент, поди, заждался… — шёпотом говорю сам себе и направляюсь к станции метро.

Петька рос в небогатой семье. В школе он был далеко не отличником, но у него было доброе сердце и во дворе его местные ребята прозвали « Петька-Добряк ». Он выходил рано утром из своего подъезда и шел подкармливать бродячих животных. Возле заброшенного дома собирались коты и собаки, и Петька то им хлеба накидает, то молока в баночку нальет. Об этом во дворе все знали, но особого внимания не предавали. Все думали – это потому, что у Петьки не было своих друзей и так он заменяет свое общение со сверстниками. Каждый надеялся, что Петька вырастет и станет как все, со своими проблемами и переживаниями. Время шло, но Петька не менялся. Ему уже было пора школу заканчивать и думать о своем будущем, а он все бегал к заброшенному дому.

В один такой осенний день Петька сильно заболел, и врач ему сказала неделю дома сидеть лечиться и никуда не выходить. Иначе будут серьезные последствия и могут быть осложнения организма. Петька не сразу согласился, ведь его уже ждали бездомные друзья. Но его мать твердо запретила всякие прогулки. Не хватало еще, чтобы сын в таком юном возрасте получил инвалидность. А чтобы быть совсем уверенной, то она решила закрывать входную дверь на наружный замок, когда будет уходить на работу.

 

Первые двое суток пролетели довольно быстро, но на третий день Петька так истосковался по своим бродячим друзьям, что он решил любыми способами покинуть квартиру. Единственным выходом это было через окно. Петька жил в пятиэтажке на четвертом этаже и возле его окна проходила водосточная труба. Он оделся теплее и, открыв окно, аккуратно залез на трубу. Люди снизу постепенно начали собираться посмотреть, что же произойдет. У Петьки от страха затряслись руки, и примерно на уровне третьего этажа правая нога соскользнула с опоры трубы, и Петька с криком рухнул на землю.

 

Через мгновение Петька очнулся в абсолютно пустом месте. Там не было ничего, кроме ярко-белого света. Петька чувствовал странное и в тоже время очень приятное ощущение отсутствия собственного тела. Такая сразу появилась легкость, которую при жизни он никогда не чувствовал. Петька был в полном сознании и при этом не понимал, где он находится. Время как будто не имело тут никакого значения и это стало Петьку сильно настораживать.

 

- Сколько мне еще тут оставаться в небытие? – подумал Петька . – А может на этом все и ничего больше не произойдет? И в этом заключается вся сущность жизни? Тогда почему так рано? Ведь мне бы еще жить и жить.

 

И тут Петька начал вспоминать, а чем же он на самом деле в жизни занимался. И не зря ли он прожил этот достаточно короткий отрезок времени. Ярко-белый свет начал заполняться его воспоминаниями. Первые были еще в яслях, когда Петька отказывался, есть манную кашу. Потом детский сад, школа, и прочие моменты, которые Петька специально не запоминал. Это сохранилось в его памяти, и он будто нажал на проигрывание. Когда воспоминания закончились, Петька увидел туннель. Такое было чувство, что кто-то зовет его туда. Пропал всякий страх, и Петька без раздумий вошел в него. Через пару минут Петька открыл глаза и увидел, что он находится в машине скорой помощи.