Бретгольц Ольга

Практически любая окружающая информация, книги, фильмы, конференции, новости, даже реклама, была кем-то переведена для нас. Но что скрывает за собой профессия переводчика? Так ли это легко, как кажется?

В бизнесе, по роду своей деятельности, я перевожу техническую литературу, коммерческие договора и контракты, и такая работа хорошо оплачивается, но она малоинтересна. Зато занятие художественным переводом, напротив, дело очень интересное, но малооплачиваемое.

Однако, художественный перевод, то есть перевод художественных текстов - это один из самых сложных видов перевода! Ведь я перевожу не просто слова, а уподобляюсь автору, «влезаю в шкуру писателя», воспринимаю его стиль, эпоху, в которой он жил и работал. Как говорил В. Набоков, добросовестный переводчик обладает свойством мимикрии. И, как же это сложно, переключиться полностью на иное мировосприятие, иной стиль, иные чувства и проникнуться ими настолько, чтобы оригинальный авторский текст не проиграл от переложения на другой язык, сохранил свою значительность и ценность.

Теории и практике художественного перевода посвящено немало книг, но почти во всех прослеживаются основные темы, которые можно представить в виде цитат: «Переводчик от творца только что именем рознится» (Василий Тредиаковский); «Переводчик в прозе – раб, переводчик в стихах – соперник» (В. А. Жуковский); «Подобно оригиналу, перевод должен производить впечатление жизни, а не словесности» (Б. Л. Пастернак). Вот что говорил о существе переводческой работы О. Мандельштам: «Перевод – один из трудных и ответственных видов литработы. По существу, это создание самостоятельного речевого строя на основе чужого материала. Переключение этого материала на русский строй требует громадного напряжения, внимания и воли, богатой изобретательности, умственной свежести, филологического чутья, большой словарной клавиатуры, умения вслушиваться в ритм, схватить рисунок фразы, передать ее – все это при строжайшем самообуздании». Говорил это О. Мандельштам о переводах прозы, но его слова в высшей степени можно отнести к требованиям поэтического перевода.

Сразу скажу, что перевод художественной прозы и перевод поэзии – это две принципиально разные вещи, они требуют от переводчика разных, хотя и частично совпадающих качеств. В этом отличие литературного переводческого труда от просто труда литературного. Если Пушкин, Лермонтов, Бунин, Пастернак, Мандельштам могли писать и прозу, и стихи, то у переводчиков существует строгое разделение на прозаиков и стихотворцев. Если переводом прозы и драматургии занимаются профессиональные переводчики, обычно получившие специальное образование, в совершенстве владеющие тем языком (или теми языками), с которых они переводят, то переводами стихов занимаются, как правило, профессиональные писатели - поэты, довольно часто пользующиеся таким очень специфическим инструментарием, немыслимым в прозаическом переводе, как подстрочник. Подстрочник я бы определила, как дословный, буквальный, связный прозаический перевод смысла текста, которому не придана еще специфическая поэтическая форма - ритм, рифмовка. Художественным перевод становится, когда такая форма подстрочнику придана, и, кроме того, поскольку словарный перевод вариативен, выбраны такие синонимы к словам подстрочника, которые, позволяя сохранить нужную форму, наилучшим образом передают не только смысл, но и все краски и оттенки первоисточника: эмоциональные, лексические, синтаксические. Это именно та окончательная работа, которую делает переводчик-поэт.

Художественный перевод поэзии требует, в первую очередь, высокого мастерства в технике стихосложения, владение рифмой, знания законов поэзии, лексического багажа. И, пожалуй, самое главное, подлинного поэтического чутья, слуха, интуиции, таланта. Смысл же переводимого текста при незнании языка первоисточника подсказан переводчику уже упомянутым подстрочником. В нем, однако, важнейшие, помимо формы, элементы поэзии – индивидуальная авторская интонация переводимого текста, его языковый аромат еще не переданы. Их воссоздание – пожалуй, труднейшая и главнейшая задача для переводчика стихов. Переводчик подбирает слова, стараясь подобрать ключик к загадке смысла. Так, в стихотворении поиск нужного слова представляется как почти волшебное действо, сравнимое с тщательным осматриванием родинок ребёнка матерью, боящейся, как бы эльфы не подменили дитя:

 

«Так, от отчаянья на волосок,

В болезненном и страшном напряженье

Ищу я слово, взгляд или намек –

Родимое пятно стихотворенья». (С) Г.Кружков

 

Ниже представляю подлинник стихотворения английского поэта-метафизика Джона Донна (1572-1631),

«A Valediction: Forbidding Mourning» («Прощальное Слово: Запрет Траура»), которое он написал в 1616 году, и три переводческих решения на русский язык - И. Бродского, Г. Кружкова и Г. Цеплакова. Три перевода, три стратегии и три находки, которые, на мой взгляд, представляют собой ярчайший пример художественного поэтического перевода, как особой грани творчества.

А, быть может, анализируя их переводы, кто-нибудь их читателей захочет обосновать осуществлённые ими трансформации или деформации текста.

 

A Valediction: Forbidding Mourning

by John Donne

 

As virtuous men pass mildly away,

And whisper to their souls to go,

Whilst some of their sad friends do say

The breath goes now, and some say, No:

 

So let us melt, and make no noise,

No tear-floods, nor sigh-tempests move;

'Twere profanation of our joys

To tell the laity our love.

 

Moving of th' earth brings harms and fears,

Men reckon what it did, and meant;

But trepidation of the spheres,

Though greater far, is innocent.

 

Dull sublunary lovers' love

(Whose soul is sense) cannot admit

Absence, because it doth remove

Those things which elemented it.

 

But we by a love so much refined,

That our selves know not what it is,

Inter-assured of the mind,

Care less, eyes, lips, and hands to miss.

 

Our two souls therefore, which are one,

Though I must go, endure not yet

A breach, but an expansion,

Like gold to airy thinness beat.

 

If they be two, they are two so

As stiff twin compasses are two;

Thy soul, the fixed foot, makes no show

To move, but doth, if the other do.

 

And though it in the center sit,

Yet when the other far doth roam,

It leans and hearkens after it,

And grows erect, as that comes home.

 

Such wilt thou be to me, who must,

Like th' other foot, obliquely run;

Thy firmness makes my circle just,

And makes me end where I begun.

 

 

 

ПРОЩАНИЕ, ЗАПРЕЩАЮЩЕЕ ГРУСТЬ

Перевод И. Бродского (1940-1996)

 

Как праведники в смертный час

Стараются шепнуть душе:

«Ступай!» — и не спускают глаз

Друзья с них, говоря «уже»

 

Иль «нет еще» — так в скорбный миг

И мы не обнажим страстей,

Чтоб встречи не принизил лик

Свидетеля разлуки сей.

 

Землетрясенье взор страшит,

Ввергает в темноту умы.

Когда ж небесный свод дрожит,

Беспечны и спокойны мы.

 

Так и любовь земных сердец:

Ей не принять, не побороть

Отсутствия: оно — конец

Всего, к чему взывает плоть.

 

Но мы — мы любящие столь

Утонченно, что наших чувств

Не в силах потревожить боль

И скорбь разъединенных уст, —

 

Простимся. Ибо мы — одно.

Двух наших душ не расчленить,

Как слиток драгоценный. Но

Отъезд мой их растянет в нить.

 

Как циркуля игла, дрожа,

Те будет озирать края,

Где кружится моя душа,

Не двигаясь, душа твоя.

 

И станешь ты вперяться в ночь

Здесь в центре, начиная вдруг

Крениться, выпрямляясь вновь,

Чем больше или меньше круг.

 

Но если ты всегда тверда

Там, в центре, то должна вернуть

Меня с моих кругов туда,

Откуда я пустился в путь.

 

 

ПРОЩАНИЕ, ЗАПРЕЩАЮЩЕЕ ПЕЧАЛЬ

Перевод Г. Кружкова (д.р.1945)

 

Как шепчет праведник «пора»

Своей душе, прощаясь тихо,

Пока царит вокруг одра

Печальная неразбериха,

 

Вот так, без ропота, сейчас

Простимся в тишине — пора нам;

Кощунством было б напоказ

Святыню выставлять профанам.

 

Страшат толпу толчки земли,

О них толкуют суеверы;

Но скрыто от людей вдали

Дрожание небесной сферы.

 

Любовь подлунную томит

Разлука бременем несносным:

Ведь суть влеченья состоит

В том, что потребно чувствам косным.

 

А нашу страсть влеченьем звать

Нельзя, ведь чувства слишком грубы;

Нерасторжимость сознавать —

Вот цель, а не глаза и губы.

 

Страсть наших душ над бездной той,

Что разлучить любимых тщится,

Подобно нити золотой,

Не рвется, сколь не истончится.

 

Как ножки циркуля, двойне

Мы нераздельны и едины:

Где б ни скитался я, ко мне

Ты тянешься из середины.

 

Кружась с моим круженьем в лад,

Склоняешься, как бы внимая,

Пока не повернет назад

К твоей прямой моя кривая.

 

Куда стезю не повернуть,

Лишь ты — надежная опора

Тому, кто замыкая путь,

К истоку возвратится снова.

 

 

ПРОЩАНИЕ, ЗАПРЕЩАЮЩЕЕ СКОРБЬ

Перевод Г. Цеплакова (д.р.1974)

 

Как праведник тайком от нас

Уйдет, с душой простившись вдруг!

Он дышит или нет, подчас

Не различит, печалясь, друг.

 

Давай и мы простимся так:

Без шума, слез и громких слов.

Не должно, чтобы ведал всяк

Про нашу тихую любовь.

 

Земля дрожит, внушая страх

Людским встревоженным сердцам,

Но трепет сфер на небесах

Хоть грозен, не опасен нам.

 

Любовь подлунная скучна,

Поскольку чувственность страшит

Разлука, что всегда вольна

Ее основы сокрушить.

 

Но как с тобой мы назовем

Любви возвышенной союз,

Коль узы духа больше в нем,

Чем горечь разделенных уст?

 

В нем две души слились в одну,

Пресс расставанья связь с тобой

Лишь тоньше делает в длину,

Как лист чеканки золотой.

 

Похожи наши две души

Как ножки циркуля в кругу,

Мы вместе двигаться спешим –

Ты в центре, я черчу дугу.

 

И та, что в центре долго ждет,

Внимает той, что далека,

То, выпрямляясь, привстает,

То наклоняется слегка.

 

И где б мне быть не довелось,

Ты сможешь линию замкнуть

И сохранить недвижной ось,

Чтоб я, начав, окончил путь.